Наследник Мироздания (СИ) - Соник

и отошёл от этого. Но почему же все всегда забывают про психологическую составляющую? Временами именно эта сторона заставляет переживать болезненные воспоминания всё больше и больше. Ведь по этой причине раны этого типа залечить труднее всего.

Вот вам и ответ. Может быть Найтмер теперь и не позволит никому себя тронуть и даже защитит ближних, но это не доказывает того факта, что он перестал бояться. Он всё также слаб, как и был раньше. Всё также труслив и нерешителен, хоть старается не показывать этого. Да и… Нам ли его в этом упрекать, когда мы все такие? Ну, многие из нас.

Что ж, пускай он такой слабый и побитый — нам этого не изменить. Никому не изменить его настоящую суть. Лишь ему самому. Лишь он сам может побороть это в себе, но далеко не простыми и быстрыми способами.

В другой же… Части, находился его младший брат — Дрим, такой светлый юноша, хоть для тьмы его свет и аура, значения не имеют. Он был одет в золотые сапоги с синими застёжками, тёмно-синие свободные штаны, бирюзовую рубашку с золотистыми оборками у рукавов, воротника и концов, что держалась на теле благодаря золотистому поясу с эмблемой «DS». Но главное украшение, как и у брата, была золотая диадема, только немного другой формы и вида, более похожа на диадему принцессы.

Отнюдь не странно, что наши братья сидят в одинаковой одежде, различной лишь цветом и некоторыми деталями, — для близнецов это вполне нормально. Они привыкают жить вместе, словно один единый организм, потому и стараются быть настолько похожими друг на друга, насколько это возможно. Потому и в их сознании они остались такими, какими и были раньше. Отличительно лишь то, что нет того жёлтого плаща, его Найтмер подарил брату, а тот слишком им дорожит, чтобы носить, да и с детства он уже достаточно износился и в нём уже образовались дырочки весьма мелкие. Но это всё равно не заставит младшего избавиться от него, слишком ценный подарок.

Так, что же было с ним? Его кости на руках и ногах были все в трещинах, притом даже на рёбрах, вероятно от многочисленных порезов, что он делал долгое время. Помимо этих ран были следы от верёвки на шее и запястьях, трещинки на шеи у затылка, а ещё трещины на душе, которые, казалось бы, уже давно должны были лишить его жизни. У его брата, кстати, их уже не было, что не может не радовать.

Скелет также одиноко сидел в стороне, сидел, сидел, сидел и сидел, пока в один момент не проснулся, будто бы ото сна. Ведь сразу не скажешь, это место действительно похоже на некую грань, что зовут «комой», границей жизни и смерти. Но это всё же не она.

Мечта открыл свои глазницы, давая им возможность увидеть… Ничего, пустоту, тьму, только и всего. Но на удивление в этой пустоте можно было ориентироваться, можно было видеть, себя, по крайней мере уж точно.

Аккуратно поднявшись с… Предположим с воздуха, он медленно выпрямился, озираясь по сторонам своими… Тусклыми и мёртвыми глазами, такими пустыми и бесчувственными, будто бы их затмила пелена смерти. Настолько они уже были лишены всякого смысла и каких-либо чувств, что уж тут говорить о Надежде.

Он осматривался до тех пор, пока взгляд не пал на спину старшего брата, к которому он и направился.

Хоть ранее и было сказано, что в этом месте отсутствует всё, в том числе и здравый смысл, но что им мешает чего-то захотеть? Это их мир, потому и делать они могут всё, что угодно, как и чувствовать. Быть может потому глаза Дрима и такие, быть может потому Найт не чувствует боли или страха, (хотя это может ещё быть и потому, что он ещё не проснулся) просто потому, что не хочет этого? Стоит лишь пожелать, и в этом месте, в этом мире, свершиться всё, что угодно.

Почему же тогда он погряз во тьму? Почему же не жаждет очистить он душу от мрака и бездны, что наполнен его чистый храм, зовущийся «Жизнь»?

Быть может тяжела его ноша греха, что тихо, как мышка шурша, его Смертию манит? *

Не столь важно, почему они не меняют этот прогнивший и чёрный мир. Важны лишь они сами.

Дрим, пришедший к старшему брату, тихо присел перед ним на колени, с неким волнением, от которого дрожали кости, протянул к нему руки, мягко положа их на плечи, и после начал слабо трясти, пытаясь разбудить.

— Найти… — Негромко позвал он, несильно давя на чужие плечи. — Братик, проснись…

— Хм… Что? — Отозвался тот, открывая свои лавандовые глаза, в которых отражался тёплый блеск жизни. — Где это мы?

— Ну, ты ведь хотел, чтобы я начал пользоваться нашей связью. — Ответил младший брат, убирая руки от старшего себе на колени. — Лучше поздно, чем никогда, верно?

— А какое отношение имеет наша связь к этому месту? — Уточнил Найтмер, старательно оглядываясь по сторонам. Бесполезно, здесь всё равно ничего нет.

— Этого места по сути и не существует: оно образовалось из противостояния наших аур и связи близнецов. Такова была моя теория и, как видишь, я был прав. — Миловидно, с гордостью улыбнулся Дрим, хоть глаза и остались прежними. Пустышка. — И не смотри так странно на нашу прежнюю похожую одежду и раны. То, как мы выглядим, это отражение нашего сознания, настоящий личностей нас самих. Не те, за кого мы себя выдаём снаружи и за какими масками прячемся, а мы сами, самые настоящие, и мы старательно скрываем их ото всех, даже от нас самих.

— Получается то, как ты сейчас выглядишь… Это и есть настоящий Дрим? Который скрывал свою боль от всех родных и близких? Такой ты, настоящий? — Поинтересовался его старший брат, осматривая хрупкое тельце, всё искалеченное собственными руками Мечты.

— Да, ты прав. Таков уж я, настоящий… — С ноткой грусти ответил тот, опустив свой взгляд на руки, что лежали на коленях.

— Знаешь, говорят же о глазах, как о зеркале собственной души? — Брат не ответил, но слегка кивнул. — И как так вышло, что мои глаза искрятся жизнью, когда меня всю жизнь вот так избивали, до полусмерти, когда я большую часть жизни проводил в больницах, пока ты, страдая от чувства вины, сам стал накладывать на себя руки и утратил этот блеск? Как так вышло, что я больше хочу жить, чем ты сам?

Младший брат на это ничего не отвечает, лишь крепко сжимает ткань одежды