Утопия у власти - Михаил Геллер

Важный элемент: опережение. Сверху пришли главные лозунги: демократизация, гласность, борьба против социальной несправедливости. Сверху было спущено имя врага: бюрократия. Читатель М. Руденко написал в «Известия» письмо, в котором говорит, что нынешняя гласность напоминает ему «трюк, придуманный и широко применяемый японскими фирмами: там в каждом цехе есть комната, в которой содержатся резиновые куклы — точные копии цеховых мастеров и вообще фирменного начальства. Принцип их использования таков: не нравится мастер цеха — подойти к его резиновой копии и дай ей по морде». М. Руденко пришел к выводу, что гласность — это «жалкая подделка под японский вариант: дескать, вам, граждане, не нравятся бюрократы, которые чуть было не довели общество до ручки, — кто вам мешает их бичевать, именуя изо дня в день „врагами перестройки“»?

Публикация подобного письма, на первый взгляд дерзкого и смелого, приносит множество дивидендов: свидетельствует об открытости газеты, об отсутствии запрещенных тем, о возможности идти со всеми вопросами в печать, привлекает новых читателей. Советская печать, многие годы терявшая читателя, превратившаяся в объект насмешек, утратившая доверие, обрела с гласностью новую жизнь. Тиражи возросли фантастически. Рядом с журналами и газетами, давно известными читателю, приобрели популярность новые издания. Первое место по тиражу занял еженедельник «Аргументы и факты». Десять лет назад его тираж составлял 10 тыс., в начале 1989 г. он достиг двадцати с половиной миллионов. В начале 1990 г. — превысил 30 млн. экземпляров. В журнале 8 страниц, годовая подписка стоит всего 3 рубля, статьи короткие, много писем читателей. «Аргументы и факты» приносят сенсационные материалы о дочери Сталина, о числе жертв сталинской эпохи, о государственном дефиците. Журнал регулярно публикует статьи о советском прошлом, заменяя для учителей отсутствующие учебники истории. Немногим уступает тиражом орган Центрального совета профсоюзов «Труд» (20 млн.) — это в два раза больше, чем тираж «Правды», которая, впрочем, тоже не может жаловаться на свои 10 миллионов (на 1.1.1989 г. — 9 млн. 664 тыс.). Увеличилось число читателей и других центральных партийных изданий: «Советская Россия» — тираж 4 млн. 221 тыс., «Политическое образование» — 1 млн. 862 тыс., «Агитатор» — 1 млн. 231 тыс., «Коммунист» — 930 тыс., «Партийная жизнь» — 811 тыс.

Значительно повысился интерес и к другим средствам массовой информации. Это несомненный успех политики гласности: советские люди возвращены в поле воздействия контролируемой пропаганды. Возможность создания частных издательств, публикации частных журналов и газет была отвергнута властью. Об отношении к гласности, как оружию партии, может свидетельствовать правительственное постановление, принятое 23 октября 1987 г., о запрещении создания издательских кооперативов. Оно оставалось секретным до тех пор, пока сообщение о нем не появилось в независимом бюллетене «Гласность». Главная цель постановления, как объяснил один из его составителей, «оградить общество от социальной, идеологической и нравственной опасности, которую таят в себе кооперативы».

Процесс «гласности» может казаться неудержимым. На 5-й международной книжной выставке-ярмарке в Москве, состоявшейся в сентябре 1985 г., английским издателям не разрешили выставить «1984» Джорджа Орвелла. В феврале 1989 г. роман Орвелла начал печататься в московском журнале «Новый мир». В 1985 г. председатель Госкомиздата Б. Пастухов настаивал: «Мы по-прежнему решительно защищаем советского читателя от навязывания ему произведений с чуждыми идеологическими, этическими и эстетическими воззрениями...» В 1989 г. М. Горбачев выражал недовольство тем, что «в некоторых дискуссиях выдвигается вопрос о том, что для перестройки рамки социализма якобы тесны. Исподволь подбрасывается мысль о политическом плюрализме, многопартийности и даже частной собственности».

Шок, вызванный «гласностью», понимаемой как разрешение на публикацию прежде запрещенного, на позволение писать о проблемах, совсем недавно еще совершенно «закрытых», был результатом полной неожиданности подарка. В 1967 г. Александр Солженицын писал съезду писателей о необходимости гласности, о гласности вспоминали «диссиденты». Хорошо было известно, чем это кончалось. И вдруг — взрыв: по одному лишь слову Лидера все переменилось. И то, что вчера еще казалось невозможным, потому что было абсолютно несовместимым с господствующей идеологией, стало возможно и перестало удивлять. Печатаются не только А. Платонов, М. Булгаков, Б. Пастернак, но и Артур Кестлер, Джордж Орвелл. Появился том статей Н. Бухарина и, несомненно, появятся тексты Л. Троцкого. Русская пословица настаивает: дареному коню в зубы не смотрят. Дареной «гласности» стоит, однако, заглянуть в «зубы», чтобы убедиться — исчезли они совсем или сохранились. Что делает цензура, если она еще существует? Превратилась ли «гласность» в неуправляемый, стихийный процесс, сдерживаемый только дефицитом бумаги?

Едва «гласность» вспыхнула, был задан вопрос: где ее пределы, есть ли у нее границы? Александр Бовин, политический обозреватель «Известий», констатирует в начале 1989 г.: «Все относительно. По сравнению с 1985 г. — гласность ошеломляющая. По сравнению с общественной потребностью — полугласность с натяжкой». Цензор Владимир Солодин в интервью роттердамской газете «Хандельсблад» признал, что еще имеются, как он назвал, «зоны осторожного подхода». Например, Горбачев. «Конечно, — сказал цензор, — можно критиковать лидера, но необходимо ограждать его от клеветы». Клевета, разъяснил он, это «умышленное искажение фактов. Например, если кто-то скажет, что Горбачев пытается налить старое вино в новые бутылки, что перестройка — это один из методов спасения сталинизма, модернизируя его, — это клевета».

Границы «гласности» очевидны для всех советских граждан. Их могут, при желании, увидеть иностранные наблюдатели. Остаются по-прежнему непроницаемыми основные тайны. Как и до «гласности», все решения Высшей Инстанции, Политбюро, принимаются в глубочайшем секрете. Загадкой остается механизм принятия решений. Американский историк Джозеф Финдер пишет: «Мы знаем, что Политбюро собирается в четверг, но мы не знаем, в какое время. Нам говорят, что решения принимаются единогласно, но мы не знаем, голосуют ли они».

Важнейшая особенность «гласности», скрываемая рассуждениями и дискуссиями о ее рамках, границах, доступных и недоступных зонах, в том, что это строго контролируемый процесс. По-прежнему действует цензура. «Не секрет, — пишет „Комсомольская правда“, — что у нас существует предварительная цензура в лице Главного управления по охране государственных тайн в печати (Главлит СССР). Теперь многое в его деятельности изменилось. Большинство ограничений для печати отменено. Но все же еще бывают случаи, особенно в местной печати, когда снимаются материалы из номера отнюдь не по соображениям государственной тайны». Цензура бдительно вычеркивает из воспоминаний Владимира Набокова «Другие берега» все упоминания о Ленине и «мерзостном ленинском режиме». Рой Медведев рассказывает: «Я сейчас начал публиковать свои статьи и с удивлением вижу, что редактор — не цензор, а еще редактор — решительно вычеркивает самые скромные критические замечания в адрес Ленина... приговаривая: «Не будем задевать Владимира Ильича». По-прежнему смысл слова определяется властью. Не имеет значения, если былое значение устаревает, не поспевая за колебаниями политической линии. В «Словаре иностранных слов», вышедшем в Москве в 1988 г., слово «плюрализм» определяется как «одна из главных идей в современных буржуазных и реформистских теориях... противопоставляется марксистско-ленинскому учению...». Через несколько месяцев после выхода «Словаря иностранных слов» «плюрализм» в сопровождении прилагательного «социалистический» стал употребляться в положительном смысле. Возможно, в очередном издании Словаря слову будет дано новое определение. Сохраняется власть над Словом. Изменилась форма контроля. Рождается понимание того, что подмена омонимов страшнее (и действеннее) всякого запрета.

В интервью для «Юманите» в 1986 г. Горбачев изложил «новую» концепцию: за исключением военных и государственных тайн, а также тех видов пропаганды, которые прямо преследуются советским Уголовным кодексом (порнография, национальная ненависть и т. д.), функции контроля и отбора публикаций передаются редакторам средств массовой коммуникации и издательств. Кавычки для слова «новая» необходимы, ибо концепция «самоцензуры» была заложена в первых актах, регламентировавших советский цензурный аппарат, узаконенный в 1922 г.: «Тогда от всех видов цензуры, кроме военной, были освобождены все издания Коминтерна, вся партийная печать, „Известия ВЦИК“, труды Академии наук и другие издания».