Меч эльфов. Рыцарь из рода Других - Бернхард Хеннен

Оноре приблизился к ложу больного. Его шаги сопровождались стуком палки. Одним рывком рыцарь отбросил в сторону нижнюю часть одеяла.

При виде того, что было под одеялом, у Люка внутри все сжалось. Из бедра торчала острая, раздробленная кость. Вокруг перелома кожа окрасилась в темный цвет.

— Я надеюсь, что ты сможешь помочь ему, Люк. Это твое испытание. Излечи эту ногу! Если у тебя не получится, нам придется отрезать ее.

Люк нервно облизал губы. С такой раной ему никогда не доводилось иметь дела.

— Я помогу тебе, — сказал Оноре. — Для начала нам нужно вправить кость.

Дверь открылась. Остальные братья по ордену покинули комнату. Все, кроме Леона. Он вынул из ножен меч, великолепный клинок, на стали которого виднелся неровный сине-черный узор, — старое оружие, гораздо шире и тяжелее рапир, которыми сражаются теперь. Оружие, созданное для того, чтобы громить врагов церкви.

— Встань на колени рядом с ложем! — приказал Леон.

Люк повиновался. Он услышал, как примарх застыл позади него. Леон поднял меч. Люк видел тень на белой простыне ложа. И внезапно раздался странный звук. Казалось, он доносился прямо из стены. Казалось, что двигаются мельничные жернова, и все же звук был другим. От этого звука у Люка по спине побежали мурашки. Он снова взглянул на тень меча.

— Не обращай внимания на шум и на меч, — тихо, но проникновенно сказал Оноре. — То, что случится, находится в руках божьих. Делай все, что от тебя зависит. Помоги брату Фредерику! Все остальное не в твоих руках, мой юный друг.

Люк посмотрел на Оноре. Он искренен? На узком, аскетическом лице рыцаря Люк не мог прочесть ничего. Оноре казался изнуренным, но не слабым, словно его медленно пожирал внутренний огонь.

— Давай же, Люк. Давай начнем. Держи Фредерика изо всех сил. Я вправлю сломанную кость.

Даже во сне старый рыцарь застонал, когда Оноре потянул его за ногу. Люк крепко прижал его к ложу. Рана Фредерика снова начала кровоточить. На белоснежной простыне медленно раскрывающимся розовым бутоном расплывалось алое пятно.

Люк склонился над ногой. Ощупал рану и закрыл глаза. Когда он не смотрел, а доверял своим рукам, он лучше чувствовал раны. Он понимал их. Видел, что причиняло вред.

Мальчик чувствовал разорванную мышечную массу, одну надорванную, небольшую вену, осколок кости, все еще торчавший в месиве плоти.

Люк открыл глаза. Взял из кожаного чехла пинцет. Он знал, как применить его, не разорвав плоть еще сильнее. Еще миг — и он ухватил осколок кости. Осторожно начал вытаскивать его из раны.

Хотя он действовал так осторожно, как только мог, спящий рыцарь вновь застонал.

Мальчик испуганно посмотрел на тень меча. Он все еще был занесен над его головой. Люк тяжело вздохнул.

— Это ты сделал хорошо, — сказал Оноре. — Однако теперь пришло время использовать твой особенный дар.

Да он и хотел, но тень! Люк сжал губы и закрыл глаза. Он должен думать только о ране. Мальчик чувствовал под руками изорванную плоть, корку засохшей крови. Позади себя он слышал дыхание Леона. Не думать о нем! Сейчас важна только рана!

Люк медленно выдохнул. Это как в бою на мечах: нужно начинать медленно, без страха, иначе можно считать, что бой уже наполовину проигран.

Его ладони покрылись холодным потом. Он заставил себя дышать медленно и ровно, чувствовал удары своего сердца. Во всем мире были только он и Фредерик.

Люк ощутил тепло на краях раны. Скоро она воспалится. И тогда не будет иного выхода, кроме как ампутировать ногу. Судьба Фредерика — останется ли он калекой или скоро снова встанет на две здоровые ноги — была в буквальном смысле в его руках.

Люку захотелось, чтобы Тьюред никогда не наделял его этим странным даром. Он приносил ему одни неприятности. Но сейчас не время сетовать. Мальчик искал силу, которая позволяла ему лечить, но вокруг него не было ничего. Он делал что-то не так… На лбу выступил пот. Он снова напрягся, открылся, готовый принять в себя все…

Теперь он очень отчетливо чувствовал присутствие Оноре и Леона. Хотя глаза его были закрыты, он видел их. Он видел всю комнату так, словно находился под потолком. Но силы, которую он искал, которая бы позволила ему спасти ногу Фредерика, не было.

Страх снова закрался в мысли Люка. Он подумал о мече, занесенном над его головой. Сколько еще будет ждать Леон? Он сильнее прижал руки к ране, чтобы они не начали дрожать.

Фредерик застонал.

Мальчик сжал зубы. Он должен… Вот что-то, слева от него, за толстой стеной. Наконец! Он нашел ее! Мальчик выдохнул, и вместе с дыханием из него ушел страх. Руки потеплели. Это было хорошее тепло, совсем без пота. Он чувствовал, как излечивается рана.

А потом послышался крик. Внезапно, безо всякого предупреждения. Крик, которого Люку никогда не доводилось слышать. Невероятно громкий, в нем была такая мука, от которой содрогалась душа. Так, должно быть, кричат грешники, когда их карает сам Господь.

Люк открыл глаза. Он хотел уже обернуться, но тут увидел, как тень меча устремилась к его тени на ложе больного.

Первый гость

Мелкая пыль строительного раствора плясала в золотистых солнечных лучах. В воздухе витал запах свежескошенной травы. На брусья строительных лесов они выставили почетную охрану. Из сердец мертвых деревьев золотыми слезами катилась смола.

Послушники-Львы стояли полукругом вокруг открытого каменного саркофага в северной стене их башни-гробницы. Они еще даже не принимались за строительство потолка на первом этаже. Не было двери, не было окон. Пол был усыпан стружкой и мусором. Ничего не было готово. Только жизнь Даниэля окончилась преждевременно.

Он лежал в каменном гробу, укутанный в белые ткани. На груди покоилась его рапира, которой он никогда еще не сражался в настоящем бою. Хотя бальзамировщики сделали все возможное, и труп мальчика привезли в Валлонкур в свинцовом гробу, лицо Льва ввалилось. Закрытые глаза были впалыми, слегка приоткрытые губы потемнели.

В двух лампадах рядом с саркофагом курился ладан, но его аромат не мог победить запах тления. Пахло гнилью. Слишком много дней прошло с тех пор, как «Праведный гнев» разорвало от ярости и горящие бронзовые осколки унесли жизнь Даниэля. Никто не смог бы такое долгое время удерживать запах тления. А летом и подавно!

Гисхильда чувствовала себя до странного опустошенной. Все остальные ее товарищи не могли сдержать слез, когда Друстан рассказывал о жизни Даниэля. А принцесса только смотрела на впалое лицо, и ее не оставляло чувство, что единственное, что останется в ее воспоминаниях от погребения — это запах тления, наполнивший башню.