Дорога - Кормак МакКарти

— Хорошо.

— Хочешь, водички попьем?

— Давай.

Достал бутылку с водой из бокового кармана куртки, и открутил пробку, и смотрел, как мальчик пьет. Потом отпил сам, закрутил пробку, и взял мальчика за руку, и они вошли в темный вестибюль. Высокие потолки. Заграничная люстра. В последних лучах солнца высокое венецианское окно на площадке, ведущей на второй этаж лестницы отбрасывает удлиненную расплывчатую тень на стену.

— Нам же не обязательно идти наверх, правда, пап?

— Нет. Может, завтра.

— После того как убедимся, что нам ничто не угрожает?

— Да.

— Ну хорошо.

Вошли в гостиную. Под слоем зернистого пепла проступают очертания ковра. Мебель накрыта чехлами. Светлые пятна на стенах там, где когда-то висели картины. В комнате на противоположной стороне вестибюля — рояль. Их собственные отражения в тонком замутненном стекле окна. Вошли и замерли, вслушиваясь. Ходили из комнаты в комнату, словно привередливые покупатели. Сквозь высокие окна смотрели, как темнеет на улице.

Кухня со всем необходимым: и ножи, и кастрюли, и фарфоровая посуда. Большая кладовка, дверь которой бесшумно закрылась у них за спиной. Выложенный плиткой пол и ряды полок. А на полках — несколько десятков литровых стеклянных банок. Подошел к полке, взял одну и сдул с нее пыль. Фасоль. Красный перец, плотно набитый в банку. Помидоры. Кукуруза. Молодой картофель. Окра. Мальчик наблюдал за отцом. Тот стер толстый слой пыли с крышки и нажал пальцем в середине. Быстро темнело. Взял пару банок, и подошел к окну, и посмотрел их на просвет, поворачивая в разные стороны. Повернулся к сыну, сказал:

— Они могут быть ядовитыми. Придется хорошенько все проварить. Как ты к этому относишься?

— Не знаю.

— Что предлагаешь?

— Ты сам решай.

— Мы оба должны решить.

— Думаешь, это можно есть?

— Думаю, если как следует проварить, то можно.

— А как ты думаешь, почему к ним никто не притронулся?

— Думаю, их не нашли. Дом с дороги не видно.

— Мы же увидели?!

— Это ты увидел.

Мальчик рассматривал банки.

— Ну, что думаешь?

— Думаю, ничего не остается, как…

— Я с тобой согласен. Давай наберем дров, а то уж скоро совсем стемнеет.

Набрав полные охапки сухих веток, притащили их через кухню в столовую, изломали на мелкие куски и доверху набили камин. Подожгли ветки, и дым вырвался клубами, огибая крашеное перекрытие, рванул вверх, а потом устремился вниз. Отец энергично помахал на огонь журналом, и вскоре тяга в трубе наладилась и огонь заполыхал во всю силу, освещая стены и потолок и отражаясь в бесчисленных подвесках хрустальной люстры. Высветил темное стекло окна, около которого стоял сын — на лицо надвинут капюшон, похож на тролля. Идущее от камина тепло будто заворожило ребенка. Отец стянул чехол с длинного стола в стиле ампир, стоящего в центре комнаты, вытряхнул и, свернув, соорудил из него лежанку перед камином. Затем усадил мальчика, стащил с него обувь и грязные портянки. Прошептал:

— Все в порядке. Все в порядке.

На кухне в ящике нашлись свечки. Две из них он зажег, и накапал воска на кухонную стойку, и прилепил их туда. Потом принес с улицы еще дров и сложил у камина. Мальчик сидел не шевелясь. На кухне выбрал кастрюлю, вытер ее, поставил на стойку, а потом попробовал открыть одну из банок, но не смог. Понес банки фасоли и молодого картофеля к входной двери, и при свете свечки в стакане опустился на колени, и вставил боком одну банку в проем между дверью и косяком, и зажал ее дверью. Затем, сидя на полу в вестибюле, ногой подтолкнул дверь так, чтобы крышка не двигалась, и стал руками поворачивать банку. Крышка провернулась, сдирая краску с дверного косяка. Повторил всю процедуру сначала. Сперва крышка ерзала, потом наконец остановилась. Он медленно повернул, затем ее вытащил. Таким же образом открыл вторую банку, и поднялся, и направился на кухню: в одной руке — банки, в другой — вращающаяся в стакане свечка, того и гляди погаснет. Большими пальцами пробовал подцепить крышки, но они не поддавались. Решил, что это хороший знак. Приладил крышку к краю стола и ударил по ней кулаком, крышка отскочила и упала на пол. Поднес банку к носу и понюхал. Восхитительно вкусно пахнет! Вывалил картофель и фасоль в кастрюлю, пошел в столовую и засунул кастрюлю в камин.

Медленно ели из фарфоровых тарелок, сидя на противоположных концах стола с горящей свечкой посередине. Револьвер лежит на столе, рядом с тарелкой, словно один из столовых приборов, а не оружие. Нагревающийся дом скрипит и стонет. Будто живое существо, пробуждающееся от долгой спячки. Мальчик заснул, сидя над тарелкой, ложка с грохотом упала на пол. Отец встал, подошел к сыну и понес его к камину, и положил на лежанку, и укрыл одеялами. Потом, должно быть, вернулся к столу, так как, проснувшись ночью, обнаружил, что сидит в кресле, голова свалилась на скрещенные на столе руки. В комнате холодно, за окнами завывает ветер. Оконные рамы слегка подрагивают. Свеча целиком выгорела, а от костра в камине остались одни угли. Встал и развел огонь, и сидел рядом с мальчиком, укрыв его получше и зачесав назад засаленные волосы. "Думаю, они наблюдают за нами. Ищут то, что даже смерть не в силах уничтожить. Если ничего не найдут, плюнут на нас и никогда назад не вернутся".

Мальчик никак не хотел отпускать его. Отец пытался его уговорить:

— На втором этаже могут быть одеяла. Обязательно надо взглянуть.

— Я не хочу, чтобы ты туда шел.

— Там никого нет.

— Кто-нибудь может быть.

— Никого там нет. Думаешь, до сих пор бы не спустились?

— Может, они боятся.

— Скажем, что мы их не обидим.

— Может, они мертвые.

— Тогда тем более не будут возражать, если мы возьмем пару вещей. Слушай, что бы там ни было, лучше быть в курсе, чем в неведении.

— Почему?

— Почему? Ну, во-первых, мы не любим неожиданностей. Неожиданности пугают. А мы не любим бояться. Во-вторых, там могут оказаться полезные вещи. Обязательно надо подняться.

— Ладно.

— Ладно? Ты согласен?

— Ты же меня все равно не послушаешься.

— Я всегда с тобой считаюсь.

— Редко.

— Поверь, наверху никого нет. Дом простоял пустой много лет. Ни следов в пепле, ни горелой мебели в камине. Все осталось нетронутым. Даже продукты.

— Следы в пепле не сохраняются, ты сам говорил. Ветер сдувает.

— Ты как хочешь, а я пойду проверю.

Они провели в доме четыре дня. Ели, отсыпались. Нашли наверху несколько одеял, и притащили кучу дров, и сложили их в углу комнаты, чтобы высохли. Нашел старую-престарую лучковую пилу. Распиливал ею сухие стволы. Зубья ржавые и тупые. Сидя у камина, попробовал заточить пилу напильником, но безуспешно. В сотне ярдов от дома бежал ручей, и отец таскал ведра по раскисшему полю, и они нагрели воду в ванной рядом со спальней на первом этаже, и подстриглись, а отец побрился. Нашли наверху одеяла и подушки, чистую одежду и переоделись во все новое. Мальчику штаны пришлось укорачивать, обрезав снизу. На полу перед камином устроили себе кровать. Чтобы жар не выдувало, придвинули к изголовью старинный высокий комод. А дождь так и не переставал. Подставили ведра под водосточные трубы по углам дома, чтобы собрать дождевой воды, стекающей со старой железной крыши. По ночам слушал, как вода барабанит в комнатах наверху. Капало по всему дому.

Они перерыли все подсобные помещения рядом с домом. Нашли тачку, и отец вытащил ее на улицу, перевернул и медленно крутил колесо, проверяя, цела ли шина. Резина потрескалась и высохла, но он решил, что еще какое-то время продержится, и, порывшись в старых ящиках и в куче инструментов, нашел насос от велосипеда, и прикрутил его к клапану шины, и начал подкачивать. Шина с краю спускала, но он попросил мальчика зажать пальцем это место, и тогда у них получилось кое-как ее надуть. После этого он отсоединил шланг, поставил тачку на пол и прокатил вперед-назад, проверяя. А потом выкатил на улицу, под дождь, чтобы ее промыло. Еще через два дня, когда они наконец двинулись дальше, погода наладилась, и они спускались по размокшей дороге, толкая тачку с новыми одеялами и банками с консервированными овощами, упакованными в запасную одежду. Отец отыскал для себя пару рабочих бутсов, для мальчика — голубые кеды, набил их тряпками, чтоб не спадали; у обоих теперь чистые маски. Дошли до вершины холма, оттуда пришлось вернуться назад и забрать тележку; повезло, что идти было недалеко, меньше мили. Мальчик шагал рядом, одной рукой держась за край тележки:

— Пап, мы молодцы, правда?

— Да, неплохо управились.

Еды у них было много, но ведь до побережья еще идти и идти. Понимал, что надеяться особо не на что. Глупо ждать просвета, тогда как мир вокруг день ото дня становится только мрачнее. Однажды в магазине видеотехники подобрал фотометр. Думал найти к нему батарейки, долго таскал с собой, но так и не нашел. По ночам, просыпаясь от удушливого кашля, садился и вытягивал над головой руку — навстречу темноте. Как человек, очнувшийся в могиле. Как эксгумированные останки в воспоминаниях из его детства, извлеченные на свет, чтобы освободить место для хайвея. Много народу умерло во время эпидемии холеры, и все были в спешке захоронены в деревянных гробах. Гнилые, разваливающиеся ящики. Мертвецы, лежащие на боку, колени подогнуты, некоторые — вниз лицом. Тусклые зеленоватые медяки выпали из глазниц на прогнившие, в пятнах, днища.