Государевы конюхи - Далия Трускиновская

— Ох, Данила, не всякого в этом государстве обвинять можно, для иного злодея у Башмакова руки коротки, — объяснил Богдаш.

— Для кого ж у него руки коротки, коли сам государь его слушает?! Вот как по его слову Обнорских повязали да по обителям раскидали! А род-то княжеский!

— Сдается, я знаю того человека.

— И кто же?

— Давно про него дурные слухи ходят, да не пойман — не вор. И жаловаться на него государю никак нельзя. Потому что он — тесть государев, боярин Милославский.

— Ты сдурел, Богдаш, — отвечал изумленный Данила. — Нешто Милославскому своих серебряных денег мало, что он вздумал еще воровскую монету бить?

— Денег у него много, да только слишком много не бывает. И ты с другой стороны глянь. Коли Башмаков уничтожает свидетелей, стало быть, не хочет доводить розыск до конца, чтобы ненароком не отыскать преступника. Преступник, выходит, слишком близко к государю… а уж кто ближе, чем государевых деток родной дедушка? Вот наш дьяк и не хочет переть на рожон — мастерскую разгромил, и ладно. Хозяин придет, покойников увидит — менее всего на Приказ тайных дел подумает…

— Неужто Башмаков отступится?

— Как знать. Ты заметь — маточники-то он припрятал. А то — улика.

Повыкинув все воровские деньги, заготовки и мотки толстой медной проволоки, Данила и Богдаш вернулись в подземную палату. Там им пришлось, взяв молоты, разбить лавки и стол. Обломки тоже спустили в колодец, а сверху их пришлепнули двумя тяжеленными колодами.

— Теперь кому охота — пусть те колоды выволакивает, — сказал Башмаков, — да только без ворота это не получится. Считайте, похоронили измену — и слава Богу. Давайте отсюда выбираться, молодцы.

О том, далеко ли зашли с Сарычом да что там увидели, он не сказал, а спрашивать Данила и Богдаш не стали.

Стенька спустил сверху веревку и помог всем четверым выкарабкаться из колодца.

Данила думал, что теперь Башмаков захочет покинуть подземелье, где и холодно, и сыро, и дело, за которым шли, сделано. Однако дьяк подозвал к себе ярыжку.

— А что, Степа, правильно я понял — если вылезть наверху из колодца, то можно до троекуровского погреба добраться?

— Именно так, батюшка Дементий Минич.

— Полезай-ка с Сарычом да поглядите, не найдется ли следов Обнорского с братией. Коли он на троекуровский двор пробирался, то на этот ход виды имел…

— В приказе у нас лежит та сказка, что я у троекуровской дворни отбирал, — похвастался Стенька. — Там прямо сказано, что был человек, звать Якушкой, который сбежал, боярина обокрав, и прихватил с собой персидский джид. А коли тот джид у Обнорского оказался, то и Якушка где-то поблизости обретается. Потому что от него, статочно, Обнорский проведал про подземный ход!

— Вот понемногу клубочек и распутывается… Ну, полезайте, а мы вас подождем.

Сарыч был ловок — вскарабкался первым и помог Стеньке.

Башмаков встал перед понурой Настасьей.

— Сама себя ты, девка, обхитрила. Думала, Обнорский мешки с воровскими деньгами ищет, а ты у него из-под носа те мешки утащишь. Твое счастье, что не успела! Как прознала, за чем он под Кремлем охотится? Говори, пока спрашиваю здесь! Не то в застенке заговоришь.

— Он с купцом Клюкиным сдружился, — очень неохотно сказала Настасья. — А купец возит пушнину из сибирских украин. Да и не только — ценинную расписную посуду вон привозил, да только вряд ли, что из самого Китая — Обнорский, поди, ограбил обоз, а сам ее продать не умел, Клюкину передал. А мне умные люди сказали — в Сибирь-де медные деньги государь везти не велел, и за это наказывают. А купцы все же везут медь туда возами, скупают за нее мягкую рухлядь, да еще и дурят тамошний народ немилосердно, и медью на таможнях пошлину платят. Вот я и подумала — Клюкин хитер, не иначе, воровские деньги в сибирские украины возит, а там — кто разбираться станет? А где он их возьмет? А может статься, тайную мастерскую знает. Когда же Обнорский повадился под Кремль лазить, я и поняла — лучшего-то места для мастерской на всей Москве не сыскать!

— Это ты верно поняла, — согласился Башмаков. — До Клюкина мы еще доберемся — слышишь, Соболев?

Подьячий и вовсе отвернулся — явно переживал заранее будущие неприятности.

— Может, ты еще сообразила, почему государь не хочет пускать медь в Сибирь? — спросил дьяк.

— А потому, что раньше купец ехал в Сибирь — вез с собой денег немного, а снаряжал обоз с городским товаром. Теперь же везет одну медь, а дальние города и остроги без городского товара остались.

— Как же ты, умница, в такую дурацкую затею вляпалась? — Дьяк вздохнул. — На что польстилась? Думала — выследишь княжича, отнимешь медь и будешь жить припеваючи? Ты мне поверь, вся эта суета с медью — ненадолго. И цена ей с каждым днем все меньше. А коли попалась бы? Да не с тремя копейками в кошеле, а с пудом воровских денег?

— А ты, батюшка Дементий Минич, гляжу, меня пожалел. С чего бы? — полюбопытствовала строптивая Настасья.

— Ты меня тогда вокруг пальца обвела — спасибо за науку, — отвечал Башмаков.

Данила невольно улыбнулся — ловок дьяк. Вроде и поблагодарил от души, однако дал понять, что всякое Настасьино слово у него теперь под огромным сомнением.

Настасья невольно усмехнулась.

— Я не все вру, порой и правду скажу, — молвила она. — За Обнорским не только ради тех денег окаянных гонялась…

— Да ведь деньги-то до чего кстати пришлись… — заметил дьяк. — Из-за них ты тому Бородавке бежать пособила, а ведь Бородавка, коли встряхнуть хорошенько, много чего мог про Обнорского поведать. А теперь вон лежит мертвый. А был бы жив и разговорчив, кабы не твои затеи… Хорошо, Желвак догадлив был.

Настасья кинула взгляд на Богдана, он тоже на нее покосился. Данила отвернулся — переглядываются, и шут с ними! Настасье для полного бабьего счастья надобно такому кремню, как Богдашка, голову заморочить! А вот Богдан… поди знай, что думает обо всем этом Богдан, не спрашивать же…

Чтобы не тратить зря время, Башмаков стал задавать Соболеву вопросы — как связался с Обнорским, давно ли на его сторону переметнулся, кто еще в Разбойном приказе потворствует Обнорскому. Соболев отвечал кратко, неохотно, однако по существу — Обнорский сыскал его сам, предложив выдать ватагу Юрашки Белого, встречались они тайно в доме за Покровскими воротами, потом княжич не поскупился на «барашка в бумажке», а далее уж никак нельзя было ему отказать…

— Это за ним водится, — заметила Настасья. — Деньгам ни цены, ни меры не ведает. Нищему на паперти может золото кинуть. Сказывали, была у него дорогая булатная сабля — побился об заклад, что березку с одного замаха срубит, весь булат со злости изломал.

Данила вспомнил джид. Такой бы беречь, а Обнорский раскидал джериды как попало, они его, может статься, и сгубили…

В колодце зашебуршало, первым сполз сверху Стенька и, не дожидаясь Сарыча, заголосил так, как привык в Земском приказе, чтобы всех перекричать, а важные сведения Деревнину поскорее сообщить:

— Батюшка Дементий Минич, беда! Ход-то заложен оказался! Забили его чем-то, а чем — оттудова не понять!

— В погребе дыру, что ли, наконец заложили? — уточнил Башмаков. — Занятно… Не забудь Деревнину донести.

— Идем, Дементий Минич, — сказал Сарыч, вылезая из колодца. — Нам еще придумать надобно, как отсюда выбираться. В соборе-то мы проскочили быстро, вниз прыгать — не вверх лезть. Но Господь милостив был. В другой раз девку тем же путем тащить — милость Его испытывать. А не стоит…

— И то верно… Эй, Соболев! — окликнул дьяк. — Будет тебе дуться, как мышь на крупу. Ну-ка, говори живо, как ваша ватага под Кремль пробралась! Сейчас-то мы еще по-человечески толкуем, а будешь запираться — кат с тобой иначе поговорит.

— Через Покровский собор, — неохотно отвечал подьячий. — Там в нижних подклетах ход открывается.

Данила уже знал, что многие московские улицы и храмы имеют по два названия. Ту же Ильинку многие звали еще Дмитровкой, а Покровский собор — собором Василия Блаженного.

— И что, многие про тот ход уже проведали? — продолжал допрос Башмаков.

— Почем мне знать. Только не у всех смелости хватает тем ходом лазить, в нем нечистая сила водится.

— Под собором — нечистая сила? — удивился дьяк.

— Поодиночке там уж не ходят, боятся. Беси и черти, бывает, такую возню подымают, так визжат — кровь в жилах застывает, сам как-то слышал…

Данила и расхохотался, а следом за ним — Богдаш.

— Тише вы, жеребцы стоялые, — призвал к порядку дьяк. — Что, Сарыч, пойдем через соборные подклеты?

— А не пойдем, — тут же отвечал загадочный помощник. — Мало ли на какую сволочь там наткнемся. А с нами — пленный. И терять его нельзя. Может статься, и другой пленный еще жив. Через Успенский собор выходить будем.