Осколки вечности - Александра Верёвкина

Астрид повиновалась первой. Слезла с меня, тыльными сторонами ладоней утерла со щек пятнистые разводы от потекшей краски (ее очаровательное личико тоже оказалось загримированным: радужные дуги на лбу спускались к переносице, где трансформировались в детально прорисованную цветочную полянку; зеленые мазки позиционировали траву, красные складывались в земляничную полянку на губах, белые олицетворяли счастливо скачущих по сказочным просторам зайцев) и безропотно вернулась к прерванному процессу. Я в замешательстве потоптался на месте и шагнул к Лео, желая призвать его к ответу. Однако тот и не подумал обратить на меня свое поистине драгоценное внимание. Просто указал рукой на притворенную дверь уборной и демонстративно отвернулся.

Несолоно хлебавши, я присел на бортик ванной, расшнуровал будто въевшуюся в ступни обувь, скинул одежду на пол и залез под колющие струи идущей под отличным набором воды из душа. Тонизирующий контраст температур помог мне привести себя в чувство. Клубы пара прочистили сознание. Одноразовые бритвенные принадлежности уменьшили ощущение бесконечной гадливости, а свежая рубашка и тренировочные штаны, любезно предложенные приятелем, как-то по-особенному сказались на присутствии духа. В нарядную гостиную я входил уже совсем другим человеком.

К тому моменту приготовления к Рождеству подошли к концу. Треть стены гостиной закрывал искусно выполненный плакат, иллюстрирующий каминный очаг. Вдоль него растянулась шеренга вязанных носков с надписями: 'Пусик Лео', 'Милашка Рид' и 'Злыдень Джей'. Пока что пустующих, на мой взгляд. Карандаши, маркеры, краски и кисти небрежно свалены в кучу у боковой спинки дивана. Отрадно спевшийся дуэт за время моего отсутствия умудрился не только вернуть атмосфере густой аромат веселья, но и накрыть стол, и даже переодеться, если посчитать за сие действие натянутые на лоб остроконечные красные шапочки с белыми попонами. Этим же непотребством украсили и мою макушку, после чего за обе руки потянули в трапезную.

— Оркестр, врежьте марш! — лихо мотнул вампир бестолковой головой, принимая на себя роль тамады, когда все расселись по местам. Я неловко пристроился на полу у дивана рядом с неестественно сияющей счастьем Астрид, Лео с кряхтением провалился в кресло, чтобы через миг подскочить на ноги с клоунской речевкой. Негромко заиграла музыка. Погас свет. Зажглись сотни маленьких лампочек на елке, отчего по комнате быстро разлетелись всевозможные цветные блики, оседающие на краях фужеров, ободках тарелок и зубьях вилок. Тем же радужным пламенем загорелись глаза девушки. — Сестра, стакан водки и барбариску! — продолжал посмеиваться парень, умело скрывая за хохмами свое истинное настроение. Мне достаточно было слышать его голос, что понять, с какой подлинно мужской самоотверженностью он борется сейчас с собой. — По традиции полагается говорить что-то об уходящем году, так вот, — он вынул из ведерка со льдом запотевшую бутылку шампанского, с прижимистым хлопком сорвал с нее пробку и призывным взмахом ладони заставил нас выпрямиться с вытянутыми бокалами наизготовку. — Если честно, поганый был год, как и четыре предыдущих, что я прожил здесь. Эта история с Айрис, злополучное обретение папочки… Ну да не хватало еще всяких козявок обсуждать, я хотел сказать о другом. Знаете поверье о полосатой жизни? Черные линии сменяют белые и так далее. По счастливой случайности, темных полос накопилось у меня немного, а светлые сейчас рядом. Не знаю, Вердж, простил ли ты меня или по-прежнему точишь зубы, но я все-таки скажу то, что думаю. На самом деле неважно, друзья мы или враги, братья или извечные соперники. Важно, что мы чувствуем теперь по отношению друг к другу…короче, твое здоровье, старичуля, — отсалютовал мне Лео, одним глотком осушивший свой бокал. Я поддался заразительному примеру и от души пожалел о том, что внутри всего лишь игристое вино, неспособно растопить ледяной ком горечи, поселившийся в горле. Моя малышка с опозданием прижала фужер к дрожащим губам и под звук клацанья зубов о стекляшку залпом влила в себя шампанское. Перед произнесением следующего тоста Лео выдержал неловкую паузу, добился наконец твердости в голосе, разлил оставшееся спиртное и восторженно повернулся всем корпусом к девушке. — Главное приобретение этого года, да и всей жизни, пожалуй. Габсбург, зачехли ушки на пару минут. Не хочу будить в тебе зверя, — неотрывно наблюдая за пируэтами мечущегося взгляда Астрид, попросил наглец. Я для храбрости промочил горло и опустился на пол, в показном порядке сжимая голову руками. — Ты в курсе моих чувств, пупсик. Я впервые полюбил кого-то больше себя самого и хоть не получил никакой взаимности… — дальше я слушать не стал, полностью удовлетворившись последними словами, однако на своего птенчика нет-нет да поглядывал, с болью на сердце провожая нескончаемую цепочку крупных слезинок. Капли влаги стекали по проторенным дорожкам на щеках, щекотали губы и срывались с подбородка вниз, падая в дрожащий омут золотой жидкости с пузырьками. — …Помни это, лапочка. Никогда не забывай, — назидательно воскликнул вампир, наклоняясь над столом, чтобы поцеловать разгладившийся лоб малышки. Я крепко стиснул зубы, удерживая внутри яростные крики от применимых к телу мучений, и стойко вынес кошмарный вид помертвевшего лица приятеля. — А сейчас подарки! Маэстро, сбацайте барабанную дробь! — решил улизнуть мальчишка от дальнейших актов драмы, с топотом бросаясь вон из гостиной.

Астрид моментально воспользовалась передышкой, поставила на край стола бокал и с тихим плачем накинулась на мое плечо. Я обнял ее и постарался приободрить глупыми и совершенно никчемными словами.

— Не надо, моя девочка, не плачь. Ты сильная, моя хорошая, очень сильная. Мне тоже тяжело, но я пытаюсь справляться. Так помогай мне, ладно? Прошу.

Если честно, от Лео я ожидал более основательной дальновидности. На кой черт ему вообще потребовалось посвящать Астрид в детали случившегося? Неужели трудно было промолчать? Мне, черствому восьмидесятипятилетнему сухарю и то приходится нелегко, чего же требовать от маленькой девочки, на долю которой выпало излишнее количество страданий, притом по моей вине. Исключительно по моей.

Впрочем, негодование продлилось недолго. Стоило зверенышу упрятать последнюю слезинку в ворот моей рубашки, как в комнату ворвался сущий ураган, обряженный Сантой. В сапогах на босу ногу, тех же смехотворно сидящих на бедрах шортах, коротком женском халатике из красного шелка, запахнутом на талии грубым кожаным ремнем с пряжкой, усыпанной стразами (видимо, вещи принадлежали одной из предводительниц табуна его быстросменных подружек), алых рукавицах и меховой шапке с торчащими кверху ушами, он радостным сайгаком выписал зигзаг вокруг стола и с чувством выполненного долга грохнул о пол полупустую наволочку кровавого колера, заменяющую мешок.