Пепельное небо - Александр Конторович

Из сбивчивых объяснений девушки и парня выяснилось следующее. Это брат и сестра. Жили они неподалеку отсюда в небольшом лесном селении. Когда начались всякие неприятные штуки, и по радио стали приходить вести одна тревожнее другой, население поселка не на шутку встревожилось. Народ тут был тертый, жизнью битый и совершенно справедливо ничего хорошего от жизни не ожидал. Как-то вот не водилось в здешних краях оптимистов…

Свет в поселке вырабатывал собственный генератор, поставленный еще в советское время на запруде, так что от окружающего мира население зависело не так уж и сильно. Хлеб пекли сами, благо запасов пока хватало.

— А когда по радио передали, что Москва накрыта ракетным ударом, все как-то растерялись.

— Это что же, прямо в новостях и сообщили?

— Нет, конечно. У нас отставной капитан жил. Он сам из этих мест, вот после службы и вернулся. А с собой он привез радиоприемник, какие на военных самолетах стоят. Он как раз на таком-то и летал. Там и в аварию попал, ногу ему отрезали. Раньше-то еще, при советской власти, у таких пилотов льгота была: могли они квартиру в крупном городе получить, как на пенсию уйдут. А сейчас все это отменили. Дали ему бумажку какую-то. Говорят, по ней жилье можно получить. Он два года-то так и мыкался, даром что на одной ноге, а потом, как понял все, домой и вернулся. Бумажку эту на стену прибил, по праздникам в нее из мелкашки стреляет, как выпьет. А вот приемник он сильный привез. Антенну к нему сделал. Очень хорошо по нему станции всякие ловились.

— Ловились?

— Ну, сейчас-то и слушать некого. Кого по радио ни поймаешь — так все больше помощи просят, либо ругаются с кем-то. Вот по этому-то приемнику мы все новости и узнавали.

— И каковы же новости были?

Перехватив удивленный взгляд девушки, поясняю ей:

— Я в тайге два месяца без связи просидел. Наша рация накрылась, а другой не положено. Ждали мы, что к нам связной выйдет. Однако его все нет и нет. Вот я за связью-то и пошел. И ничего толком понять не могу. На контрольный пост вышел — так он разгромлен весь, люди убитые лежат. Поселок проходил — так там и вовсе никого нет, как Мамай прошел. Что у вас тут творится? Это что за отморозки с вами перестреливались?

— Да хороших-то новостей, почитай, и нет никаких. Питер, вон, почти весь разбомбили. С тех краев и не слышно никого. В Москве что-то прилетело, да не один раз. Ростов, Волгоград — да всего и не упомнишь сразу. В общем, плохо все. Телевидение все умерло, радио считай что и вовсе нет никакого. Капитан целыми днями у приемника сидит да ручку крутит. Так до сих пор ничего хорошего и не услышал. Слава Богу, что хоть к нам ничего не залетело!

— А что, могло?

— Да кому мы тут интересны? Военных тут почти что и нет. Тюрьма вон стояла недалеко. Так оттуда почти все и сбежали. Да не одна здесь тюрьма была. Полгода назад еще большой лагерь построили, аккурат перед всем этим кошмаром только людей туда и привезли. Вот они и бегают у нас теперь по округе.

— Сбежали?

— Как же! Выпустили их!

— Это у кого ума хватило?

— Власть нонешняя. Как все плохеть-то стало, он и объявил, что теперь никакой власти, окромя его любезного, в этих краях нет и больше не будет. И объявил всем амнистию. Так что видели вы, чем теперь они занимаются.

— Там вроде все в полицейской форме были…

— Так настоящей полиции, почитай, и не осталось никого. Те, кто сразу с Верзилиным пошли, те остались. Начальники теперь. А всех прочих в один день за ворота выгнали. Те же, кто сразу с ним не пошел, ушли в лес, да на том пропускном пункте, что вы видели, и сидели. Я так думаю, они помощи ждали откуда-то. Да только не пришел к ним никто.

— А армия?

— Да где она здесь? И пары сотен человек не наберется, если всех вместе собрать. В наших лесах ничего интересного нет.

Однако же куда-то шел Ананьев. Значит, не совсем права девушка. Что-то тут есть, знать бы что?

— А потом начали эти гости к нам приезжать.

— Извини, задумался я. Слова твои пропустил. Да и звать тебя как, кстати говоря?

— Ирина я. А вот он, — кивает она на рыжего, — Никитка, брат мой. Младший. А вас как звать-величать?

— Сергей я. Так что ты про гостей говорила?

— Они до нас-то не добрались еще. Дорога к нам трудная, ехать долго. Да и делать у нас особо нечего. Раньше-то все население на руднике работало. А как перестройка началась, его и закрыли. Сказали, невыгодно. Поселок и уменьшился раз в пять сразу. Потом еще многие уехали. А кто остался, больше в лесу промышляет. Коровы еще у нас есть да козы. Так вот и живем понемногу. А гости эти… Они в разные поселки приезжают. Говорят, теперь они вместо полиции будут. Какие-то поселки, вроде того что вы на трассе видели, объявляют неперспективными. Мол, неча вам тут делать, только хлеб зазря едите. Собирают всех и увозят.

— Куда?

— Не знаю. Мы позавчера узнали, что они в Николаевку приехали. Там и народу-то всего ничего живет, все больше старики. Понятно было, что они и их с собой заберут. Вот мы и решили напасть да отбить. А вон оно как все вышло…

— Много народу-то на той стороне было?

— Да с десяток. Думали, пуганем этих, они и попрячутся. Кто ж знал, что их там такая куча будет?

— Думаю я, Иришка, что не вы засаду устроили, а, скорее, на вас. Теперь у них повод есть за вас всерьез взяться. Я так понимаю, что совсем беспредельщиками они выглядеть не хотят. Оттого и устроили вам такую ловушку. Теперь они с чистой совестью к вам нагрянут. Сколько народу-то у вас еще осталось?

Девушка опасливо косится на пленного.

— Да ты не боись, — успокаиваю я ее, — уж этот-то никому и ничего больше не расскажет. Будет и дальше дурака валять, ногами за корни цепляться, — так дальше этого леса никуда и не уйдет. Не тащить же мне его на спине!

Последние слова я сказал нарочито громко, так что начавший было филонить Хамзат быстро прибавил шагу.

Идти оказалось очень даже прилично. По крайней мере, пару привалов мы еще делали. Погони за нами не было. Думаю, что, обнаружив парочку своих товарищей, особо резвые догоняльщики слегка поубавили прыти. Во время остановок я самым тщательным образом проинвентаризировал все наши трофеи. Абсолютно бессовестным образом забрал себе почти весь боеприпас, который подходил к моему автомату. Так что к трофейным автоматам осталось всего по одному магазину. Самозарядка, при ближайшем рассмотрении, оказалась не наша, а весьма дорогая итальянская штучка — «Бенелли». Магазин у нее был шестизарядный, и вообще машинка была серьезная. Перезаряжалась она автоматически, но можно было передернуть затвор и вручную. Пожалуй, что лучше я тут уж точно ничего не найду. Дело оставалось за малым — отыскать ножовку и укоротить ствол и приклад. Варварство? А то ж… так делать-то нечего, охота мне точно теперь светит весьма не скоро. Если вообще когда-нибудь будет. Кстати… Окликаю Никиту и интересуюсь у него наличием боезапаса. Ответ мало что меня обескуражил, я попросту говоря охренел. В его карабине имелось всего пять патронов. И три — у Ирины. Теперь-то ясно, отчего они не рвались в бой. Одно дело — прижать к земле парочку негодяев, и совсем другое — воевать даже и с десятком противников. Не стесняясь девушки, высказываю все, что я думаю об умственных способностях их командиров. Вручаю парню трофейный автомат и два магазина, а Ирине высыпаю полтора десятка охотничьих патронов, благо калибр ее ружья и трофейной «Бенелли» совпадает.

На глазах у девушки появляются слезы.

— Зря вы так… Павел Иванович наверное, там погиб… мы же не солдаты, откуда нам такие хитрости знать. А он человек хороший был!

— Ира, хороший человек — это не профессия! Взялся командовать — соответствуй! Не можешь — сиди и не отсвечивай!

— Он у нас бригадиром был…

— Хоть председателем! Грамотный ефрейтор в бою трех губернаторов стоит!

Девушка не успокаивается, Никита обнимает ее за плечи и исподлобья смотрит на меня.

— Господи! — поворачиваюсь к рыжему. — Ну, а ты-то что на меня вызверился? Это что, меня там кончать собирались? И мою сестру насиловать? Парень, сказки кончились! Это со своими ребятами ты можешь подраться, а потом пиво пить до утра. Здесь люди совсем другие! Я бы даже сказал, что и не люди они вовсе. И пока ты этого не поймешь, тебя будут бить! Нагибать и совать мордой в очко! Они только одно понимают — силу! Жестокую и беспощадную! Хочешь остаться живым?

— Да…

— Тогда усвой — назад дороги нет! Или ты — или они! Когда ты будешь готов порвать противника в куски голыми руками, будь спок — он это почует! И уйдет, поджавши хвост. Вот тогда, и только тогда, ты можешь проявлять к нему милосердие. А сейчас заруби на носу — это твои враги. И они могут быть для тебя только по одну сторону мушки. Нет раненого или пленного — есть враг! Мир рухнул на фиг, и нам некогда чикаться со всякой сволочью. Негодяй? Сиди в тюрьме или лежи в могиле! Нет больше адвокатов и правозащитников. Око за око и зуб за зуб. Это, как ты понимаешь, не я сказал. И не сейчас. Так что, Никита, или они будут жить, как все, или не будут жить вообще. Раз он взял в руки оружие, чтобы грабить и убивать, четко должен зарубить на носу — он уже покойник. И живет только до следующей встречи с тобой или с кем-нибудь из твоих товарищей. Я еще должен тебе что-то пояснять?