Столетняя война. Том III. Разделенные дома - Джонатан Сампшен

замышляя со старыми друзьями захват одной крепости за другой. Но все его планы были оставлены или провалились. В новом 1391 году Мериго был схвачен Жаном де Турнемиром, сторонником графа Арманьяка, когда пытался ночью захватить замок Вентадур ранее принадлежавший Тет-Нуару. Турнемир поселил его в замке графа в Родезе и призвал овернские Штаты выкупить его за солидную сумму в 7.000 франков. В противном случае, пообещал он, Мериго будет выпущен, как бацилла чумы, на холмы Оверни. В конце концов Жану де Блези удалось занять эту сумму у ростовщиков в Клермоне и Мериго был выдан и доставлен в парижскую тюрьму Шатле.

Несмотря на утрату нескольких листов рукописи, протокол его допроса относится к числу наиболее интересных судебных документов XIV века. Мериго не оспаривал основные факты, выдвинутые против него. Неоспоримым является тот факт, что он вел войну во Франции по крайней мере в течение двадцати лет до своей поимки. Действия Мериго были государственной изменой, если он был подданным короля Франции. Они были изменой даже для подданного короля Англии, если Ричард II отрекся от него. Но юридический вопрос был далеко не простым. Хотя Мериго родился в Лимузене в то время, когда он находился под суверенитетом Франции, он перешел на службу к англичанам после того, как провинция перешла к Эдуарду III по договору в Бретиньи. Эта неловкая проблема была решена путем заявления, что Мериго добровольно принял подданство Англии, когда остальные члены его семьи признали суверенитет Франции. Он мог и, несомненно, должен был последовать их примеру, даже если это означало разделить их изгнание в соседние провинции. Но Мериго в любом случае был обречен своей деятельностью после заключения перемирия, и от которой, по сути, отрекся государь, которому он, как он утверждал, служил. Мериго рассказал своим судьям, что когда Ричард Крэддок посетил его в Ла-Рош-Венде, он передал ему письмо от Джона Гонта с секретными инструкциями удерживать свои крепости до истечения срока перемирия. Суд не поверил ему и Мериго был приговорен к смерти как "предатель короля и королевства, упорный грабитель и поджигатель" путем показательной казни. 12 июля 1391 года его протащили по улицам Парижа на волокуше до рыночной площади Ле-Аль и обезглавили. Голова была выставлена на месте казни на пике, конечности над четырьмя главными воротами Парижа, а туловище подвешено на общественной виселице в Монфоконе[998].

Взятие Ла-Рош-Венде и прибытие сэра Уильяма Скроупа в Бордо стали сигналом к общему распаду крупных гасконских компаний. Вскоре после этого замок Перюс сдался графу Арманьяку. Карла, Аллез, Тюрланд и Ле-Сайан были мирно сданы за деньги в течение января и февраля 1391 года. Семья Мериго Марше, возмущенная обращением с ним, некоторое время продолжала сопротивляться. Его супруга защищала замок Сент-Экзюпери в Оверни, который был частью ее собственного наследства, до конца 1391 года. Его брат Данти вновь занял Ла-Рош-Доннезат (современный Ла-Рош-Бланш), мощную крепость к югу от Клермона, и выдержал осаду в течение нескольких месяцев, прежде чем продаться в ноябре 1392 года. Операциями по зачистке оставшихся гарнизонов рутьеров руководил новоиспеченный маршал Жан де Бусико.

Куда же уходили оставшиеся без дела солдаты? Есть некоторые свидетельства общей миграции гасконских рутьеров обратно в Гасконь. Другие перебрались в Италию, единственное место в Западной Европе, которое все еще предлагало процветающий рынок для наемников. Несколько человек попытались вернуться к своим старым занятиям в центральной Франции. С ними обошлись без пощады. Судьба гарнизона замка Ла-Рольфи в Перигоре, который пал в ноябре 1391 года, была, вероятно, типичной: капитан сеньора Мюсидана был обезглавлен, а весь гарнизон повешен. Ричард II отрекся от них всех. Представители Джона Гонта в Бордо сидели сложа руки и отказались вмешиваться. Последним из великих гасконских капитанов, удержавшимся в Центральном массиве, был Перро де Беарн. Он оставался в Шалюссе до января 1393 года, когда, наконец, продал замок Штатам Лимузена. Последний раз о нем слышали примерно восемнадцать месяцев спустя, когда он ненадолго захватил два замка в Сентонже, откуда его быстро изгнали офицеры Джона Гонта[999].

Но с разбойниками менее высокого ранга так и не было покончено. Некоторые из освобожденных замков оказалось невозможно снести из-за инженерных трудностей или претензий бывших владельцев. Некоторые менее значительные места позже были вновь заняты, как правило, местными бандами. В 1393 году группа гасконских солдат ненадолго заняла город Дом, расположенный на вершине скалы, но сбежала, когда против него была направлена не одна, а сразу две значительные армии. С прекращением английской поддержки согласованные операции рутьеров в том масштабе, который наблюдался в середине 1380-х годов, прекратились. В северных провинциях столь возмущавшая жителей обязанность нести вахту на стенах своих городов была отменена во всех внутренних областях от Соммы до Луары в апреле 1390 года в течение года после заключения Лелингемского перемирия. Примерно в 1396 году караульная служба была окончательно отменена и в городах, расположенных вблизи гасконской границы. В Париже Эсташ Дешан в посредственных стихах отметил конец эпохи постоянного напряжения: ночные караулы, дневные дежурства у ворот, рытье рвов; постоянное присутствие вооруженных солдат и лающие приказы их капитанов; обучение распознавать звуки животных и людей в ночи, и вечно прислушиваться к скрежету лестниц о каменные стены[1000].

Глава XV.

Men-at-Arms (Люди при оружии)

В ноябре 1389 года Жан де Бусико и два других французских паладина, Рено де Руа и Жан де Семпи, разослали по всей Западной Европе герольдов с призывом к рыцарям и оруженосцам всех наций сразиться с ними в поединках "без гордости, ненависти или злого умысла" в течение тридцати дней на границе в Кале. За Лелингемским перемирием последовал внезапный всплеск интереса к поединкам, первым и самым известным симптомом которого стал великий турнир Жана де Бусико. Привычка сражаться умирала с трудом. Сложные и тщательно срежиссированные состязания предоставляли благородным людям возможность продемонстрировать свой статус, проверить свою храбрость, силу и умение владеть лошадью в бою один на один с противником. Эти состязания почти не имели отношения к реальной практике войны. Но они стали мощными символами национального соперничества, чем-то похожими на современные спортивные международные соревнования. В действительности, к этому событию поначалу отнеслись с опаской по обе стороны Ла-Манша, именно потому, что оно рассматривалось как продолжение войны другими средствами в то время, когда оба правительства были настроены на мир. Король Англии не выдавал пропуска на проезд до последней минуты. Советники Карла VI официально не возражали, но в частном порядке высказывались отрицательно. Они боялись, что это подстегнет национальное соперничество и, что еще хуже, нанесет пагубный удар по престижу Франции в случае поражения их соотечественников. Были сделаны тревожные замечания по поводу невысокого роста Бусико и его