Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца: Фантастические роман и повесть - Евгений Велтистов

Старина Боби не носил ни форму, ни кольт. Свои костюмы он заказывал шикарной фирме «Блюминдэйл» в единственном экземпляре. Сейчас на Боби был строгий синий костюм в мелкую полоску.

— За начало дела, — Боби поднял стакан, пригубил и тотчас отодвинул.

— Это серьезно?

— Пожалуй, да. — Старина Боби мягко улыбался. — мистер Бари, выкиньте из репортажа мою последнюю фразу.

— Считайте, что выкинул. Я не собираюсь посылать репортаж.

— Так, старина, та-ак… — Он смотрел на меня выцветшими голубыми глазами, в которых не мелькнуло ни искры интереса, но я-то знал, насколько обманчиво это впечатление. — Значит, тоже предчувствовали?

— Я прикинул, что на Чикаго им потребуется минимум три-четыре бомбы, — сказал я.

Боби спокойно улыбнулся:

— Это что, старина, информация или интуиция?

— Простая арифметика. Бомба стоит дороже, чем пять миллионов дани Большого Джона. А три-четыре — гораздо меньше, чем рента со всего Чикаго. Пока это просто шантаж, как вы изволили заметить, мистер Боби.

— Не просто, не просто… — замурлыкал старина Боби и зажмурил от удовольствия глаза. — Она в чемодане, или большом портфеле, или в багажнике машины. — Он внезапно проснулся, уставился на меня ясными синими глазами. — Бари, с вами можно иметь дело! Так ведь?.. Смотрите! Информация только для вас…

Он вытащил из кармана листок, расправил, положил передо мной. Шариковой ручкой была нарисована самодельная атомная бомба. Размеры соответствовали указанной упаковке: она умещалась в большом чемодане.

— Ее изобрел один студент-физик, готовя дипломную работу, — быстро проговорил Боби. — Сейчас он солидный ученый. Но не исключено, что идея пришла в голову нескольким студентам…

— Шеф, вы надеетесь поймать этих сумасшедших?

— А зачем я здесь? — Он негромко рассмеялся. — Они не такие уж сумасшедшие, хотя, конечно, сдвиг в сознании есть…

Я рассматривал чертеж. Как все гениальное, очень просто. Но по сути чудовищно. Где они только взяли плутоний?

— О плутонии мы подумали, — шеф работал на одной волне с собеседником. — Впрочем, в наши дни можно украсть президента — никто сразу не заметит… Не то, не то, Бари… Мы далеки от истины…

Он подошел к окну. Потом долго разглядывал висящую на стене репродукцию Уильяма Тёрнера «Дождь, пар и скорость».

— Какая сила — паровоз у этого англичанина! Он поражает и сейчас, словно только что изобретен! И все из-за фантастических тонов, красноватого тумана, из которого вылетает на мост! — Шеф обернулся ко мне.

— Редко встретишь в наши дни человека, который помнит Тёрнера, — польстил я шефу, понимая, что он ищет логическое решение задачи. Он сразу распознал фальшь.

— Вы хотите, чтоб я напомнил вам об этом чудаке? — спросил с улыбкой Боби. — Что его акварели считали мазней, а он писал чудеса природы? Что он подписывал картины стихами, был знаком с Фарадеем, спорил с Гёте по поводу природы цветов, что русский ботаник Тимирязев назвал его художником стихий?

Я поднял шутливо руки вверх:

— Сдаюсь, Боби. Я вижу, вы поклонник Тёрнера.

— Криминалист должен интересоваться всем. Когда-нибудь пригодится…

Мы вспоминали «Пожар парламента», «Похороны на море», «Вечер потопа» и другие вещи странного англичанина. Борьба стихий. Свет и тени. Свет сквозь дождь. Солнце через мрак. Тёрнер постоянно стремился поймать неповторимый момент, передать в движении убегающее время, непрерывно меняющийся мир. Десятки, сотни паровозов остались на полотнах разных художников, но только на одном, тёрнеровском, допотопная машина побеждает пространство — время, врывается в наши дни.

— Тогда все было проще, — подумал вслух Боби. — Вскрывали на ходу почтовый вагон, уносили мешок с деньгами. Кого и что искать — ясно как божий день.

— Да. Но вам-то придется вскрывать не один багажный вагон…

Боби невесело рассмеялся.

— Не в моих правилах привлекать всю полицию Америки. Да и ее не хватит. Она, — шеф выразительно обрисовал в воздухе таинственную самоделку, — может быть в шкафу, канализационной трубе, праздничном торте, под вашей кроватью, наконец, Бари… Понимаете? — Он снова углубился в акварель Тёрнера.

Я заметил, что когда он деловито размышляет вслух, то перестает говорить собеседнику обычное «старина» Выходит на связь напрямик, без предохранительной паузы.

На подставку из пневмопочты свалился еще один серый конверт. Шеф сделал невероятный скачок и вручил конверт адресату.

— Вам, мистер Бари.

На листе были четыре машинописные фразы:

«Передайте старику, что он болтун. В двадцать один восемнадцать будет выключен свет во всем небоскребе. Это предупреждение. В пять утра истекут сутки».

Боби напялил на нос очки, несколько раз перечитал послание.

— Интересно знать, — усмехнулся я, — у кого будет гореть хоть одна лампочка….

— Надо предупредить лифтеров и обслугу, — решил Боби и оборвал себя. — Действительно, что-то я разболтался… Разрешите конвертик? — Он взял, спрятал в карман конверт, осмотрел мою комнату. — Извините, Бари, но мне придется просить об одном одолжении: подключиться к вашему телефону. На это, конечно, потребуется разрешение высокого начальства…

— Зачем же начальства? — Я пожал плечами. — Пока мы были наверху, ваши ребята наверняка все сделали.

Старина Боби покачал головой: ах, шутники.

— Я спрашиваю, Бари, не для проформы, для дела. Они могут и позвонить, — серьезно сказал он. — Я выключил прослушивание, когда шел к вам.

— Валяйте.

Он достал из кармана маленький пульт, нажал рычажок, сказал невидимым ушам:

— Мистер Бари разрешил. Слышали, Джек? Не спите! И передайте заодно, Джек, охране, чтоб не пускала больше репортеров. Пусть придумают что угодно, хоть карантин свинки… С нас хватит одного Бари! — Он протянул мне руку. — Спасибо за все… Какое, кстати, здесь самое людное место?

— Как и во всякой гостинице — ресторан.

— Ах да, ресторан «Джони» на девяносто пятом этаже. Вы не могли бы со мной сегодня пообедать?

— С удовольствием. Хотя…

Старина Боби приложил палец к губам, молча показал на машинописное послание, на часы, давая понять, что детали не должны знать даже его сотрудники.

Глава тринадцатая

В тот день ничего примечательного не случил ось. В основном меня мучили звонки.

Днем вызывал по телефону сенатор Уилли, спрашивал, чем может помочь. Большой Джон не интересовал его, как всякий другой дом, засоряющий землю. Я поблагодарил сенатора за личную заботу, не забывая, что его тоже подслушивают.