Эндимион. Восход Эндимиона - Дэн Симмонс

Я обещал защитить Энею. Я поклялся отдать за нее жизнь.

Встряхнувшись, чтобы прогнать озноб и дурные предчувствия, я вышел на террасу Медитации, пристегнулся к канатке и проскочил тридцать метров пустоты между верхней террасой и той, где располагались наши с Энеей жилые пагоды. Взбираясь по лестнице на ярус выше, я думал, что теперь-то смогу уснуть.

О дальнейшем я не делал в комлоге никаких пометок. Записывая, я переживаю все заново.

Свет у Энеи был уже погашен. Это меня успокоило, а то она слишком часто засиживалась допоздна и чересчур отдавалась работе – а это небезопасно в высотных условиях.

Я вошел к себе, закрыл фусума и сбросил ботинки. Все вещи на своих местах – в щель между сёдзи сочится лунный свет, ветер тихонько щелкает бумагой ширм, словно что-то нашептывает по секрету. Фонари не горят, но есть бледный свет луны, да, впрочем, я здесь и на ощупь прекрасно ориентируюсь. На полу – только циновки, футон, у двери сундук, где я храню свой рюкзак, кое-что из продуктов, пивную кружку, респираторы с корабля и снаряжение – захочешь не заблудишься.

Повесив куртку на крюк у двери, я плеснул в лицо воды из таза на сундуке, снял рубашку, носки, брюки, белье, сунул все в мешочек и спрятал в сундук. Стирка – на завтра. Дурные предчувствия отступили, накатила обычная усталость, и, вздыхая, я поплелся к постели. Я всегда предпочитал спать без одежды и отходил от этого правила дважды: в силах самообороны и когда путешествовал на корабле Консула в обществе друзей.

Вдруг в темноте за лунной дорожкой что-то едва уловимо шевельнулось, и я, вздрогнув, занял боевую стойку. Нагота заставляла почувствовать уязвимость острее обычного. Потом понял: «Наверно, А.Беттик вернулся пораньше», – и разжал правый кулак.

– Рауль? – услышал я голос Энеи. Она словно купалась в лунном свете, небрежно обмотавшись одеялом – ее плечи и грудь оставались открытыми. Оракул тронул ее волосы рыжиной и нарумянил щеки.

Я открыл было рот, но так ничего и не сказал, хотел броситься за одеждой, да идти далеко, и в итоге кое-как прикрыл наготу простыней. Я не так уж стыдлив, но ведь это же Энея!.. Что она…

– Рауль…

Одеяло упало на пол.

– Энея… Энея, я… ты… я не… ты же не…

Она прижала палец к моим губам, а потом…

Всякий раз, когда я соприкасался с ней, меня шибало током. Я уже описывал это – и нечего тут обсуждать, но лично я все отношу на счет ее… ауры, что ли… заряда личности. Разряд был самым настоящим, а не метафорическим. Но такого высоковольтного я не испытывал ни разу.

На секунду я оцепенел, просто принимая поцелуй и не отвечая. Но его тепло и настойчивая требовательность одолели сомнения, подчинили себе все остальное, и тогда я ответил на поцелуй, обнял Энею и привлек к себе. Когда она больше пяти лет назад прощалась со мной на берегу реки, на Старой Земле, ее поцелуй был настойчивым, влекущим, исполненным вопросов и посланий – но то был поцелуй шестнадцатилетней девочки. Теперь же – теплым, влажным, открытым прикосновением женщины, и я не мог не откликнуться.

Поцелуй длился вечность. Я смутно сознавал свою наготу и возбуждение, понимал, что, наверное, должен стыдиться и тревожиться, но все это было где-то далеко, отступая перед реальностью и теплом нескончаемых поцелуев. Губы саднило, они жаждали новых поцелуев, и мы принялись целовать друг друга в щеки, глаза, лоб, уши. Склонившись, я поцеловал ее в ямочку на шее, ощущая губами биение пульса и вдыхая душистый аромат ее кожи.

Энея чуть пододвинулась, стоя на коленях, выгнулась, и ее груди коснулись моей щеки. Я прижался к ней и почти благоговейно поцеловал сосок, а Энея положила ладонь мне на затылок. Я почувствовал, как участилось ее дыхание. Она склонила ко мне лицо.

– Погоди, погоди, – пролепетал я, отстраняясь. – Нет, Энея, ты… То есть… Ведь ты не…

– Тс-с. – Она склонилась, снова поцеловала меня, и ее темные глаза заслонили весь мир. – Тс-с, Рауль. Да.

Мы опустились на постель, не прерывая поцелуя, под шелест крепчающего ветра, а вся терраса раскачивалась, отзываясь на наши поцелуи и движение наших тел.

В том-то и проблема – как рассказать о таком. Как поделиться самым сокровенным, тем, что для тебя свято. Тут любые слова – кощунство. А умалчивание – ложь.

Увидеть и ощутить наготу своей возлюбленной впервые в жизни – вот высочайшее, чистейшее сретение. Если и существует истинная религия, то она не может не возвещать эту правду о близости, или это не истинная религия. Близость с тем единственным существом, которое стоит любить, – высочайшая награда, перевешивающая всю боль, горе, всю твою нелепость, одиночество, компромиссы, сопровождающие жизнь человеческую. Но близость с тем, кто тебе предназначен, искупает почти все ошибки.

До этого я ни разу не был близок с той, что нужна мне. Это я понял в тот самый миг, когда мы с Энеей впервые поцеловались и прижались друг к другу, еще до того, как мы начали двигаться – сперва медленно, потом быстрее, потом снова медленно. Я осознал, что на самом деле еще ни разу не был по-настоящему близок с женщиной, – я думал, что постиг все, что только можно постичь, сближаясь с добродушными особами, снисходительными к молоденькому солдатику в увольнительной, но оказалось, что я ни на йоту не приблизился к пониманию.

Для меня все происходило впервые. Помню, как Энея приподнялась, упираясь ладонью в мою грудь, взглянула на меня так пристально и нежно, что наши взгляды словно тоже вступили в интимную близость, и я вспоминал этот миг всякий раз, когда мы были близки, и в первые мгновения нашей близости я уже словно бы помнил о нашей близости в будущем.

Призрачный свет луны, скомканные простыни, одеяла и футон раскиданы как попало, северный ветерок холодит наши потные сплетенные тела, она прижалась щекой к моей груди, и мы все никак не можем оторваться друг от друга – Энея ласково ерошит волосы у меня на груди, а я, чуть касаясь, кончиками пальцев ласкаю ее щеку.

– Это не ошибка? – выдохнул я.

– Нет, – услышал я шепот Энеи. – Если только…

Сердце у меня замерло.

– Если что?

– Если тебе не делали этих уколов в силах самообороны, но тебе наверняка их делали, – шепнула Энея.

Я был так растерян, что не уловил в ее тоне легкой насмешки.

– Чего? Уколов? Каких? – переспросил я, приподнимаясь на локте. – А… уколов… черт. Ты же знаешь, что делали. Господи…

– Знаю, – прошептала Энея, и на сей раз я понял, что она улыбается.

Когда мы, гиперионские парни, вербовались в силы самообороны, власти вкатывали нам традиционную батарею одобренных государством прививок – противомалярийную, противораковую, противовирусную и противозачаточную. Во вселенной Священной Империи, где большинство населения приняло крестоформ в надежде на бессмертие, контроль рождаемости – дело само собой разумеющееся. После женитьбы можно подать прошение церковным властям о девакцинации, а то и просто купить снадобье на черном рынке, когда задумаешь обзавестись семьей. Или – если не хочешь ни принять крест, ни завести семью – можно просто забыть о прививке и все. По-моему, А.Беттик спрашивал меня об этих уколах на корабле Консула лет десять назад, когда мы обсуждали профилактическую медицину, и я упомянул о наборе прививок сил самообороны, а наша юная спутница лет двенадцати тем временем сидела себе на диване в проекционной нише, почитывая книгу из корабельной библиотеки и вроде бы не обращая на нас ни малейшего внимания…