Боруэлла - Наталья Евдокимова

Я подумала, что в этот день возле кровати Вадика, наверное, обогреватель поставили и свет забыли выключить. Вот и снились ему кошмары. Но вслух этого говорить не стала. Другое дело, если бы вместо Вадика со мной разговаривал Борька. Уж я тогда этими предположениями не ограничилась бы. Я бы ещё поинтересовалась, не падало ли перед сном на него что-то тяжёлое?

– Разговаривает, – кивнула я. – Только по-особенному.

– По-особенному? Это как?

– Детские песенки поёт, которые здесь, на земле придуманы, – объяснила я. – Практически постоянно. Но нравятся только весёлые, а когда оно весёлых песен долго не слышит, то наступает музыкальное голодание. И тогда солнце старается за тучу спрятаться, показывая своё недовольство. О себе песенки любит очень. Очень. Ну просто обожает песенки о себе.

– Здорово! – сказал Вадик. – А что оно сейчас поёт?

Я внимательно прислушалась. Солнце снова, в который раз за четыре миллиарда лет, пело о себе. Но песня мне была незнакома:

Жёлтое Солнцес веснушчатым носом,Можно к тебеобратиться с вопросом?Может быть, знаешь,может быть, видишь,Есть ли на Марсе жизнь?Жёлтое Солнце,я не учёный,Просто я едув десятом вагоне.Нас легонько тряхнуло,и я вдруг подумал —Есть ли на Марсе жизнь?Вдруг были там жителитеплолюбивы,Но твоего им теплане хватило…Может быть, знаешь,может быть, видишь,Где же они сейчас?А если на Марсеи жили марсонцы,Может, онипоселились на Солнце?Наверно, ты знаешь,наверно, ты видишь,Есть ли на Солнце жизнь?Они не сгорели,а просто согрелись,Они сомневались,но всё же остались.Я сам теперь знаю,я сам теперь вижу:Вот где на Марсе жизнь!

Пока я слушала песню, Вадик постоянно дёргал меня за рукав, повторяя: «Ну что, что оно поёт, расскажи!» После прослушивания песни я мысленно сделала её аранжировку, представила, как эту песню поёт детский хор (потому что голос у солнца был откровенно слабый, звезды из него явно не получилось бы), и уже в таком виде повторила услышанное. Вадик был в восторге! Он слушал меня, а смотрел на солнце и улыбался, качая в такт головой и размахивая руками. Мне даже немного обидно стало – ведь аранжировка-то моя! А без неё – какая у песни популярность… Наверное, я немного перестаралась с громкостью, потому что проходящий мимо парень лет пятнадцати сказал восхищённо: «Ни фига себе плеер!», а из окон высовывались люди. Некоторые из них требовали срочно прекратить безобразие. «Суббота, два часа дня, люди ещё спят!», – заявил один из высунувшихся. Мы с Вадиком не обращали на них никакого внимания.

– А стихи оно любит? – с придыханием спросил Вадик.

– Стихи… – задумалась я. – По-моему, любит. По-моему, оно само на них музыку придумывает.

– А белые стихи? – поинтересовался Вадик.

Это какой-то разведчик, а не Вадик! Зачем ему знать столько несущественных подробностей? Кто его этому научил? Когда? Как много у меня вопросов, и ни одного ответа!

– Эй, солнце! – крикнула я вверх. – Ты белые стихи любишь?

– Белые стихи, оуо, хи-хи-хи-хи, оуо… – пропело солнце и сразу же переключилось на любимую песню «Солнечный круг».

– По-моему, любит, – неуверенно сказала я.

– Тогда вот для него стихотворение, – смущённо сказал Вадик. – Белое. Про него, – и стал читать:

Если улыбнёшься,То я не буду плакать,Ведь плакать очень глупо,Когда смеётся солнце.

Ой. Похоже, мне каким-то образом удалось заразить Вадика тягой к поэзии. Я не хотела, правда! Это случайно получилось. Ещё я подумала, что из Вадика, похоже, вырастет не танцор, а абстракционист. И сказала ему:

– Хорошее стихотворение. Не знаю, как солнцу, но мне понравилось.

– Правда? – спросил Вадик.

– Правда, – ответило солнце.

Танцуют все!

Солнце солнцем, а суббота субботой. Надо было срочно занять себя чем-то бесполезно-поучительным.

– Куда пойдём? – спросил Вадик, после того как мы прошагали в неизвестном направлении километра три. Впрочем, во время прогулок мы беседовали, так что это их оправдывало.

– Может, на месте постоим? – предложила я и, мечтательно закрыв глаза, продолжила: – Песенки попоём, дадим внеурочный концерт, соберём вокруг себя весь город… Все будут восхищаться, аплодировать и бросать нам цветы – букеты и в горшках. Особо сообразительные будут кидать к нашим ногам сладости – конфеты в коробках и без, торты, пирожные. Кто-то, подумав, что мы очень голодные, разольёт вокруг сцены суп. Декламировать и петь буду я, а ты будешь в подтанцовке. Правда, красота?

Вадик недоверчиво улыбался.

– А пойдём лучше на тренировку, – осторожно сказал он. – Ты обещала…

– Тренировка? – удивилась я. – Она же вчера была!

– Сегодня тоже, – тихо сказал Вадик. – Внеурочная. Просто я не хотел идти, потому что Вики всё равно вчера не было. А так чего туда ходить – полчаса разминки, а потом я сижу возле зеркала… И ногами болтаю. Это интересно, но быстро надоедает почему-то.

Вадик с надеждой посмотрел на меня:

– Пойдём, а?

Учительница танцев долго смотрела на меня печальным взглядом. Я её понимаю – вид у меня был нелепый. И во всём виноваты эти чешки! Что это за обувь? Кто её придумал? Я бы лучше в калошах ходила, они не такие буйные. И во всём также виноваты эти шорты! Где вы видели девочку в шортах? Ну ладно, пусть видели, но почему мама Вадика не смогла найти в вещах сына что-то более подходящее? Правда, девочки в зале были в каких-то купальниках, что ли, которые выглядели не менее странно. Ладно, пусть шорты и футболка – это нормально, но почему же учительница Вадика на меня так долго смотрит? Я же не картина!

Я, в свою очередь, тоже смотрела на учительницу. И, когда она моргала, я показывала ей язык. Пару раз, по-моему, немного не успела…

– Отличная картина, – сказала учительница и не очень-то приветливо улыбнулась. Сегодня что, день чтения мыслей?

– Произведение искусства просто, – сказала я, сглотнув.

– Значит, это и есть та самая Боруэлла, – то ли сказала, то ли спросила учительница и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Хорошо. Меня зовут Анжелика Павловна. Боруэлла, ты когда-нибудь занималась танцами раньше?

– Она не занималась танцами ещё, – как-то жалостливо сказал стоящий рядом Вадик.

– Вадим, подожди, – строго сказала учительница. – Так что, Боруэлла?

Я замотала головой и на всякий случай сделала реверанс. Конечно, смешно делать реверанс в шортах, но это привело учительницу в некое подобие восторга.

– Замечательно! – сказала она. – Артистичность есть, остальное приложится. Ребята, на разминку! В шахматном порядке, собираемся!

Она пару раз хлопнула в ладоши, и дети, которые уже минут пятнадцать скучали, быстро построились в несколько рядов. Красиво так получилось. Слаженно. Все похожие и непохожие друг на друга, стройные, знающие, что и как делать… Вадик посмотрел на меня весело и тоже побежал. Сейчас он был совсем не похож на того, утреннего Вадика – беззаботного, в просторной рубашке… Он был больше похож на того Вадика, с которым мы познакомились на школьном дворе. Я глубоко вздохнула.

– Я тут постою, да? – с надеждой спросила я, отодвигаясь дальше к стене, словно готовясь к разбегу. Пойти в атаку на эту шахматную доску, разогнать их всех, заставить бояться!

Учительница на секунду задумалась:

– Нет… Пожалуй, ты постоишь не здесь. Так, в первом ряду, начиная от Лены, на одного человека вправо сместились… Хорошо…

Я изредка смотрела телевизор – не только в эти несколько дней, но и раньше. Мне нравилось влететь в комнату к кому-то, вместе посмотреть передачу (это даже хорошо, что меня не замечали) и громко рассмеяться посреди выпуска новостей. Но я не об этом. Иногда шли передачи про собак и их хозяев. В них собаки показывали, как они надрессировали хозяев отдавать различные приказания. И эти хозяева постоянно повторяли после каждого выполненного трюка: «Хорошо!» – и давали собаке кусочек сахара или собачий корм. Эта Анжелика Павловна уже два раза повторила слово «хорошо» именно в таком тоне. Это настораживает.

– А где у вас сахар? – побеспокоилась я. Похоже, Анжелика Павловна меня поняла.

– Я пользуюсь другими методами, – сказала она и легонько подтолкнула меня вперёд. Мне ничего не оставалось делать, как лениво встать на предложенное место. Судя по построению шахмат, я оказалась пешкой. Вадик стоял где-то в последнем ряду… Печально! Грустно! Невыносимо! Кто сказал, что танцы приносят радость и удовольствие? Как этот человек глубоко заблуждался!