Генерал Багратион. Жизнь и война - Евгений Анисимов

По-видимому, итоги Шевардинского боя не были глубоко проанализированы Кутузовым — по многим признакам было ясно, что французы нанесут главный удар по левому флангу, по 2-й армии, а значит, необходимо было перебросить сюда с правого фланга части 1-й армии, но Кутузов оставил войска в прежнем положении. Другие полагают, что все-таки смещение сил влево было произведено. Барклай де Толли в неопределенной форме писал, что 25 августа «князю Кутузову было предложено» с наступлением темноты произвести движение армии так, чтобы правый фланг был смещен влево до Горок, стоящих на Новой Смоленской дороге, а вся 2-я армия сдвинулась бы на Старую Смоленскую дорогу. Это, по мнению Барклая, позволило бы легче перебрасывать резервы. Но главное — смещение 2-й армии привело бы к тому, что предназначенный для нее удар Наполеона пришелся бы по центру позиции 1-й армии, в то время как «князь Багратион, не будучи атакован, сам бы с успехом ударил на правый фланг неприятеля» и — скажем от себя — возможно, остался бы в живых. На правом же фланге, и так хорошо защищенном природой, могли бы стоять казаки и с десяток батальонов пехоты. «Князь (Кутузов. — Е. А.) одобривал, по-видимому, сию мысль, но она не была приведена в действие». Возможно, что реализация ночью с 25 на 26 августа этой оригинальной идеи могла в корне изменить ситуацию в сражении и оказаться полным сюрпризом для Наполеона… Но смещение всех сил влево могло стать и ловушкой для русской армии — Наполеон был способен нанести удар и по центру, в районе села Бородина, с чего он, собственно, успешно начал сражение. И тем не менее какие-то силы по воле Кутузова и Беннигсена все же были переброшены справа налево, причем еще до начала сражения. Так, гвардейская пехотная бригада и две роты гвардейской артиллерии (1-я армия) уже в 5 утра 26 августа оказались позади позиций 2-й армии31. Может быть, следует прислушаться к мнению JT. Л. Ивченко, считающей, что позиция левого фланга не была такой уж слабой, как это принято считать, и что она проходила по линии Семеновского оврага, сочетая как полевые укрепления, так и естественные возвышенности, что позволяло обеспечить интенсивный перекрестный обстрел34. Мнение это весьма оригинальное, но смущает одно: Главная квартира Багратиона находилась в деревне Семеновское, то есть, если следовать логике исследовательницы, прямо на позиции — что кажется невозможным.

Только бы они остались! Из нескольких источников известно, что, помимо Шевардина, Багратиона сильно беспокоило то обстоятельство, что левый фланг его армии упирался в Старую Смоленскую дорогу, открытую для флангового охвата противником. Для предупреждения этого охвата главным командованием были выделены 3-й корпус Тучкова 1-го и нестроевые войска ополчения, которые, стоя вдали по дороге, создавали впечатление солидного военного контингента, готового к бою. Надо сказать, что Наполеон сразу же увидел эту слабость русской армии, но не воспользовался ею, до начала сражения не проявив активности по направлению вдоль Старой Смоленской дороги. Это было неслучайно. По общему мнению, Наполеон опасался, что всякое фланговое движение по дороге может спугнуть Кутузова и тот начнет уводить армию через Бородино по Новой Смоленской дороге. Поэтому он отверг предложение маршала Даву совершить фланговый обход, а ночью несколько раз посылал дежурного проверить, не ушли ли русские35. Участник сражения с французской стороны Цезарь Ложье записал в тот день: «Лишь бы только неприятель не воспользовался ночью для отступления! Но в этот вечер огни его еще ярче, чем накануне. Хотя ведь под Вязьмой он сыграл с нами такую штуку… На заре мы с радостью узнали, что русская армия осталась на своих позициях: мы смотрели, как они окапывались»"1. Лишь с началом сражения по Старой Смоленской дороге двинулся корпус Понятовского, но особых успехов он не достиг, увяз в бою возле Утицкого леса. А то, что Кутузова в начале сражения действительно можно было спугнуть, несомненно. 22 августа он писал Ростопчину, что готов дать «баталию в теперешней позиции, разве неприятель пойдет меня обходить, тогда должен буду я отступить, чтобы ему ход к Москве воспрепятствовать…»37.

Двадцать четвертого августа Кутузов подписал диспозицию, предусматривающую расстановку войск для сугубо оборонительного сражения. В диспозиции было прямо сказано: «Армия… ожидает наступление неприятеля при Бородине, где и даст ему сражение». И еще: «В сем боевом порядке намерен я привлечь на себя силы неприятельские и действовать сообразно его движениям». Так, при примерном равенстве сил, инициатива заведомо отдавалась противнику. Ожидать победы в этой ситуации было весьма проблематично. Такая установка опиралась на признание превосходства противника и свидетельствовала о полководческой немощи, отсутствии идей у Кутузова и его штаба. Впрочем, может быть, в такой диспозиции, наоборот, проявились реализм и здравое понимание того, что на встречном движении русской армии не устоять, а вот в обороне дело может и сладиться — нужно было учитывать необыкновенную стойкость русских офицеров и солдат в обороне, воодушевление воинов, защищавших свою столицу, родину, царя. Нельзя было сбрасывать со счета и понятие личной воинской чести, упрямство, злость, самолюбие военного человека. Часто приводят цитату из ответа солдата на вопрос, почему они так стойко сражались под Бородином: «Оттого, сударь, что тогда никто не ссылался и не надеялся на других, а всякий сам себе говорил: “Хоть все беги. Я буду стоять! Хоть все сдайся, я умру, а не сдамся!” Оттого все стояли и умирали».

Начальниками в боевых порядках были назначены справа налево следующие генералы: правый фланг — Милорадович (2-й и 4-й корпуса), центр — Дохтуров (6-й корпус), левый фланг — Горчаков (7-й корпус и 27-я дивизия). Главнокомандующие армиями остались прежние: Барклай и Багратион. Диспозиция включала важный пункт, который резко поднял ответственность этих двух военачальников: Кутузов, сказано в диспозиции, «не в состоянии будучи находиться во время действия во всех пунктах, полагается на известную опытность гг. главнокомандующих армиями и потому предоставляет делать им соображения действий на поражение неприятеля»18. Можно сказать, что Кутузов фактически устранился от непосредственного руководства сражением, переложив на Барклая и Багратиона основную тяжесть и оставив за собой право главного командования, а также право распоряжаться резервами (впрочем, в это вмешивался Беннигсен). Известно, что Наполеон поступал иначе — он сам постоянно следил за ходом сражения, корректируя действия своих маршалов, и, как писал генерал Пеле, «находясь в 500 саженях от неприятельской линии, откуда часто проносились ядра, он управлял всеми движениями этой великой драмы»39. Неудивительно, что из-за усложненной системы командования русские постоянно запаздывали в действиях. Но, может быть, в той обстановке так было лучше — все равно за Наполеоном не поспеешь, лучше «привлечь на себя силы неприятельские и действовать сообразно его движениям» Багратион же и Барклай знали свое дело. Кутузов был важен как символ, как знамя. «Из престарелого вождя, — вспоминал тогдашние свои чувства Н. Е. Митаревский, — как будто исходила какая-то сила, воодушевлявшая смотревших на него»40. В его кажущейся инертности была та надежность, которой раньше армия не чувствовала.