Раскаты грома - Уилбур Смит

– Значит, ты с уумом Полом. Как по-твоему, что он думает о наших завтрашних шансах?

– Шансы у нас как у человека в густом кустарнике с одной оставшейся пулей, когда на него несется галопом буйвол.

– И это его беспокоит?

– Только сумасшедший не знает страха. Уум Пол боится. Но старается не показать этого, потому что страх распространяется среди людей, как дифтерит, – ответил Ян Паулюс, принимая чашку кофе и садясь на камень в тени, чтобы не узнали его лицо и цвет бороды.

– Показывает или нет, но он отдал бы глаз, лишь бы оказаться на своей ферме, с женой, в двуспальной кровати.

Ян Паулюс почувствовал, как в груди разгорается гнев, и хрипло ответил:

– Ты считаешь его трусом?

– Думаю, я бы тоже не прочь стоять на холме за милю от боя и посылать на смерть других, – по-прежнему со смехом сказал часовой, но в его смехе звучала едкая горечь.

– Я слышал, как он поклялся, что завтра будет впереди там, где бой будет самым жарким, – проворчал Ян Паулюс.

– Он так сказал? Это чтобы мы не унывали. Но когда «ли-метфорд» разорвет тебе живот, откуда ты будешь знать, где Ян Паулюс?

– Я тебе сказал, он мой родственник. Оскорбляя его, ты оскорбляешь и меня.

Гнев сжал Яну Паулюсу горло, и говорил он хрипло.

– Ладно. – Часовой встал. – Давай разберемся сейчас.

– Успокойтесь, дураки, – раздраженно сказал Карл. – Поберегите злость для англичан. – И уже спокойнее добавил: – Мы все встревожены и понимаем, что принесет завтрашний день. Отложите свою ссору.

– Он прав, – согласился Ян Паулюс, все еще задыхаясь от гнева. – Но когда мы снова встретимся…

– Как ты меня узнаешь? – спросил часовой.

– А вот как! – Ян Паулюс сорвал с головы широкополую фетровую шляпу и бросил к ногам часового. – Носи ее и дай мне свою взамен.

– Зачем? – удивился часовой.

– Когда ко мне придет человек и скажет: «На тебе моя шляпа», он на самом деле скажет: «Ян Паулюс Леруа трус!»

Тот улыбнулся, так что его зубы блеснули в свете костра, бросил свою черную шляпу на колени Яну Паулюсу и нагнулся за его шляпой. В это мгновение они услышали ружейный огонь, слабый, как треск сухих ветвей.

– «Маузеры»! – закричал Карл и вскочил, опрокинув котелок с кофе.

– Слева! – с болью прошептал Ян Паулюс. – Боже, помоги нам! Они пошли слева!

Звуки ружейных выстрелов стали громче, настойчивее; заглушая треск «маузеров», басисто громыхнули «ли-метфорды».

– Спайон-Коп! Они на Спайон-Копе! – закричал Ян Паулюс, бросаясь вниз по тропе к лагерю в надвинутой на уши черной шляпе.

Глава 25

В это утро вершина Спайон-Копа была окутана тяжелым туманом, так что рассвет казался жидким жемчужным свечением. Мягкие бесформенные клочья клубились вокруг и оседали крошечными каплями на металле ружей.

Полковник Джон Ачесон завтракал сандвичами с ветчиной, густо обмазанной острой приправой. Он сидел на камне в наброшенном на плечи плаще и методично жевал.

– Пока ни следа веселого старого бура, – бодро сказал сидевший рядом с ним капитан.

– Эта траншея недостаточно глубока.

Ачесон сердито посмотрел на неглубокую траншею, выкопанную в каменистой почве и до пределов заполненную отдыхающими людьми.

– Знаю, сэр. Но тут ничего не поделаешь. Мы дошли до скалы, и понадобился бы вагон динамита, чтобы углубиться на фут дальше. – Капитан выбрал сандвич и опрокинул над ним бутылку с приправой. – До сих пор противник стрелял только снизу, бруствер укрывает от этого огня.

Вдоль переднего края траншеи был набросан вал высотой около двух футов. Жалкое укрытие для двух тысяч человек.

– Вам приходилось раньше бывать в этих горах? – вежливо спросил Ачесон.

– Нет, сэр. Конечно, нет.

– Почему же вы так уверены в том, где проходит фронт? В этом тумане ничего не видно.

– Что ж, сэр, мы на вершине. На самой высокой.

Но Ачесон раздраженно перебил:

– Где эти проклятые разведчики? Еще не пришли? – Он вскочил и в развевающемся плаще прошелся вдоль траншеи. – Эй, вы! Сделайте бруствер выше!

Несколько человек у его ног зашевелились и начали нерешительно поднимать камни. Долгий ночной подъем и стычка, в ходе которой они изгнали с этой позиции гарнизон буров, утомили их, и Ачесон слышал, как они недовольно ворчат у него за спиной.

– Ачесон!

Впереди в тумане показалась фигура генерала Вудгейта; за ним шли штабные офицеры.

– Сэр!

Ачесон торопливо пошел им навстречу.

– Ваши люди окопались?

– Насколько это возможно.

– Хорошо. А что противник? Ваши разведчики уже доложили?

– Нет. Они еще где-то там, в тумане.

Ачесон указал на белую стену, сужавшую их обзор до пятидесяти футов.

– Мы должны держаться, пока не получим подкрепления. – В тумане перед ними возникло какое-то шевеление, и Вудгейт остановился. – Это что?

– Мои разведчики, сэр.

Сол Фридман начал свой доклад еще с двадцати футов. С изменившимся от возбуждения лицом он спешил сквозь туман.

– Ложная вершина! Мы на ложной вершине. Истинная в двухстах ярдах впереди, а на нашем правом фланге подъем вроде небольшого холма, весь зарос алоэ, откуда простреливается вся наша позиция. Там повсюду буры. Проклятая гора кишит ими.

– Боже! Вы уверены?

– Полковник Ачесон! – рявкнул Вудгейт. – Разверните свой правый фланг к холму. – И когда Ачесон ушел, негромко добавил: – Если успеете.

Он чувствовал движение в тумане, который впереди как будто рассеивал ветер.

Глава 26

Ян Паулюс стоял возле своей лошади. Туман капельками влаги осел в его бороде, и она сверкала красно-золотыми искрами. На каждом его плече висело по тяжелому патронташу, винтовка Маузера казалась в его огромных волосатых руках игрушкой. Разглядывая свою диспозицию, он задумчиво выпятил подбородок. Всю ночь он гнал лошадь от лагеря к лагерю, всю ночь бушевал, ревел и гнал людей на Спайон-Коп. И теперь на склонах собралось пять тысяч бюргеров, а за ними дугой в сто двадцать градусов стояли пушки. От Грин-Хилла на северо-западе до обратных склонов Твин-Пикса на востоке у пушек стояли его артиллеристы, готовые обстреливать вершину Спайон-Копа.

«Все готово. Теперь надо заслужить право носить эту шляпу». Он улыбнулся, прочнее натягивая шляпу на уши.

– Хенни, отведи мою лошадь в лагерь.

Парень увел лошадь, а Ян Паулюс начал подниматься на вершину. Светало, и бюргеры на склонах узнавали его пылающую бороду и приветствовали:

– Goeie Jag, Oom Paul!

– Kom saam om die Rooi Nekke ye skiet![9]

– Уум Пол, мы только что дошли до холма Алоэ. На нем нет англичан.

– Вы уверены?

Слишком щедрый подарок судьбы.

– Ja. Они на обратном склоне горы. Мы слышали, как они копают и разговаривают.

– Из какого вы отряда? – спросил Ян Паулюс у людей в тумане.

– Каролина, – ответило несколько голосов.

– Идемте, – приказал Ян Паулюс. – Идемте все. Мы идем на холм Алоэ.

Они пошли за ним, огибая вершину; слышалось только шуршание сотен ног в траве. Они так спешили, что их дыхание паром вырывалось во влажный воздух. И вдруг перед ними показалась темная масса холма Алоэ – они перевалили через нее и исчезли среди камней и ущелий, как колонна муравьев, возвращающаяся в муравейник.

Лежа на животе, Ян Паулюс закурил трубку, мозолистым пальцем примял горящий табак, вдохнул дым и всмотрелся в сплошную белую завесу тумана. В наступивший неестественной тишине у него в животе громко заурчало, и он вспомнил, что не ел с середины вчерашнего дня. В кармане у него лежал кусок билтонга.

Лев лучше охотится на пустой желудок, подумал он и снова затянулся.

– Поднимается ветер, – прошептал кто-то рядом, и Ян Паулюс услышал шелест в алоэ над головой.

Алоэ, ростом с человека, многоголовые зеленые канделябры, окрашенные золотым и алым, легонько кивали на утреннем ветру.

– Ja. – Ян Паулюс ощутил, как грудь его заполняет смесь страха и возбуждения, прогоняя усталость. – Начинается.

Он выбил трубку, еще горячую, сунул ее в карман и нацелил ружье вперед.

Ветер уносил туман, словно отодвигал перед горой занавес, как на сцене. Под кобальтово-синим небом, в золотых лучах ранней зари, впереди показалась круглая вершина Спайон-Копа.

Ее красную поверхность пересекал неровный рубец пятьсот ярдов длиной.

– Теперь они наши! – выдохнул Ян Паулюс.

Над примитивным бруствером траншеи, словно птицы на ограде, так близко, что он мог разглядеть ремни на подбородке и каждую пуговицу, на фоне более темной земли и травы отчетливо виднелись каски цвета хаки. А за траншеей, совершенно открытые от ботинок до касок, стояли или неторопливо передвигались в полной амуниции и с флягами для воды сотни английских солдат.

Несколько долгих секунд висела тишина, словно бюргеры, смотревшие в прицелы своих ружей на эту невероятную цель, не могли нажать на курки. Англичане слишком близки, слишком уязвимы. Какое-то всеобщее нежелание заставляло «маузеры» молчать.