Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Погонин Иван

– Осторожней бы вы, Денис Трофимович, – со вздохом сказал Иван, – ведь в ваши годы насмерть убиться можно! А лестница и впрямь вся мокрая была, я сам вчера чуть не сверзился! Гнать этого Равиля надо в три шеи, бездельника!

Старик тоже вздохнул, но куда горше. Он лежал на животе и не мог видеть, какой яростью и решимостью пылали глаза его ученика, накладывавшего компресс.

* * *

У Ивана наконец-то все определилось. Он начал работать с удвоенной энергией и на его щеках появился румянец. Жизнь снова обрела смысл, а история с археологией снова стали важнейшими из наук, причем польза их была не призрачной, как пыль, покрывающая старые фолианты, а совершенно материальной – такой, как звон золотых дукатов и блеск драгоценных камней. «Рановато списывать со счетов историю, – думал Иван. – Я сделаю так, что она профинансирует будущее».

Быстро вспомнился подзабытый фарси, да и казавшаяся некогда скучной работа с архивами и преданьями старины глубокой теперь стала захватывающей и увлекательной. Ивану во что бы то ни стало нужно было найти «Зеркало шайтана» и начать строить аэрофлотилию, ведь теперь это вдруг стало более чем возможным.

Правда, для этого нужно было убить Стрыльникова и забрать у него карту, но это радовало Гусева еще больше. Ко всему прочему, сносить оскорбление, нанесенное фабрикантом его опекуну, каким бы нелепым тот ни был, Иван не собирался.

Долгие дни подготовки к операции пролетели в Ивановой голове как один час. На какие хитрости и подлости он только не пускался, чтобы вожделенная карта оказалась у него. Но все было тщетно, и оставалось только одно – добыть карту с боя. Что ж, это только упрощало дело.

За несколько дней до торжественной демонстрации «Золотого витязя» Иван работал в университете, помогая Смородинову проверять результаты весенней сессии. Кафедра истории находилась точно напротив ректората, и было прекрасно видно, как крутится на стуле толстый секретарь ректора Андрей. Дождавшись, пока Андрей уйдет в буфет за чаем, Гусев прокрался в приемную, взял телефон и попросил барышню на коммутаторе соединить его с усадьбой Стрыльникова. Трубку взял, скорее всего, Турнезен. Сухой тенор с сильным немецким акцентом произнес:

– Приемная господина Стрыльникова.

Иван начал говорить хрипловатым быстрым голосом:

– Передайте своему хозяину, что в Старокузнецке есть специалисты, способные дать ответ на интересующий его вопрос…

– Простите, но я не имею чести…

– Просто передайте это господину Стрыльникову, вот и все. Ему вышлют приглашение на банкет в краеведческий музей. Пусть приходит вместе с артефактом, там он получит ответы на все интересующие его вопросы.

План был очень прост. Иван хотел отвести Стрыльникова на задний двор музея, где была рассыпана куча песка. Там нанести ему удар саблей половецкого мурзы, забрать карту, а тело спрятать в песок. Затем прийти туда же ночью, вывезти труп на тележке к лесу, к Заболоцкой пади, где только что закончились раскопки, и бросить прямо в огромную трехсаженную яму. И засыпать.

Однако день пошел наперекосяк с самого утра. Иван убирал в шкаф бутылочки с чернилами, когда у стула все-таки подломилась ножка, Иван упал и вылил все три унции чернил прямо на свое парадное платье, приготовленное для сегодняшнего мероприятия. Второй и последний приличный комплект одежды Иван отдал прачке. Оставался только рабочий вариант, в котором работали на раскопках. Идти в нем на выставку было неприлично, да и коленки на штанах уже давно вытерлись до зеркального блеска. Гусев долго ходил по комнате взад и вперед, пытаясь изобрести выход из сложившегося положения. Ответ пришел сам собой, вместе с соседом по этажу Емелей Чудовым. Он постучался к Ивану, не дожидаясь ответа, отворил дверь и, просунув в щель свою чубатую голову, громко сказал:

– Здорово живешь, Иванушка!

– Да не особенно, – буркнул Иван в ответ.

– Солнышко встало давно, а ты все в исподнем ходишь. Чего случилось-то?

– Да платье чернилами залил. Идти не в чем. Впрочем, неважно. Говори, чего пришел, без тебя тошно, – так же невежливо отвечал Иван.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Дай рубалек, братец! – простонал Чудов. – С похмелья помираю, а жалованье только завтра выплатят! А мы вчерась все с ребятами прогудели! Чего хочешь дам! Завтра ж и верну все подчистую!

– Нету у меня рубалька! Тем более на пьянку.

– Ну дай, Ванюша! Я ж знаю, у тебя, куркуля, точно в жестянке из-под ландринных конфект припрятано полсотенки. Не жадись, голубчик, знаешь же, что я никогда не обманывал, сказал, что верну, значит, верну. Хочешь, я тебе свое платье праздничное дам? У меня нынче выходной, так что бери, мне ничего не жалко!

Сделка состоялась. Иван вынул из конфетной коробки целковый и передал его Чудову. Тот сразу помчался к себе в комнату и тотчас принес Ивану свой праздничный наряд: картуз белоснежного сукна с длинным козырьком, темно-синюю поддевку немецкого покроя, ситцевую крапчатую рубаху и плисовые штаны в мелкую полоску.

– Емеля, так я ж буду как приказчик, если это надену! – вскричал Иван.

– Ну а что ж такого? – удивился Чудов. – Так и есть, истинный приказчик. А кем же тебе быть, ежели я и есть приказчик шокинской лавки и это моя самолучшая одежда?

– А, черт с тобой, – махнул рукой Иван, принявшись примерять рубаху. – Иди травись. Вечером назад принесу.

– Да смотри, не замарай! – крикнул Чудов, топоча по лестнице сапогами.

Когда Иван пришел в музей в новом обличье, никто его не узнал. Даже швейцар Андреич, с которым только вчера Иван пил чай, хмуро сказал:

– А вы, сударь, насчет закусок, что ль? Так наверх проходьте, в кабинеты, к господину директору.

Тогда Иван подумал, что все складывается не так уж и плохо. Как оказалось позже, он ошибся.

Еще когда он шел к музею, у него опять страшно разболелся зуб. Видно, кончилось действие таблетки, выданной Родиным. Уже в помещении боль стала такой зверской, что пришлось по совету опекуна положить в рот шалфеевую примочку и перемотать голову расшитым рушником, найденным в зале русской истории и культуры. Народа оказалось куда больше, чем нужно, что сильно осложняло операцию, приехал даже на своей коляске лорд Мак-Роберт с телохранителем. Повсюду суетились журналисты, и приехавший под конец Стрыльников затерялся в толпе. Фабрикант был уже слегка выпивши. Он небрежно швырнул в кружку для нужд музея помятую тысячную ассигнацию и сразу кинулся к столу. Престарелый же лорд на своей коляске закрыл выход к площадке, откуда вели лестницы к парадной двери и ко двору. Перед ним крутился полосатый газетчик с блокнотом. Иван не мог найти себе места в своем наблюдательном пункте в кабинете директора (он сослался на сильную боль и спрятался там в самом начале мероприятия). Наконец Стрыльников вышел из импровизированного буфета, поводил взглядом туда-сюда, громко рыгнул и проревел:

– Ну и где этот чертов специалист? Велю к Жюльке запрягать.

Затем развернулся и потопал по парадной лестнице к выходу.

Ивану ничего не оставалось делать, как следовать за ним. Саблю мурзы он оставил в кабинете и только снял со стены длинный средневековый стилет. Когда Гусев выбежал на улицу, чуть не сбив с ног полосатого писаку, экипаж Стрыльникова уже поехал в сторону ресторана. Иван прыгнул в какой-то тарантас, приказав ваньке следовать «вон за тем господином». Оставалось только импровизировать.

Оказавшись перед рестораном, Иван неожиданно почувствовал, что его блестяще выверенный план очень даже близок к провалу. Да, скорее всего Стрыльников захватил карту с собой, но, находясь всего в десятке саженей от Гусева, она в то же время была несказанно далеко.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Что же делать? Надо было придумать, где совершить возмездие и куда спрятать тело до наступления темноты. Иван неспешно, изображая праздного гуляку, принялся прохаживаться вокруг ресторана. Ему снова повезло: среди благолепных прудиков и газовых фонарей нашлась неприметная тропинка. Она упиралась в забор, но цепкий глаз археолога сразу увидел – доски висят, что называется, на соплях. Он быстро раздвинул их в разные стороны и ловко просунулся в образовавшийся лаз. На его счастье, двор словно предназначался для темных делишек. Свет фонарей туда почти не проникал, повсюду было грязно, а вдали высилась незыблемой скалой куча дров. Рядом с ней валялись вверх колесами две тачки: на четырех колесиках и на трех.