Легенда советской разведки - Н. Кузнецов - Теодор Гладков

В свою очередь, Генрих Гиммлер как рейхсфюрер СС был высшим руководителем и СД. В то же время ему, как шефу немецкой полиции, а затем и министру внутренних дел, подчинялись и орпо, и крипо, и гестапо.

Вооруженные силы Германии располагали собственной военной разведкой и контрразведкой — абвером, также с достаточно сложной структурой, большим количеством центров и школ, даже с собственной диверсионно-террористической дивизией «Бранденбург». Возглавлял абвер долгие годы адмирал Вильгельм Канарис. (В 1944 году абвер, которому Гитлер никогда не доверял, был поглощен РСХА. Сам Канарис в 1945 году по обвинению в участии в покушении на Гитлера повешен.)

РСХА также не доверяло ни вермахту, ни абверу, ни Канарису. Поэтому для внутреннего надзора над действующей армией был создан военный аналог гестапо «гехаймфельдполицай» — «тайная полевая полиция», сокращенно ГФП. Команды ГФП (в их рядовой состав входили и предатели) на оккупированной советской территории осуществляли также карательные акции по отношению к мирным жителям, заподозренным в поддержке партизан.

Офицеры ГФП носили форму тех родов войск, к которым были приписаны. В вооруженных силах существовала еще «фельджандармерия» — «полевая жандармерия», которая в основном выполняла функции военной полиции.

Компетенция гестапо распространялась только на территорию Германии, а также Францию и Польшу. На оккупированных землях СССР гестапо не функционировало, его заменяли аппараты так называемых высших СС и полицайфюреров, а также подчиненных им уполномоченных зипо и СД, то есть полиции безопасности и службы безопасности. Наконец, оккупанты создали и в городах и в селах местную «вспомогательную» полицию. Разумеется, «полицаи», как называли их презрительно жители, не смели и близко подходить к немецким военнослужащим. Но полиция есть полиция, даже эрзац-качества, и не считаться с ее существованием не следовало.

Хитросплетенная система спецслужб нацистской Германии обладала и сильными и слабыми сторонами. Опытный разведчик мог эти обстоятельства умело использовать в своих целях, следовательно, в интересах советской разведки. Это хорошо понимали и руководители Кузнецова, и он сам.

Существовало и многое другое, что обязан был знать человек, которому пришло бы в голову выдавать себя за немца, но в Германии никогда не живший.

Речь идет о каком-то минимуме книг, написанных уже в гитлеровские времена, кинофильмах, актерах, крупных спортивных событиях, популярных исполнителях и тому подобном. Провал мог случиться из-за сущей ерунды, скажем, в ходе пустяшного разговора всплыло бы, что немецкий офицер представления не имеет об именах Зары Леандер, Марики Рокк или Макса Шмеллинга. Такое было немыслимо: Зара (шведка по национальности) и Марика почитались самыми именитыми кинозвездами, Макс стал идолом нации после того, как 19 июня 1936 года выиграл матч на звание чемпиона мира по боксу в тяжелом весе у самого Джо Луиса.

Кузнецову организовали просмотр двух самых шумных фильмов знаменитой кинодокументалистки третьего рейха Лени Рифеншталь «Триумф воли» (о съездах НСДАП) и «Олимпия» — об Олимпийских играх 1936 года в Берлине. Удалось достать и трофейную ленту «Еврей Зюсс». Эту антисемитскую картину, снятую по заданию Геббельса, организованно показывали почти всему составу вермахта, войскам СС, полиции и жандармерии. Нашлось и несколько музыкальных картин с участием Марики Рокк. Обладавший хорошим слухом, Кузнецов без труда запомнил популярный шлягер Зары Леандер «Я знаю, чудо не заставит ждать», любимую солдатами песенку «Лили Марлен», «Песню Хорста Весселя», ставшую официальным гимном нацистской партии. (С изумлением, кстати, обнаружил, что ее мелодия один к одному совпадает с мелодией… советского «Марша энтузиастов».)

Слава Богу, офицер вермахта не обязан был быть слишком уж начитанным. Это позволило Кузнецову обойтись чтением всего лишь нескольких романов в дешевых изданиях, оказавшихся в ранцах взятых под Москвой пленных.

Однажды осенью у гостиницы «Метрополь» Кузнецов нос к носу столкнулся с бывшим сослуживцем по Уралмашу инженером Грабовским, которого не видел лет пять. Когда-то их сблизил общий интерес к немецкому языку. Тогда они часто вместе гуляли, ходили в лес, в кино, дома у Леонида Константиновича читали вслух книги и журналы на немецком языке, упражнялись в разговорной речи.

Николай пригласил старого знакомого в гости, и вместе они провели вечер. Оказывается, война застала Грабовского в служебной командировке в Германии. Лишь в августе ему, как и другим интернированным в рейхе советским гражданам, удалось кружным путем вернуться на Родину.

Грабовский, отвечая на жадные вопросы Кузнецова, охотно и подробно рассказывал ему о Германии, о берлинском быте, порядках и тому подобном.

…Уже отгремела битва под Москвой, завершившаяся первым настоящим поражением немецкой армии за все два с половиной года мировой войны. Впоследствии историки признают, что сражение под стенами советской столицы означало начало конца гитлеровского режима.

А Кузнецов все ждал… Ждал и учился. И тут в однообразие затянувшегося по его представлению школярства было привнесено нечто новое и неожиданное. Для лучшего ознакомления с бытом и нравами вермахта было решено заслать Кузнецова на своеобразную стажировку в среду немецких военнопленных. Под Москвой, в Красногорске, находился центральный лагерь немецких пленных № 27/11. В одном из офицерских бараков и объявился однажды с очередной партией пехотный лейтенант.

Советское правительство не подписывало Женевской международной конвенции, регулирующей правовой статус военнопленных. Собственных бойцов и командиров, попавших в плен по вине советского же верховного командования, а таковых за первые полгода войны насчитывалось уже около 4 миллионов человек, оно объявило изменниками. Отданный Сталиным приказ № 270 от 16 августа 1941 года был бесчеловечным и преступным. Он бросал на произвол судьбы советских военнослужащих, оказавшихся за колючей проволокой, и развязывал руки гитлеровцам. От голода, холода, болезней, лишений свыше 3 миллионов советских пленных умерли или были убиты охраной уже к январю 1942 года.

В то же время Сталин гарантировал соблюдение конвенции по отношению к немецким военнопленным. Им гарантировалась жизнь и безопасность, нормальное питание и медицинское обслуживание. Им сохранялись форма, знаки различия, награды, личные вещи, а генералам даже холодное оружие. Офицеры могли привлекаться к работам лишь с их согласия. В основном все эти условия соблюдались.

Естественно, что никаких особых невзгод в период пребывания в советском плену некий германский лейтенант не испытывал. Единственное, что ему реально грозило, — прямое убийство (или инсценировка самоубийства, гибели от несчастного случая) при разоблачении. То был жестокий экзамен для разведчика, когда экзаменаторы могли оказаться и палачами.

В специфической среде пленных Кузнецов прижился на удивление легко и естественно. Никто его ни в чем так до конца и не заподозрил, правда, и держался он с предельной осторожностью.

Общение с немцами подтвердило его некоторые опасения, идущие вразрез с официальной пропагандой «Правды» и «Красной звезды», которым ему, как и всем советским читателям, полагалось верить слепо, без тени сомнения.

То, что принято называть «воинским духом», у обитателей Красногорского лагеря было на высоте. В бараке поддерживалась армейская дисциплина и образцовый порядок, соблюдалось старшинство в чинах. Никто из этих офицеров не сдался в плен добровольно и не собирался восклицать «Гитлер капут!». Поражение под Москвой все они, от лейтенанта до полковника, воспринимали как временную неудачу, от каких в ходе серьезной войны не застрахован ни один военачальник. Поэтому пленные молчаливо, но заметно не одобряли приказ Гитлера сместить с поста главнокомандующего сухопутными войсками генерал-фельдмаршала Вальтера фон Браухича, а с ним еще около сорока высших генералов. Они, похоже, не считали, что фюрер лучше фон Браухича справится с принятыми на себя его обязанностями.

Убежденных, идейных нацистов среди офицеров старших возрастов было сравнительно немного. Однако верность присяге у них считалась обязательной и абсолютной. Что же касается молодых лейтенантов и капитанов, не призванных из запаса, а кадровых, воспитанных уже «гитлерюгендом» и так называемыми «трудовыми лагерями», то это были фанатичные приверженцы фюрера, не способные к самостоятельной, тем более критичной оценке действительности.

Из всего этого Кузнецов сделал для себя правильный, хотя и не слишком оптимистичный вывод, что ожидать развала вермахта и, следовательно, военного поражения рейха в скором времени не приходится. Война, стало быть, предстоит долгая, тяжелая и упорная до конца.