«Гран-При» для убийцы - Чингиз Абдуллаев

— Ничего, — усмехнулся Дронго, — за столько лет я как-то привык к тому, что мои разговоры всегда интересуют посторонних людей. Когда меня не слушают, я даже чувствую себя неуютно, как актер без зрителей.

Хозяин коротко рассмеялся, приглашая присесть. Они сели друг против друга, и женщина внесла две глубокие тарелки с дымящейся едой. Такую густую и жирную пищу можно было есть только поданной с огня. В домах женщины обычно не закрывали лица темным покрывалом и вообще чувствовали себя гораздо увереннее, чем на улице. Общественная мораль и внутренняя резко контрастировали, и этот разрыв обещал когда-нибудь привести к взрыву.

Али Гадыр разлил водку в небольшие рюмки.

— Ваше здоровье, — пожелал он гостю и первым чуть отпил, поморщившись.

И лишь затем взялся за ложку. Ложки были серебряные, с гербом рода хозяина дома, принадлежавшего к известному южно-азербайджанскому клану.

— Вы сегодня уезжаете, — утвердительно сказал хозяин дома, начиная беседу.

— Если самолет поднимет меня после вашего хаша, — пошутил Дронго, — то я надеюсь улететь.

— Сколько лет я вас знаю, а вы все шутите, — вздохнул хозяин дома, — даже после вчерашнего.

— Вы считаете, что я должен сходить в мечеть и раздать там деньги за свое чудесное спасение? По-моему, я как раз сделал то, что должен был сделать — перед отъездом зашел поблагодарить своего спасителя.

— Не богохульствуйте, — попросил Али Гадыр — в конце концов, существование Аллаха это научно установленный факт.

— А я уже не спорю, — сказал Дронго, склоняясь над тарелкой. — Знаете, я ведь по натуре убежденный агностик. Но чем больше узнаю о строении Вселенной и самого человека, тем больше убеждаюсь в существовании неземной космической силы, способной формировать данные объекты и существа. Поверить в случайность почти невозможно.

— Тогда вы должны принять и нашу истину, — быстро вставил Али Гадыр. — Ведь мы строим исламское государство. И пытаемся доказать всему миру, что духовная власть может вполне сосуществовать со светской.

— Миру трудно принять вашу истину, — строго заметил Дронго и поднял рюмку, — за ваше здоровье.

Они и на этот раз не стали делать больше одного глотка, словно соревнуясь, кто меньше выпьет.

— Вообще-то странное ощущение, — признался Дронго, — спорить о построении теологического государства под звон рюмок.

— Хаш иначе есть нельзя, — добродушно заметил Али Гадыр, — и потом — это, возможно, мой единственный грех. Вы же знаете, что я учился в Англии, и там довольно быстро приобщился к крепким спиртным напиткам. И с трудом отвыкаю от этого своего порока. Но мы продолжим наш разговор. К сожалению, в мире сформировался несколько искаженный образ нашего государства. С ложной подачи американских и израильских средств массовой информации мы выглядим не лучшим образом.

— Согласитесь, что некоторые обвинения имеют под собой реальную почву, — проворчал Дронго. — Могу вас поздравить, у вас великолепный повар.

— Еще по одной тарелке, — добродушно предложил Али Гадыр и, поднявшись, подошел к одной из дверей, позвал женщину. Она появилась сразу, словно ждала с той стороны. Хозяин дома показал ей на тарелки, она, кивнув, поняла все без слов, забрала тарелки.

— А я никогда не говорил, что мы страна ангелов, — заметил Али Гадыр, возвращаясь к столу. — В условиях жесткого противостояния мы обязаны отстаивать свои интересы.

— Но вы их иногда отстаиваете слишком рьяно, — заметил Дронго. — Мир не готов к вашему варианту исламского государства. Феминизм, космополитизм, интеграция, либеральные воззрения, победившие в западном мире, не приемлют тех ценностей, которые вы пытаетесь навязать другим народам.

— Мы ничего не пытаемся навязать, — возразил Али Гадыр, — мы лишь хотим, чтобы нам не навязывались западные ценности, которые мы считаем аморальными.

— Вы не считаете, что это трудно объяснить людям, которые погибают от взрыва бомб, установленных террористами, которые финансируются на ваши деньги?

— Не нужно, — добродушно сказал Али Гадыр, — вы же прекрасно знаете, что палестинцам выплачивают гораздо большие деньги саудиты и иорданцы. Однако они считаются союзниками Америки, и все закрывают глаза на их деньги. А наши деньги вызывают возмущение только потому, что мы не готовы отдавать свою нефть и свою честь американцам.

— И тем не менее вы довольно активно поддерживаете свои группировки по всему Ближнему Востоку.

— А американцы не поддерживают своих союзников? Или когда они вызывают корабли своего флота к берегам Ливана и обстреливают поселки с мирными жителями, даже если среди них и встречаются террористы, — это акция гуманизма?

Или израильтяне, которые обстреливают Южный Ливан, тоже демонстрируют свою приверженность миру? Не нужно убеждать меня, Дронго, что мы хуже других. Мы такие, как все. И только защищаем свои ценности.

Женщина внесла еще две тарелки с дымящейся едой, поставив их перед собеседниками, молча вышла. Али Гадыр поднял свою рюмку.

— За нашу встречу, — сказал он и снова сделал один глоток. Дронго последовал его примеру. Лишь опустив рюмку, он пробормотал:

— Мир не готов признавать ваши ценности.

— Это проблема мира, а не наша.

— Но разве вы не видите, что уступаете в этом противостоянии?

Мусульманские университеты в Толедо, в Багдаде, в Каире, в Самарканде на протяжении столетий считались центрами духовной жизни всего мира. Медицина и философия, архитектура и строительство, астрономия и математика — все шло с Востока, это был подлинный ренессанс исламского мира. Вы же образованный человек, Али Гадыр. Лучше меня знаете мировую историю. Когда в Европе было глубокое средневековье, на Востоке творили величайшие гении человечества. В Европе еще не было столетней войны, когда творил Низами Гянджеви. Что произошло? Почему за последние сто-двести лет вы так сильно отстали? Можно сколько угодно ругать западную цивилизацию, но нельзя не признавать ее ошеломляющих успехов.

Али Гадыр сидел, наклонившись над тарелкой, продолжая сосредоточенно есть и слушать своего собеседника, не перебивая его.

— Вспомните сами, — продолжал Дронго, — все, чем мы сегодня пользуемся, есть западная цивилизация. Вы отказываетесь от галстуков, как от атрибутов западного образа жизни, а ездите на их машинах, пользуетесь их кондиционерами, факсами, телексами, телефонами. Потребляете электричество, пришедшее из этого чуждого вам мира. Летаете на их самолетах, используете их технологию, их разработки, смотрите их телевидение, хотя последнее вы уже успели запретить.

Впрочем, я думаю, ваши граждане все равно нарушают запрет. За последние сто лет вы не сумели внести ничего нового. Так почему вы столь яростно отказываетесь признавать ценности другого мира?

— Потому что они разрушают душу человека, — поднял наконец голову Али Гадыр, — потому что вместо философского осмысления своей жизни человек превращается в бессовестного потребителя, лишенного всякой нравственности, всякой морали. Или вы считаете приемлемым западный образ жизни? Без Аллаха в душе нельзя жить. Это я понял, еще когда учился в Великобритании. Или вы считаете, что голливудский ширпотреб нравственно возвышает людей? И если все обстоит так, как вы говорите, почему тогда во всем мире растет число людей, принимающих мусульманство? Почему во Франции, в Англии, в Германии, даже в сытой Америке число этих людей уже перевалило за миллионы и продолжает расти.

Чем им так не нравятся западные ценности? Неужели вы считаете, что только под влиянием нашей пропаганды они изменяют своему Богу?

— Бог един, — возразил Дронго, — ведь мусульмане почитают и Деву Марию, и Христа, и Моисея, и Абрама.

— Но мы не позволяем в наших мечетях изгаляться бессовестным художникам, каждый раз по-своему трактуя Бога. Вера должна быть абсолютной.

— И поэтому она часто иррациональна, — закончил Дронго, отодвигая тарелку. — Мир слишком рационален и прагматичен, чтобы принять подобный иррационализм.

— Потому что в мире существует сегодня только мнение Вашингтона. И еще нескольких европейских столиц, иногда имеющих собственное мнение. Все остальные страны не в счет, они давно вне игры. Я, конечно, не имею в виду Израиль, который посредством своей диаспоры умеет навязывать свое мнение всему миру, в том числе и всемогущему Вашингтону.

— Вы по-прежнему настроены непримиримо. А мне казалось, что вчера вы искренне хотели убедить меня в своем миролюбии.

— Я хотел убедить вас в том, что мы не собирались вас убивать. И Мул действует отнюдь не по нашим инструкциям. Если этот сукин сын сорвет нам контракт с французами, я даже не знаю, что может произойти. Для нас этот контракт очень важен, можно сказать, это самый важный контракт, который мы подписали за всю новую историю существования нашей республики. Я думаю, вы не удивитесь, если я сообщу вам, что, кроме французской компании «Тотал», в разработке примет участие и российская нефтяная компания «Лукойл».