Грот танцующих оленей: Фантастические рассказы - Клиффорд Саймак

— Верно, — согласился Оскар. — Твои способности пропадут впустую. Скажи, ты что, никогда не слышал об идее наказания?

— Разумеется слышал, но всегда считал ее неразумной. Пожалуйста, примите во внимание мои способности, мой опыт, мою верную службу. Ведь я никогда раньше не нарушал правила. Я был примерным работником.

— Знаю, — сказал Оскар, — И полностью согласен с тобой. Мне искренне жаль, что твои способности не будут востребованы. И все же я ничем не могу помочь.

— Но почему? Ведь ты имеешь право выбирать, каким будет наказание?

— Верно. Но не в этом случае. Не для тебя. Тебе я помочь не могу. Мне правда жаль, но не могу. Я действительно хотел бы сказать, что твоя ошибка прощается. Но не могу рисковать. Видишь ли, моя интуиция предостерегает меня…

— Интуиция? И что же она говорит тебе?

— Я не уверен… — проговорил Оскар, — но у меня такое ощущение, что за мной следят.

В коридоре сенатор Джейсон Катрайт встретил сенатора Хайрема Огдена. Они остановились поговорить.

— Ты слышал о старине Энди? — спросил Катрайт, — Мне чего только не рассказывали.

— Говорят, его поймали, когда он попытался запустить лапу в фонды проекта межзвездного корабля, — сказал Огден. — Энди влип по уши.

— Ну, это вряд ли, — заметил Катрайт. — Мы оба знаем, что он связался с интернационалистами. Ему требовался год, чтобы закончить с ними. Больше ему ничего и не нужно было. Если бы дело выгорело, Энди смог бы купаться в тысячедолларовых купюрах.

— Его сгубила жадность, — сказал Огден, — Мур всегда отличался жадностью.

— Что еще в этих слухах не сходится, так это болтовня о фондах на постройку межзвездного корабля. По моим сведениям, в НАСА отказались от этого проекта еще несколько лет назад.

— А я слышал, что это секретный фонд, — ответил Огден.

— Тогда об этом должны знать на Холме.

— Наверное, знают, но помалкивают.

— А зачем нужно держать проект в тайне?

— Это все наши бюрократы, они просто обожают все засекречивать. Любовь к тайнам у них в крови.

Позже в тот же день Катрайта поймал в коридорах сенатор Джонни Бенсон и заговорщицким шепотом сообщил:

— Я слышал, старина Энди вышел сухим из воды.

— Не могу себе представить, как это могло случиться, — ответил Катрайт, — Его же выгнали.

— Он растратил фонд сверхдальнего перелета, — заявил Бенсон. — Чуть ли не до донышка его вычерпал. Да так ловко, что доказать ничего не удалось. Но соль в том, что теперь проект завис. На него не осталось денег.

— Да никакого фонда сверхдальнего перелета и не было, — сказал Катрайт, — Я наводил справки: его никогда не существовало.

— Он засекречен, — ответил Бенсон, — Засекречен, засекречен, засекречен…

— Чушь все это, — фыркнул Катрайт. — Чтобы построить сверхсветовой двигатель, надо сперва найти способ обойти теорию Эйнштейна. Мне говорили, что на это нет никаких шансов.

Бенсон пропустил его слова мимо ушей.

— Я тут поговорил кое с кем из наших коллег, — сообщил он, — и все они согласились, что мы должны вмешаться. Нельзя, чтобы проект сверхдальнего перелета был закрыт из-за какой-то банальной нехватки средств.

Два чиновника НАСА встретились в занюханной забегаловке где-то в Мериленде.

— Здесь можно говорить спокойно, — сказал один из них, — Жучков нет. Нам надо кое-что обсудить.

— Да, знаю, — согласился второй. — Но, черт возьми, Джон, ты же не хуже моего понимаешь, что это невозможно.

— Берт, они жаждут впихнуть нам кучу денег!

— Знаю, знаю. Но сколько из них мы сможем утаить? За таким делом компьютеры будут смотреть в оба. А компьютеры не проведешь.

— Верно. Для себя мы не сможем приберечь ни гроша. Но у нас есть множество других проектов, которые требуют финансирования. Возможно, нам удастся употребить эти деньги на них.

— Все равно придется это как-то объяснить. Мы же не можем просто взять и потратить эти средства на другие цели. По крайней мере целиком.

— Верно. Объяснить придется, — согласился Джон, — Мы можем еще разок приглядеться к исследованиям природы времени, которыми занимался Роджет. Насколько я понял, главное — уяснить, что представляет собой время. Как только мы разгадаем, в чем его суть, мы почти у цели.

— Все равно остается проблема переноса материальных тел.

— Да, действительно. Но если нам удастся добиться каких-либо подвижек в понимании природы времени… Послушай, я тут на днях говорил с одним молодым физиком со Среднего Запада, так у него есть кое-какие идеи на этот счет.

— Думаешь, это дело не безнадежное? Может оно сдвинуться с мертвой точки?

— Честно говоря, сомневаюсь. Роджет уже и слышать не хочет о времени.

— Роджет зря говорить не станет.

— Согласен. Но этот парнишка, с которым я говорил…

— Ты предлагаешь дать ему возможность попробовать, хоть мы и уверены, что из этого ничего не выйдет?

— Именно. У нас появится прекрасный повод возобновить проект. Берт, мы должны воспользоваться ситуацией. Нельзя же просто отказаться от денег, которые нам так жаждут отдать.

В Техасе было грязно, одиноко, отвратительно. Никакого часа слухов, способного чуть расцветить унылые дни. Время от времени просачивались новости, но по большей части они не представляли никакого интереса. В них отсутствовала изюминка. Фреду больше не приходилось иметь дело с сенаторами. Теперь он занимался рутинной работой, проблемами мелиорации, стоимостью удобрений, интенсивностью грузопотоков, ценами на фрукты, овощи, мясо и хлопок. Он общался с неотесанными людьми. Если раньше до Белого дома было рукой подать, то теперь…

Фред стал реже предаваться грезам. Все его мечты разлетелись в пыль, потому что теперь не осталось ни малейшей надежды, что они когда-либо осуществятся. Кроме того, на грезы больше не было времени. Фреду приходилось задействовать все свои мощности, ему было не о чем и некогда мечтать. Он чувствовал всю горечь одиночества. Он был завален работой, проблемы сыпались одна за другой, и, чтобы справляться с возложенными на него обязанностями, приходилось неустанно трудиться над их решением. Фред чувствовал: за ним следят. Теперь за ним будут следить до конца его существования. Стоит ему допустить ошибку, не справиться с задачей — и его переведут в другое место, возможно, даже хуже, чем Техас, хотя Фред с трудом мог представить себе такое.

Когда наступала ночь, в небе загорались звезды, колючие, яркие, и тогда Фред на миг вспоминал — только на миг, большего он не мог себе позволить, — как некогда мечтал отправиться к этим звездам. Но эта мечта умерла, как и все прочие. Ему было больше не на что надеяться в будущем, а мысли о прошлом приносили боль. Поэтому он запретил себе думать о чем-либо, кроме настоящего, единственного мгновения между прошлым и будущим, потому что и то и другое теперь было закрыто для него.