Трое из Леса. Вторая трилогия - Юрий Никитин

– Что ж ты такого натворил, – пробормотал он, чтобы заглушить сострадание, – наверное, сирот обижал… Или хорошую песню перебил. Гм… Если бы мне не дал дослушать, я б тебе и не такое придумал!

Шатаясь, он выбрел из развалин. Теперь со всех сторон тянулась черная выжженная земля, накрытая пылающим небом – кроваво-красным, бурлящим. А темные комья, сбитые в тучи, неслись так низко, что едва не задевали его за волосы. От них веяло угрозой, и Мрак невольно пригибал голову. Из спекшейся земли часто выстреливали дымки – сизые, а то и угольно-черные.

Жаба, недовольно ворча, перебралась на мешок за спиной Мрака. Внутрь не полезла, устроилась наверху, и он чувствовал, как она тычется в затылок вечно мокрым и холодным носом.

Сквозь разрывы в дыме он увидел вдали ярко-красную жидкую землю, расплавленную, как кипящий воск, и в этом странном озере горели, не сгорая, живые факелы – мужчины, женщины, старики. Среди треска и шороха Мрак слышал дикие крики, стоны, плач. Ближе к берегу расплавленная земля чуть остыла, покрылась темной коркой, несчастные пытались вылезти на край, там обламывалось, и жертвы с отчаянными воплями уходили в жидкий огонь с головой.

– Волхва бы сюда, – проворчал он, стараясь заглушить в себе сострадание, иначе должен остановиться и начинать вытаскивать на берег. А их тут столько, что либо род людской насчитывает больше лет, чем говорят волхвы, либо пока что на земле не было людей чистых и невиноватых.

Он миновал гарь, пробежал по берегу болота, и тут воздух похолодал, а Мрак с изумлением увидел замерзшую воду. Изо льда торчали бледные и синие от лютой стужи головы. Мрак видел, как через озеро бежал, оскальзываясь, крупный зверь, похожий на тощего волка. Остановился у одной головы, деловито обнюхал и, приподняв заднюю ногу, выпустил тонкую желтую струйку.

Моча на холоде застыла сразу, лицо превратилось в кочан со свисающими сосульками. Волк побежал дальше, на дальнем краю поля обрызгал еще одну голову, метил границы, а у крайней остановился, неспешно сгрыз уши и нос, на дикие крики и плач ухом не повел, наконец сгрыз половину щеки и побежал в стену тумана, где и пропал.

Только теперь Мрак заметил, что многие головы без ушей, некоторые настолько обезображены, что торчат только голые черепа, даже глаза выковырены, а кровь замерзла безобразными комьями. Но несчастные еще жили, тихо и безнадежно стонали, вскрикивали.

– Ну и боги здесь, – хмуро посочувствовал Мрак. – Такое измыслить!

В разрывах тумана, смешанного с дымом, уже дважды видел вдали черный остов большого дворца. Чутье не подвело, он тащился через замерзшее озеро в нужную сторону. Еще жив, значит, лед за снег не считается. А если и считается, то все одно и так уже в преисподней, дальше идти некуда.

Голова раскалывалась от боли, среди горячечных мыслей одна пришла совсем дикая: а ежели остаться здесь навеки? Снега нет, может прожить долго… Или же мог бы даже в Куявии жить в запертой комнате без окон, чтобы ненароком не узреть снега!

Разбитые, распухшие и обожженные губы перекривились в горькой усмешке. Можно вообще забраться в страну Песков, где снега не бывает. Но разве это жизнь для мужчины – избегать опасности, признавать запреты?

Дым начал рассеиваться, далекие обгорелые стены медленно приближались. Но вскоре как из-под земли навстречу поднялись пятеро зверолюдей. Каждый на голову выше, массивнее, все как один тяжелые, как скалы. Морды звериные, но спины и бока отливают металлической чешуей, словно звери вышли из рыб и еще не решили, остаться ли жить на берегу.

Впереди шел, тяжело переступая с лапы на лапу, широкий зверь, но в шлеме, легком доспехе, с настоящим мечом. Остальные сжимали в мохнатых лапах тяжелые дубины.

Мрак стряхнул Хрюндю с мешка на землю, его разбитые пальцы торопливо развязывали веревку. Выхватил топор, как раз когда зверочеловек замахнулся мечом.

– Последний бой, – прохрипел Мрак.

Он ожидал смерти, но, к удивлению, легко отразил первый удар. В глазах зверочеловека вспыхнули огоньки. Он отступил, затем набросился с утроенной силой. Мрак с трудом отражал удары, горбился, падал на колени, поднимался, отодвигался. Но все еще оставался жив, мелкие раны не в счет, дивился себе, а тут один зверь захрипел, выронил оружие и схватился за грудь.

Удивленный Мрак с удвоенной силой завертел чудесным топором. Когда осталось двое зверей, он заорал дико, прыгнул вперед, ударил, и зверь отшатнулся с раздробленным лицом. Кровь брызнула струями, он упал навзничь, забился в корчах.

Вожак с мечом хоть и выглядел свирепее остальных, но вожаком стал не зря – попятился, выставил перед собой меч, но не нападал. Глаза, крохотные, как у комара, рассерженно сверкали из-под выступающих вперед надбровных дуг. В пасти блестели белые зубы, а красный язык двигался неуловимо быстро, как багровая молния. Шипящий голос, от которого по спине пробежали мурашки, произнес растерянно:

– Такого еще не было.

– Да ну? – ответил Мрак еще более хрипло, так что голос казался совсем звериным. – Побывал бы здесь осенью!

– Ты… – прошипел-прорычал зверь, – ты… защищен.

– Да ну? – удивился Мрак искренне. – Колдовством?

– Волшебством, – ответил зверь и отступил еще.

Мрак держал секиру наготове. Спросил, часто дыша, не в силах даже смахнуть пот и кровь с лица:

– Волшебст… волшбой?

– Чарами, – повторил зверь. – Всякого человека защищают обереги. Но это такая малость, что плюнуть и растереть. Но тебя защищает… даже не знаю что.

– Да, – сказал Мрак с угрозой, – у меня кое-что есть в мешке. Так что лучше убирайся, пока я добрый.

Зверь попятился, острие меча все еще смотрело в сторону Мрака.

– Есть сила выше. Я слыхал о ней, когда был человеком. Но ты-то с такой рожей! Да и то…

– Да и то? – переспросил Мрак, видя, что зверь попятился еще больше и готовится убежать. – Что за «да и то»?

– Разве что она чиста, – прорычал зверь, – и постоянно думает о тебе, ждет тебя! Но таких женщин не бывает.

Он повернулся и огромными прыжками унесся во тьму. Оттуда прозвучали стертые слова, и Мрак не был уверен, какие расслышал, а какие додумал:

– И чтоб любила, как никто и никогда…

Сердце Мрака екнуло. Боясь поверить, он даже задержал дыхание и так шел, пока грудь не заходила ходуном. Это ветер, сказал себе. А когда в трубе воет, то вообще такое выговаривает…

Жаба похрюкала над ухом, соглашалась. Она всегда соглашалась, пока ее носили на себе.

Далеко впереди начало вырисовываться что-то неясное. Мрак ускорил бег. На красном, истекающем кровью небе зловеще проступали черные стены.

Темно-красные, быстро бегущие тучи цеплялись за острые