Я вернусь через тысячу лет. Книга 1 - Исай Давыдов

Потому-то даже спустя сотни лет на острове так и не появились ни животные, ни птицы. Одна лишь трава приспособилась к высокому уровню радиации.

Многие сделали из этого вывод, что на Рите, как и на Земле, такого естественного изотопа урана нет. Иначе животный мир Риты приспособился бы к нему.

Почему произошёл тот страшный взрыв – неизвестно. Это так и осталось тайной далёкой планеты.

На Земле высказывались десятки различных гипотез о причинах взрыва. Но все остались гипотезами. Чтобы проверить любую из них, надо лететь на Риту.

Конечно, мы полетим туда не ради того, чтобы проверять гипотезы.

Однако и загадочным островом нам придётся заняться. Хотя бы уже для того, чтобы не было больше сожжённых островов.

– А ты не связываешь остров с инопланетянами? – спросил Бруно.

– Слыхал и такую гипотезу. – Я пожал плечами.

– Чужую и я слыхал… – Бруно усмехнулся. – А своя у тебя есть?

– Не люблю заниматься бессмысленным. Ведь на Земле всё равно ничего не докажешь.

– Это не так уж бессмысленно. Разумная догадка позволяет к чему-то подготовиться… А нас наверняка ждут не только враждебная природа и не только атомные неожиданности…

– Ты имеешь в виду враждебность аборигенов, старина? – спросил подошедший Али.

– И не только аборигенов, – ответил Бруно. – Я имею в виду ещё и нас самих.

– Ха-ха-ха! – Али смеялся громко, в полный голос. – Уж не думаешь ли ты, что мы способны рубить друг другу головы?

– До этой гениальной идеи я как-то ещё не дошёл! – Бруно улыбнулся широко, открыто. – Но и такой идиллии, как в «Малахите», не будет. Мы не раз будем рычать друг на друга, старина!

– Я рычать не буду! – Али сказал это гордо подняв голову. – Я не лев! Я человек! Я художник!

– Я тоже не собираюсь рычать! Но меня могут заставить.

– Кто?

– Не «кто», а «что». Обстоятельства!

– Обстоятельства создаём мы! – Али сжал кулак. – Они у нас вот где! Обстоятельства будут зависеть от нас!

– Я неплохо изучал старуху-историю, – Бруно снова улыбнулся. На этот раз – снисходительно. – Так, как думаешь ты, Али, думали многие, кто начинал большое дело. А потом обстоятельства выходили из-под контроля. У них есть такое грустное свойство, выходить из-под контроля. И люди делали не то, что хотелось, а то, что диктовали обстоятельства. Потому-то благими намерениями и вымощена дорога в ад.

Али прищурился.

– Если так думаешь, зачем летишь?

– Риска хочу! – откровенно признался Бруно. – На Земле негде стало рисковать. Почти всё безопасно. А рисковать на спутниках Урана ради килограмма европия – не хочется, мелко. Рисковать, так по-крупному!

– Это как-то не так… – Али задумался. – Отдаёт авантюризмом.

– Ничуть! – спокойно возразил Бруно. – Каждый мужчина должен рисковать в молодости. Если не хочет рисковать, он болен. В старину это сглаживалось армией. Там был сплошной риск. А когда не стало армий… посмотри, кто осваивал Солнечную систему! Разве старики? И ты тоже ищешь риска, потому и здесь. Просто над этим не задумывался.

«Удивительно! – мелькнуло у меня. – После гибели отца мама говорила почти то же самое!»

– Если хочешь познать самого себя – говори с Бруно! – нарочито высокопарно произнёс Али. – Давай завтра болтать весь день! Может, наконец-то разберусь в себе?

– Мальчики! Мы ждём вас. Обед на столе.

Из дверей столовой выглянула румяная «беленькая» Аня, жена Али.

– Идёмте! – Али махнул рукой. – Зовут жёны – сопротивление бессмысленно!

Лента вторая. В бесконечности

1. На Третьей Космической

…Я не хочу улетать. То есть, хотел бы – но не навсегда. Всё тело бунтует против «навсегда».

Уже десять дней мы живём на Третьей Космической. Ещё четыре дня карантина – и посадка. Ещё четыре дня – и громадная голубая Земля начнёт удаляться, исчезать, и исчезнет для нас.

Пока она здесь, рядом. Всего два часа в ракете или дня два в космическом лифте – и можешь ходить по Сибири, дышать острым холодным таёжным воздухом, лепить снежки… Пока мы дома.

Ещё можно сказать два слова, всего два слова – «не хочу» – и тебя немедленно отправят на Землю, и никто не упрекнёт, и можно будет вернуться домой или улететь в Африку, Антарктиду, на стройки Австралии – куда угодно. Земля велика, и дела на ней много.

Всего два слова…

Но я не скажу их.

В дни карантина мы мало занимались: только по утрам нам читали лекции о самых последних достижениях техники и различных наук. Так сказать, давали сливки.

Часами мы торчали в зале стерео, где с обеда до вечера шли самые новые фильмы мира. Во всех холлах лежали на столах громадные альбомы старинных репродукций. Кажется, всё лучшее из крупнейших музеев планеты собрано здесь. А никто из нас не мог похвастаться тем, что побывал во всех музеях. И поэтому многие старались навёрстывать на прощание – часами листали альбомы.

Впервые за два года у нас было столько свободного времени. Может, нам специально дали эти полупраздные дни, чтобы мы могли спокойно подумать?

Раньше мы должны были прежде всего запоминать. Чтобы там, на Рите, побольше уметь.

Теперь мы должны думать, чтобы слабые вовремя отсеялись.

Сказать два слова – и тебя оставят. И никто никогда не упрекнёт.

Только сам себе станешь противен и никогда потом и нигде не найдёшь места.

Вчера ночью Бирута призналась, что чувствует то же, что и я.

– Сашка, – сказала она. – Просто не знаю, что со мной. Конечно, я полечу! Ты не бойся! Но меня пугает слово «навсегда». Я так завидую тебе! Ведь ты по-настоящему хочешь лететь! Как я раньше…

Я усмехнулся. И не стал рассказывать ей, что чувствую то же самое. Весёленький бы разговор получился!

– Ах, Сашка! – продолжала Бирута. – Если бы можно было хоть когда-нибудь вернуться! Хоть под старость! Хоть ненадолго! Как легко было бы лететь! Может, с нами просто жёстко поступили? Может, нас надо было обмануть? И тогда мы улетали бы весело, беззаботно…

– А потом проклинали всех и вся? – спросил я. – А потом стали бы ненавидеть Землю за то, что она нас обманула? Это, по-твоему, было бы меньшей жестокостью?

– Ты прав, конечно… – Бирута вздохнула. – Если бы ты мог хоть иногда управлять моими мыслями!..

Она быстро уснула и совсем по-детски сопела мне в плечо, а я не спал долго и всё думал, что, слава аллаху, не я один такой урод. Может, всем не хочется? Может, это нормально, что человеку невыносимо больно навсегда покидать родную планету?

Мне очень хотелось поговорить с мамой. Но я боялся. По крайней мере, сейчас. Боялся повлиять на её решение. Она сама решила лететь. И я, конечно, был очень рад. Но никогда не позволил бы себе уговаривать её. Или отговаривать. Как она и отец не позволяли себе этого со мной в последние годы.