Майерлинг - Клод Анэ

– Это дитя так забавно, а меня некому сопровождать во время покупок. Я вскоре верну ее вам.

На этот раз мадам Ветцера пришлось просить, но не потому, что у той возникли подозрения относительно роли, которую играла ее приятельница, а потому, что она сама намеревалась выйти с Марией. Но так как она была сговорчива, то пошла на компромисс. Условились, что все трое встретятся в пять часов в „Гранд-отеле“ за чаем.

Снова Мария была в уже знакомых апартаментах Хофбурга. Графиня, покидая ее у маленькой железной двери, сказала с едва уловимой иронией в голосе:

– Вы теперь уже взрослая девушка, Мария, и я могу вам позволить идти дальше одной.

Это „теперь“ неприятно задело Марию. „Что она подумала?“ При этом риторическом вопросе ее лицо порозовело.

Маленький салон, куда ее проводил Лошек, был пуст.

– Принц сейчас придет, – сказал Лошек, исчезая.

Салон заполняли чудесные азалии и белые хризантемы. Этот деликатный знак внимания доставил удовольствие Марии. „Несмотря на занятость, он успел подумать о цветах!“ Посередине стола пустыми глазницами глядел череп. Мария подошла ближе. Она никак не могла привыкнуть к мысли, что Рудольф все время жил рядом с символом смерти. И револьвер по-прежнему здесь! Зловещее соседство.

Она осмелилась прикоснуться ладонью к блестящему темени черепа. Его холод вызвал у нее дрожь.

– Я надеюсь, эта голова не внушает вам страха, – раздался голос позади нее.

Она резко обернулась. Принц подошел к ней почти вплотную, но она не услышала его шагов. На нем был гражданский костюм; таким она его никогда не видела. Это было сюрпризом!

– Вы по-прежнему наследный принц? – спросила она с улыбкой. – Еще немного, и я бы вас не узнала.

– Тогда я бегу переодеваться в мундир. А я был так счастлив хоть на часок избавиться то него!

Она внимательно его оглядела.

– Нет, оставайтесь как есть. Я вас и таким люблю, мой принц.

Он прижал ее к себе.

– Вы, подобно солнечному лучу, освещаете мое печальное жилище.

– Вы живете здесь в плохой компании, – сказала она, указывая на череп. – Да еще вот это. Она кивнула на револьвер.

– Револьвер необходим тем, у кого рискованная профессия. Не забывайте, маленькая красавица, что я прежде всего офицер. Первый военный мундир на меня одели в четыре года. Представьте себе кудрявого мальчика в форме улана! Первый револьвер я носил на поясе, став младшим лейтенантом, лет в двенадцать, мне кажется. Вот как меня воспитывали. Бедному солдату надо многое прощать.

Как Марии нравился этот шутливый тон! Покоясь в объятиях принца, она уносилась на седьмое небо и успокаивалась.

Рудольф заговорил о черепе.

– В нем нет ничего ужасного, уверяю вас. Тот, кому он принадлежал, был несчастным…

– А вы его знали? – испуганно перебила Мария.

– Нет, я хотел сказать, что он был таким же несчастным, как все мы. У него была скандальная жена, плохие зубы, его терзали заботы, так что он уже не мог дольше этого выносить. И вдруг в один прекрасный день нет больше скандальной жены, исчезли тревоги, наступил покой… Вы находите это ужасным? Нет ничего более утешительного…

Он склонился к Марии и увидел улыбающиеся ему синие глаза.

– Оставим эти мысли, – промолвил он. – Они больше подходят для часов одиночества, когда я не могу любоваться вашим прекрасным молодым лицом.

Он подвел девушку к дивану, помог снять манто и шляпу.

– Здесь ваше царство, а я ваш подданный. Вы это поняли в прошлый раз. Здесь вы в такой же безопасности, как и на Залецианергассе.

Час промелькнул, как во сне. Рудольф никогда еще не был так весел, так искренен. Рассказывал об охоте – он начал охотиться совсем молодым и сразу же получил от этого величайшее удовольствие.

– Именно так состоялась моя первая встреча с природой. Вы остаетесь в неведении, пока воспитываетесь в саду или в парке.

Мне жалко городских детей – богатых ли, бедных ли! Они никогда не узнают, что такое настоящий лес. В лесу надо бывать, как только вы встали на ноги, помногу ходить, спать при дневной жаре, вздрагивать от страха, когда опустятся тени, и гадать, можно ли выбраться из него до наступления ночи. Все это я пережил, когда мне не было и десяти лет.

Мария завороженно его слушала. „Не он ли самый человечный из всех? Не он ли самый простой из принцев? – говорила она себе. – Да, я в нем не обманулась. Я самая счастливая женщина на свете, потому что он здесь, рядом со мной, и я могу его слушать“.

Когда он остановился, она спросила:

– Не могли бы вы однажды взять меня с собою в лес, недалеко от Вены? Если бы у вас нашлось всего лишь два часа… Но я слишком многого прошу… И потом, лес менее красив зимой.

– Лес прекрасен всегда, независимо от времени года, только по-разному, вот и все. Да, мы поедем вдвоем в Венский лес.

– И заблудимся! В страхе я прижмусь к вам.

– И мы никогда не вернемся! Послеполуденные часы они проговорили о чем придется.

Когда наступил миг расставания, Мария воскликнула:

– Но ведь я только что пришла!

Рудольф посмотрел на часы и не поверил собственным глазам.

– Возможно ли, чтобы два часа так пролетели!

Мария едва не плакала.

– Уже уходить! Задержите меня еще. Но вы не захотите больше меня видеть, ведь я ничего не сделала, чтобы развлечь вас!

Однако это безысходное свидание, во время которого, как они считали, ничего не произошло, в памяти ни за что конкретное нельзя было уцепиться, осталось в их воспоминаниях как самое счастливое мгновение, которое им пришлось пережить.

Их ждали тяжелые времена. На следующей неделе Рудольф день провел в Праге, два на охоте. К великому несчастью, на те четыре дня, что принц был в Вене, графиню задержали в деревне дела. Мария металась в маленьком дворце на Залецианергассе, как в тюрьме. Можно ли вообразить судьбу ужаснее? Принц был неподалеку, он ее ждал, наполнил цветами райский уголок в Хофбурге, который, как он поклялся, принадлежал только им, а она оказалась прикованной к матери, как каторжник к скамье галеры!

И все же она получила от него два таких нежных письма, что они скрасили ей темницу. Они адресовались няне, которая за всю свою жизнь не получала столько корреспонденции.

Из Праги принц прислал короткую записку, которая стоила целого тома… „Как я смогу обходиться без вас?“

Второе письмо было венским. Тон его был печальным. Он жаловался на неприятности, достаточно неопределенные, природу которых она не могла угадать… Быть может, его жена тому причиной? Теперь Мария ненавидела ее. Что представляла собой эта бельгийка, столь неуклюжая, что не сумела вызвать любовь мужа, столь злая, что сделала несчастным самого милого из всех людей? Вот уже год, как она грозилась покинуть его. Ах, если бы она вернулась в Бельгию! Печальная складка на лбу Рудольфа сразу бы исчезла.