Дворик обетованный - Ася Котляр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А что такое, Миша? Он был просто весёлым еврейским мальчиком из простого одесского дворика! Если честно, я не ругала Яшеньку ни за один проступок: нам с тобой Бог больше детей не дал – не вынашивала я их почему-то. И то, что у нас был Яшенька, было каким-то чудом, как сказал врач-гинеколог из нашей больницы. А топать ногами, рвать на себе волосы из-за того, что мальчик имел вполне здоровое чувство юмора, – мне это было совсем не нужно. И только когда ты, Мишенька, повышал на него голос, Яшенька понимал: шутки закончились. Это случалось редко, потому что Яше достаточно было твоего взгляда.
Яшенька окончил школу на отлично, но в графе «поведение» стояло «удовлетворительно». Именно из-за этой графы, и ещё из-за «пятой», Яшенька не поступил в медицинский, как хотел. Он окончил институт водного транспорта и ушёл в большое плавание под названием «жизнь». В девяносто втором он женился и уехал в Израиль, на нашу историческую родину. Он уехал, а мы с тобой остались… Может, зря, Мишенька? Что ты сказал? Чего уж теперь об этом жалеть…
История шестнадцатая
Еврейская народная сказка
Словарик:
Мазл, нахес — счастье.
Шадхен — сват.
Шаббат — Суббота.
Брис — обрезание.
Бар-мицва — еврейское совершеннолетие (12 лет).
Пейсы — неподстриженные волосы на висках.
Рош-а-шана — Новый год.
Кошер — еда, приготовленная по еврейским законам, то, что дозволено есть еврею.
Хупа — еврейская свадьба.
Балагула — возница.
Кидуш — молитва на вино.
Тухес — попа.
Гефйлте фиш — фаршированная рыба.
– Мишенька, почему ты всё время спрашиваешь, ела ли я? Я – не святой дух и пока не ангел. Конечно, я ела. Мне приносят из общины обеды, Яшенька позаботился, нанял женщину – она заходит каждый день, ходит в магазин, убирается, когда надо… Если ты сам всё знаешь, зачем спрашиваешь? А… Ты за меня переживаешь… Я знаю, мой золотой… Я это чувствую. Миша, знаешь, почему я делаю свои одиннадцать шагов и целый день сижу на этом балконе? Потому что когда я здесь, ты для меня в комнате: лежишь себе на диване, читаешь свежие газеты…
А когда я возвращаюсь, ты для меня уже спишь. Ты никуда не ушёл… Я даже слово это не хочу произносить. Ты просто в другой комнате… Ты же говоришь со мной, значит, ты есть. Я тебя так отчётливо слышу, что почти вижу. Вчера, например, ты кашлял из своей комнаты. Ты что, Миша, заболел? Куда смотрит Бог, скажи-но мне? У вас там тоже болеют? Но, слава Богу, не умирают – дважды это сделать нельзя. Знаешь, я сегодня видела Козака. Да, этого антисемита. Ничуть не изменился. Как был сволочью, так и остался. Увидел меня и почтительно так спрашивает: «Берта Соломоновна, здоровеньки булы! Вы ещё живы или вы уже моя галлюцинация?» Миша, представь себе, какая наглость! И если бы он был последним мужчиной в Одессе, я бы не хотела быть даже его галлюцинацией.
Что ещё тебе рассказать, мой дорогой?
Считаю дни до приезда Яшеньки. Осталось немного. Валя наготовит всего вкусненького, я буду ей помогать морально: ноги не хотят ходить, а руки не хотят держать. Ничего не хотят держать… Вернее, держат, но плохо. Старость, мой дорогой, это тебе не сказка… Мы приготовим гефилте фиш. Яшенька очень любит рыбу-фиш. Я помню, как он однажды сказал, когда мы с тобой делали карпа: «Мама, что за ерунду ты придумала: готовится пять часов, съедается за пять минут!»
Вообще, Миша, когда Бог раздавал аппетит, наш Яшенька спал. Накормить его была целая проблема. И хорошо ел он только тогда, когда приходила моя мама и рассказывала ему сказки. Ты помнишь эти сказки? Моя мамочка говорила мне: «Доця, русская мама рассказывает своему рэбёнку русские народные сказки, украинская мама рассказывает украинские народные сказки, африканская мама – африканские… И только одна еврейская мама сидит у колыбели своего вундеркинда и не знает, что рассказать своему рэбёнку. Ты что, думаешь, у евреев нет сказок? Их есть у нас превеликое множество, но все эти сказки уже давно переделаны под русские, украинские и африканские…»
Яшенька сидел, слушал, и, как только раскрывался его ротик, туда тут же попадала порция манной каши.
Мама садилась напротив Яшеньки, повязывала ему полотенце, чтобы он не испачкал рубашечку, закатывала рукава, брала в одну руку тарелочку, в другую – ложечку, и перед Яшенькой оживали все персонажи сказок.
«Яшенька, люба моя, слушай внимательно. В некотором царстве, в еврейском государстве жила-была царица. И звали ее Цецилия. О! Какая это была праведная женщина! Она зажигала свечи на Шабес, она ела только кошер».
Яшенька спрашивал: «Бабушка, а что такое кошер?»
Мама отвечала: «Это то, что евреям можно кушать, Яша». И продолжала: «Она праздновала и Песах, и Рош-а-шану, и она таки имела три сына. Старшего сына звали Мойша, среднего Сруль, а младший был Иоська. И были они все писаные красавцы».
Яшенька спрашивал: «Как папа?»
«Намного краше», – с сарказмом отвечала моя мама внуку.
«Они имели всё, что таки полагалось иметь трём еврейским мальчикам: брис, бар-мицву и пейсы.
