Ночная смена - Dok

Немцы прекратили огонь, чем изрядно подбодрили наших — "Ааа! Бегут небось!" Подпустили метров на 80 и грамотно срезали огнем по животам. Автоматического оружия в баньке оказалось достаточно. Атака захлебнулась, кто уцелел — залег, началась перестрелка с весьма невыгодной позиции. Лежать на ровном месте под плотным пулеметным (или автоматным — на полусотне метров это однохренственно) огнем и лупить из винтаря наугад — толку мало.

Дело спас один солдат, подползший по-пластунски к бане с другой стороны и закинувший в окошко противотанковую гранату. После взрыва стрельбу немецкую как ножом обрезало и дед, подбежав вместе с другими, увидел, как выползшего из бани по стеночке немца, впереди бегущий так гвозданул штыком, что немец повис на обломившемся острие и так и остался висеть, пришпиленный к стене.

Всего немцев оказалось шестеро.

Пятеро мертвых.

Одного, помятого и сильно контуженного, взяли в плен.

Пока толпились вокруг, не зная, что с фрицем делать — тот был совершенно ошарашен и похоже ничего не слышал вообще — откуда ни возьмись, появился полковой политрук, которого раньше что-то было не видно. Произнес пафосную речь — и выстрелил в пленного. Тот свился веревочкой и умер (тут дед показал винтообразное движение рукой и я словно своими глазами увидел, как вертикально, поворачиваясь вокруг своей оси рухнул застреленный).

На красноармейцев это произвело гадостное впечатление. Не воодушевило. Также совсем не воодушевило то, что убитых-то в этом бою было немного, а вот тяжелораненых — куча.

(Ну, тут чего говорить — ранения в область живота, перебитые позвоночники, рваный кишечник, пробитые почки, печень, мочевой пузырь… Врагу не пожелаю. И перитонит впридачу, в полевых-то условиях.)

Сколько могли — тащили раненых с собой. Потом попалось какое-то тоже отходившее медучреждение — с радостью оставили еще живых раненых там. Понимали, что раненым и там не сахар будет, но вроде как долг исполнили. Все — таки, не бросили. А такое тоже было, видели по дороге.

Даже и думать не хочу, что там стало с этим медсанбатом, которому бравые артиллеристы всучили пару десятков тяжеленных раненых в запущенном состоянии. А как цивилизованные немцы обращались с нашими ранеными и медиками — из первых рук знаю…

Деда назначили вторым номером к пулемету ДП. Первый номер нес сам пулемет, а дед таскал короб на три диска и запас патронов. На перекрестке артиллеристы напоролись на немецких мотоциклистов (вообще мотоциклисты были вездесущи — куда ни сунься, а тут вот на них напоролись.) Пулеметчика стукнуло по голове, и дед перевязал его, как умел. Почему-то дед решил, что первый номер будет вести огонь из ДП, потому привстал с винтовкой и увидел довольно близко — метрах в 200–300 мотоциклы и немцев, поливавших разбегающихся наших.

Прицелился, нажал спуск — осечка. Передернул затвор, выстрелил. Обернулся на своего первого номера — а того нет.

Глядь — далеко уже в пшеничном поле мелькает белый мячик. И пулемета нет — с собой уволок. Дед решил, что убегать по полю на виду у немцев неумно и решил бежать в лес — по другую сторону дороги. Вытряхнул диски из короба, раскатил их, благо круглые, в разные стороны и тоже дал тягу.

Кругом пальба, по слухам немцы обтекли и справа и слева, а какой-то разъяренный майор угрожая пистолетом, заставил всех, кто мимо шел ночью, тащить на себе из дрища застрявшую пушку. Утром, потратив все силы и устав смертельно, извозившись в грязище до ушей выволокли пушку на сухую дорогу. И увидели то, что в темноте было незаметно — ствол орудия был пробит навылет. Пушка была безнадежно искалечена. Майор снял с нее замок и прицел и пошел со всеми дальше.

К слову — дед вполне одобрительно относился к тому, что бросивших свои части и подразделения, утративших свою технику командиров расстреливали. Многие беды по его мнению в 41 были из-за того, что начальство чаще думало как самим утечь, а не о том, чтоб командовать. Солдаты зачастую шли сами по себе, без руководства. Если было к кому примкнуть — примыкали.

Дед с приятелем примкнули к хорошо организованной и неплохо вооруженной группе, которой командовал очень правильный мальчик-лейтенант. Ночью приготовили засаду у дороги. Затрещали мотоциклы. Пулеметчики хотели врезать по фарам, а лейтенант запретил: "Вдруг наши?" Когда уже проскакивали мимо — стало ясно — никакие не наши. Немцы колонной.

Ушли от дороги. Шли по лесу, заваленному противогазами, и деревья были увешаны винтовками СВТ. Дед отзывался о них, как о капризных и ненадежных, хотя признавал, что у него всю войну были только мосинские и судит он по чужим словам. А я сравнительно недавно узнал, что известная винтовка ФН-ФАЛ — практически передер СВТ и вся беда СВТ была только в том, что патроны с закраиной, что многие плохо обученные солдаты не учитывали…

К своим выбирались вдвоем — вместе с приятелем, и тут неожиданно встретились с тем самым политруком из гаубичного полка, который застрелил немца. По дороге к деду с приятелем пристал маленький козленок — откуда уж он в лесу взялся — кто знает — но шел как собачонка. Так политрук застрелил этого козленка "чтоб немцам не достался". Видно руки у политрука чесались.

Вылезли на дорогу и увидели свои грузовики. Пошли "голосовать за развитие автопрома" А потом политрук остановил машину и укатил, враз забыв о сослуживцах. Те плюнули ему вдогонку и пошли пеше.

Дальше их отправили на сборный пункт. Вопросов к ним не возникло — вышли с оружием, с всей снарягой, короче — подозрений не вызвали. (ЕМНИП — вышли где-то у Гатчины, которую успели уже переименовать сначала в Троцк, потом в Красноармейск.)

Приятеля — как оказавшегося грамотным наводчиком — отправили в артиллерию. А дед неожиданно встретился с родственником — мужем свояченицы. Майор пехотный — по тем временам — шишка. Родственник решил помочь и забрать к себе. О чем и сообщил комиссии. И все бы было отлично, да один из чинов спросил деда — "Вы служили в его части?" Дед честно ответил, что нет. Произошла некрасивая сцена, потому как майор-родственник сказал, оказывается, что это его боец и потому он его заберет себе.

В итоге деда отправили в пехоту — но не к родственнику. Тот и после войны не раз деду пенял за такую глупую честность, а дед оправдывался, что откуда ж он знал, что говорить, а что нет…

Но чувствовал себя при этом неловко.

(И бабушка не упускала случая высказать свое мнение на этот счет).

Началась блокада. Так же как штатские — голодали и солдаты. Дед за блокаду потерял много здоровых зубов — в распухших черных деснах они не держались и болтались как на нитке. Их вынимали пальцами, практически без боли.