Иудейские древности - Иосиф Флавий

12. Так спешил Херея и, когда наступили игры, решил в первый же день привести в исполнение свое намерение; однако сильнее его была судьба, которая потребовала отсрочки. Таким образом прошли первые три дня праздников, пока наконец на четвертый и последний дело было приведено в исполнение. Херея созвал своих товарищей и сказал им: «Уже много времени прошло, и это заставляет нас стыдиться, что мы в своем намерении были так долго нерешительны. Ужасно будет, если произойдет донос, который заставит рухнуть все наше дело и побудит Гая к еще большим насилиям; разве мы не видим, что отнимаем от свободы столько же дней, сколько мы потворствуем тираническому правлению Гая? Разве мы не должны на будущее время обезопасить себя и тем самым, дав остальным людям залог счастья, на веки вечные снискать себе удивление и всеобщий почет?» Но так как те не сумели на это ничего ответить и все-таки не решались взяться за дело, молчали и видимо были поражены, он сказал:

«Чего же мы, друзья, медлим? Разве вы не видите, что сегодня последний день игр и что Гай собирается совершить морское путешествие?» Дело в том, что император готовился отплыть в Александрию, чтобы посетить Египет. «Красиво будет, если мы при громе рукоплесканий римлян выпустим из рук своих этого безобразника для того, чтобы он с торжеством объезжал земли и моря; разве мы не испытаем справедливого стыда, если его умертвит какой-нибудь египтянин, который не сочтет возможным допустить его издевательство над свободнорожденными людьми? Я более не в состоянии выносить вашу медлительность и поэтому еще сегодня приступлю к своему предприятию, будучи готов с удовольствием снести все его последствия, которым в случае необходимости охотно подвергнусь. Что могло бы меня, разумного человека, более обидеть, если бы на моих глазах кто-либо другой покончил с Гаем и этим лишил меня моей славы?»

13. Сказав это, он не только еще более возгорел желанием осуществить свое дело, но возбудил и в остальных решимость, так что у всех возникло желание, не откладывая, осуществить предприятие.

С раннего утра, опоясавшись [коротким] всадническим мечом, Херея явился во дворец. Таков уже был обычай, что трибуны в подобном вооружении являлись к императору за паролем. В этот день именно на долю Херея выпала очередь принять пароль. Народ в большом множестве с громким криком и толкотней уже стекался к театру, чтобы запастись местами на зрелище. Между тем Гай с удовольствием смотрел на эту толпу и нарочно распорядился не оставлять свободных мест ни для сенаторов, ни для всадников. Все садились вперемежку: мужчины рядом с женщинами и рабы рядом со свободными гражданами. Между тем для Гая был оставлен свободный проход. Он стал приносить жертву в память Цезаря Августа, в честь которого и были установлены эти игры. Случилось так, что при падении одного из жертвенных животных была совершенно забрызгана кровью одежда сенатора Аспрена. Это обстоятельство вызвало смех Гая, но для Аспрена являлось очевидно дурным предзнаменованием. Дело в том, что он был убит вместе с Гаем. Вообще рассказывают, что Гай в этот день, вопреки своему обыкновению, был особенно обходителен и настолько ласков и доступен, что все видевшие это были поражены. После совершения жертвоприношения он направился к своему месту и сел там, окруженный наиболее выдающимися из приближенных. Театр, который вновь ежегодно сооружался, был следующего устройства: он имел два выхода, из которых один вел на улицу, а другой оставлял открытыми вход и выход к портику, дабы находившиеся внутри зрители не подвергались стеснению; здесь же был выход для актеров и для музыкантов, которые могли удаляться в особое отделенное для них помещение.

И вот, когда толпа уселась по своим местам, а Херея со своими трибунами поместился недалеко от Гая, который занимал правую сторону театра, Ватиний, один из сенаторов и бывший претор, спросил сидевшего рядом с ним консуляра Клувия, не слышал ли он чего-нибудь нового. При этом Ватиний нарочно говорил так тихо, чтобы никто другой не расслышал его слов. Когда сосед ответил на это отрицательно, Ватиний сказал:

«А между тем, Клувий, имеется в виду представить убиение тирана». На это Клувий отвечал: «Помалкивай, милый друг, дабы кто из ахеян не услышал твоего слова»[1439]. Затем стали кидать в зрителей огромное количество редких фруктов и разных дорогих и редких птиц; Гаю доставляло удовольствие смотреть на борьбу и драку, происходившие из-за них среди зрителей. Тут произошло два обстоятельства, которые могли заключать в себе дурное предзнаменование, а именно началось представление пьесы, в которой подвергался казни на кресте атаман разбойничьей шайки, а затем давалась пьеса, представлявшая историю Кинира. В этой пьесе умирали как сам Кинир, так и его дочь Мирра[1440]. Как во время казни разбойника, так и при умерщвлении Кинира, было пролито много искусственной крови. Рассказывают, что в этот же самый день некогда случилось убиение македонского царя Филиппа, сына Аминта, Павсанием, одним из его товарищей, в то время, когда Филипп входил в театр[1441]. Между тем Гай был в нерешительности, оставаться ли ему до конца игр в театре, так как то был последний день, или же пойти выкупаться и позавтракать, а затем вернуться назад. Тогда сидевший выше Гая Минуциан, опасаясь, как бы опять попусту не было потеряно время, и видя, что Херея встал и пошел к выходу, поспешил к нему, чтобы ободрить его, но в эту минуту Гай любезно удержал его снизу за одежду, спросив: «Куда же ты, милейший?» Тогда Минуциан, по-видимому, из уважения к императору, сел на свое место (на самом же деле он испугался), а немного спустя опять поднялся. Теперь уже Гай не препятствовал его уходу, полагая, что это обусловливается необходимостью. Между тем Аспрен, который также участвовал в заговоре, стал советовать Гаю по примеру прошлых дней пойти выкупаться и позавтракать, а затем уже вернуться. Этим он думал ускорить исполнение задуманного плана.

14. Херея со своими товарищами стали на известных пунктах, и каждый должен был стараться по мере возможности не покидать своего места. Между тем они тяготились проволочкой и постоянным откладыванием дела, тем более, что наступил уже девятый час дня. При нерешимости Гая Херея уже был готов броситься в его ложу и покончить с ним. Однако он понимал, что тут должно произойти большое кровопролитие, так как было налицо такое количество сенаторов и всадников; вместе с тем он был готов рискнуть на все, считая, что общая безопасность и свобода не будут куплены слишком дорогой ценой, даже если будет перебито столько народу. И вот поднялся шум, потому что Гай встал со своего места. Народ столпился у входа в театр, однако заговорщики стали отгонять и оттеснять народ, уверяя, что такое скопление рассердит Гая, на самом же деле потому, что желали наверняка совершить покушение и для того должны были по возможности удалить от Гая его защитников. Впереди Гая шли его дядя Клавдий, его зять Марк Виниций[1442] и Валерий Азиатик, которых по их высокому положению никоим образом невозможно было разлучить с императором; за ними следовал сам Гай с Павлом Аррунцием.

Когда он вошел во дворец, то миновал главный вход, где были выстроены прислуживающие ему рабы и через который прошли Клавдий и его товарищи, и свернул в узкий и темноватый проход, ведший в ванную комнату. Тут он вместе с тем хотел взглянуть на мальчиков, прибывших из Азии, которые должны были во время устраиваемых им мистерий петь гимны или выступать в театре в качестве танцовщиков. Здесь его встретил Херея и спросил у него пароль; когда же тот ему опять ответил насмешкой, Херея, не задумываясь, произнес проклятие по адресу Гая, извлек меч и нанес ему жестокий, впрочем, не смертельный удар. Некоторые говорят, будто Херея умышленно не покончил с Гаем одним ударом, но хотел наказать его, нанеся ему целый ряд ран. Однако такой взгляд мне кажется невероятным, потому что в таких случаях страх не оставляет времени для размышлений; если Херея действительно имел в виду это, я считал бы его величайшим глупцом, который охотнее желал удовлетворить свой гнев, чем освободить себя и своих товарищей сейчас же от грозивших всем им опасностей. Ведь много было способов оказать Гаю помощь, если бы тот не умер тотчас же; в таком случае Херея, значит, думал не о том, чтобы отомстить Гаю, но о том, чтобы не наказать себя и товарищей, если бы он напрасно загубил себя и потерял время; между тем при удобном исходе он втихомолку мог избегнуть преследования стражи, причем раньше было совершенно неизвестно, насколько все это кончится удачно. Впрочем, предоставляю судить об этом каждому по его желанию. Между тем Гай, терзаемый болью (меч проник между плечом и горлом, и его остановила на пути ключица), даже не вскрикнул в первую минуту и не позвал никого из друзей своих, потому ли, что он не доверял им, или просто потому, что не догадался. Застонав от страшной боли, он сделал попытку к бегству. Тут его встретил Корнелий Сабин, который ухе приготовился к этому. Он толкнул его, Гай упал на колени, и тут по данному знаку заговорщики окружили его и стали рубить его мечами, ободряя друг друга. Известно, что последний, окончательно смертельный удар нанес ему Аквила[1443]. Однако Херею нужно рассматривать как настоящего виновника всего дела; если он привел свой план в исполнение в сообщничестве со многими, он был все-таки первым, который задумал это дело; он раньше всех других приступил к его осуществлению, первый смело решился говорить с остальными об этом; когда же они выслушали его призыв к покушению, он собрал заговорщиков отовсюду, везде являлся со своим советом и не только всюду достигал успеха, где он действовал путем убеждения; своими умелыми речами он убедил всех, даже нерешительных людей; когда же наступил момент действовать, то и здесь он был первым, который взялся за дело, произвел покушение и нанесением смертельного удара Гаю облегчил задачу остальным. Вследствие этого мы по справедливости должны приписать рассудительности, доблести и отваге Херея все то, что было сделано остальными.