Сын Архидемона. (Тетралогия) - Александр Рудазов

А то они при виде меня чего–то нервные становятся.

Но в самом деле интересно – а куда же это Пазузу ломанулся? Насколько мне известно, слишком долго он оставаться в этом мире не сможет – печати Мардука тянут его обратно, как любого другого лэнговца.

Благодаря тому, что его как бы «вызвали», он сможет пробыть здесь немного дольше обычного, но все равно довольно ограниченный срок. К тому же с каждым днем ему будет плохеть. Как именно, не знаю, но демоны отчего–то не рвутся это испытывать.

Ладно, подождем, поглядим, что будет. Если Пазузу и в самом деле решил затаиться где–нибудь в африканских джунглях, то это хорошо. Как мне рассказывали, в местной Африке встречаются такие чудовища, что не побоятся и архидемона. Убиенный мною дракон Рроулин рядом с иными покажется безобидной ящеркой.

Да и волшебники в этом мире тоже не перевелись – здесь–то, в Европе, их сравнительно немного, а вот в Азии и Африке встречаются очень даже конкретные перцы. Как шандарахнут чем–нибудь – мало не покажется.

А рано или поздно Пазузу втянет обратно в Лэнг.

До недавнего времени меня это пугало – он же опасный свидетель, он знает мою тайну. Но больше не пугает. Потому что тайна моя, как выяснилось, известна в Лэнге каждому встречному–поперечному. И вообще никакая не тайна. Йог–Сотхотх от Пазузу ничего нового не узнает точно – наоборот, сам много чего может рассказать.

Да и вообще смешно, если вдуматься. Тайна Пазузу ведь тоже оказалась не тайной. Йог–Сотхотх все это время смотрел на нашего демона–симулянта и тихо хихикал в кулак.

– Патрон, у него нет кулаков.

– Кончай мои мысли подслушивать, – буркнул я. – Задолбал уже.

– А? Что такое? – не понял сидящий рядом со мной Сигизмунд.

– Извини, это я не тебе. Так зачем вызывали–то? Куриные окорочка у вас, конечно вкусные…

– Это рябчик, – сухо поправила меня Лорена. – Хотя где уж демонам разбираться в хорошей кухне…

– Да по барабану – хоть баклан. Вызывали же вы меня не обжираться, верно? Хотя тут я ничего против не имею, но…

– Чревоугодие – смертный грех, демон, – сурово посмотрел на меня кардинал дю Шевуа, вытирая лоснящиеся губы. – Во вкушении пищи следует соблюдать умеренность и благонравие!

Я мрачно уставился на него всеми тремя глазами. По количеству сожранного сегодня святой отец занимает почетное второе место – сразу после меня. Под столом уже скопилась целая груда костей – местный этикет предписывает швырять объедки прямо на пол. Благо в столовой всегда присутствует свора охотничьих псов – на кардинала они смотрят с особенной преданностью и любовью.

– Приятного аппетита, падре, – пробурчал я.

– Спасибо на добром слове, – невнятно ответил кардинал, опорожняя кубок размером с небольшой бочонок. По седой бородище потекли винные струйки.

Да уж. До сих пор чувствуется, что этот благонравный пастырь когда–то подвизался на мясобойне, а потом вовсе двинул на большую дорогу. Даже стал атаманом разбойничьей шайки. Не слишком многочисленной, правда.

И ведь ничуть этой бурной молодости не стыдится. Хотя чего уж там, собственно? Был на свете такой Бальтазар Косса – так тот вообще начинал пиратом, а закончил Папой Римским.

А вот Магнус Рыжебородый явно смущен. Он ведь тоже не всегда был волшебником – в юности состоял в той же шайке, что и кардинал. Но завязал довольно быстро. Мне эту историю рассказывали – как он отбился от своих, заблудился, сломал ногу и три дня провалялся в лесу, едва не отдав концы. Потом его отыскал лесной знахарь, выходил и даже взял в ученики.

– Ну и чего же вам от меня надо–то? – уже не знаю в какой раз спросил я. Что–то мы все на одном месте топчемся.

– Да ничего особенного, пан Яцхен, – погладил усы Магнус. – Есть у нас к тебе просьба. Совсем маленькая просьба, незначительная.

– Опять кого–нибудь убить? – устало вздохнул я.

– Нет–нет, что ты, что ты такое говоришь? – испугался волшебник. – Никого убивать не нужно, что ты! Совсем наоборот!

– Наоборот?.. Значит, кого–нибудь спасти? Это да, это мне больше нравится.

– Нет, и спасать тоже никого не нужно. Просто мы были бы тебе очень благодарны, если бы ты согласился представлять Дотембрию в одном мероприятии. Очень важном мероприятии, пан Яцхен, важном для всего христианского мира! И твое участие там было бы как нельзя кстати!

– Да ну? И что же это за фестиваль такой, где может пригодиться яцхен? Большой Хэллоуин, что ли?

Мне и в самом деле стало интересно – куда это они собираются приткнуть крылатого монстра о шести руках? Изображать черта на каком–нибудь карнавале? Это я сумею, конечно, но если и вправду предложат что–нибудь подобное – пошлю всех на хрен. Я им не скоморох.

Но действительность оказалась куда приятнее. Никаких скоморошеств, никаких клоунад, вообще никакого унижения яцхенского достоинства. Наоборот. Полностью наоборот – на сто восемьдесят градусов.

Рассказывали мне обо всем долго, в несколько ртов, постоянно отвлекаясь, а то и вовсе уходя куда–то в сторону. Поэтому я изложу суть вкратце.

Итак, двадцать третьего июня по местному календарю в местном Ватикане состоится великое событие. Беспрецедентное, можно сказать. Не имеющее аналогов в истории нашего мира… да и в этом подобного раньше как–то не случалось.

День Единения Народов.

Идею подобного мероприятия измыслил и провел в жизнь нынешний папа – Леон Второй. Его избрали на престол около года назад. Как я понял, он решил исправить ошибки предшественника. Предыдущий папа, Джулиан Четвертый, был человеком крайне нетерпимым и на протяжении своего правления последовательно проводил политику видовой дискриминации. Единственно достойным Христа народом были объявлены потомки Адама и Евы – homo sapiens.

Представителям видовых меньшинств – эльфам, гномам, цвергам, ограм, гоблинам и прочим – в приобщении к Церкви было отказано. Им запретили креститься. Уже крещеных – отлучили. Не желающим признавать отлучение объявили неограниченный интердикт.[1] А Европа этого мира до сих пор болтается в позднем Средневековье. Если некий индивидуум объявлен Церковью вне закона, то он в лучшем случае существо второго сорта, на которое все смотрят искоса и не пускают в приличные заведения.

А в худшем – клиент инквизиции.

Неудивительно, что при такой политике ситуация все более обострялась. Все–таки в этой Европе почти треть населения составляют нелюди. Естественно, им не нравилось такое отношение. Единственное, что до поры сдерживало плотину – разобщенность нелюдских народов. Их здесь довольно много, они очень разные и выступать единым фронтом совершенно не рвутся.