Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Джеймс Бернс

Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы сокрушить сомнения и страхи, невежество и корысть, которые сделали возможным весь этот ужас...

Сегодня мы сталкиваемся с неоспоримым фактом, что для выживания цивилизации необходимо культивировать науку гуманных отношений — способность разных людей жить и работать вместе, на одной планете, в условиях мира.

Позвольте заверить вас, что моя рука не дрогнет, выполняя необходимое, и моя решимость выполнять эту задачу крепнет от того, что вы — миллионы и миллионы — поддерживаете меня в убеждении не прекращать этой работы.

Работа, друзья, заключается в обеспечении мира. Более важно, чем прекращение этой войны, — прекращение возможности всех войн. Да, прекращение навечно возможности нелепого и бесчеловечного средства разрешения всех разногласий между правительствами посредством массового убийства людей.

Сегодня, когда мы стремимся освободиться от бедствий войны, когда мы хотим внести наибольший вклад из всех, который вносили поколения людей на этой Земле, — вклад в дело упрочения мира, я прошу вас крепить свою веру. С вашей верой и решимостью я связываю все успехи, которых можно достичь в наше время. Вам, всем американцам, которые вместе с нами посвящают себя делу мира, я говорю: единственное ограничение для реализации наших целей завтра — наши сегодняшние сомнения. Будем продвигаться вперед с крепкой и деятельной верой».

Эпилог

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

В четверг утром 12 апреля 1945 года в Уорм-Спрингсе стояла приятная солнечная погода. Дорогу к Сосновой горе украшали цветы кизила и диких фиалок. Там, в любимом месте отдыха Рузвельта на природе, его друзья жарили мясо для пикника, намеченного на поздний полдень. В теплом воздухе этого уголка Джорджии перемешались запах жимолости и аромат жареной говядины и цыплят. Под кроной дуба, ствол которого обнимали глицинии, установлено деревянное кресло для почетного гостя, откуда он мог созерцать зеленую долину у подножия горы.

Внизу, в долине, в угловой спальне Малого Белого дома сидел в кровати президент, читая конституцию Атланты. Из-за плохой погоды в Вашингтоне доставка газет из крупных северных городов задержалась. Заголовки сообщали, что американские войска в 57 милях от Берлина и 115 милях от расположения русских войск. При дневном свете огромный воздушный флот «Летающих крепостей» бомбил Токио. Рузвельта отвлек от чтения документа разговор на кухне. Он позвал Лиззи Макдаффи — она убирала гостиную: о чем они там разговаривают? Лиззи вошла в дверной проем. У господина Рузвельта всегда находилось время поговорить с ней, ответить на ее вопросы.

— Господин Рузвельт, вы верите в перевоплощение?

Он спросил, верит ли она в это сама. Лиззи ответила, что не знает, но, если перевоплощение существует, она хотела бы вернуться к жизни канарейкой.

— «Канарейкой»! — Президент взглянул на ее 200-фунтовое тело, отбросил чтиво и расхохотался.

Лиззи Макдаффи навсегда запомнила эту сцену: президент, запрокинув голову, закрыв глаза, смеется и восклицает, наверное, в сотый раз:

— Она тебе так нравится?! Так нравится?!

Когда около полудня в Малый Белый дом прибыл Хассет с пакетом запоздавшей почты, Рузвельт сидел в гостиной в кожаном кресле, беседуя со своими кузинами Маргарет Сакли и Лаурой Делано, а также с госпожой Уинтроп Рутерферд. Два года назад Люси Меркер Рутерферд заказала художнику-портретисту Элизабет Шуматофф портрет президента акварелью. Некоторое время назад он попросил художницу сделать другой его портрет — в подарок дочери Люси. Мадам Шуматофф вошла в момент, когда Рузвельт подписывал ворох документов о назначениях и наградах, которые Хассет перед ним разложил. Президент подписывал их, как обычно, ручкой с расширенным концом пера, поэтому Хассету приходилось раскладывать документы по столу, чтобы просохли. Один из документов — законопроект, только что принятый конгрессом, о продлении деятельности Корпорации кредитования товаров и расширении прав корпорации на заимствование денежных средств — президент подписал широким росчерком пера и сообщил присутствующим в гостиной:

— Вот как я произвожу закон.

Хассет неодобрительно следил, как художница устанавливает мольберт, меряет нос Рузвельта, просит его повернуться то в одну, то в другую сторону. Босс, считал Хассет, слишком слаб для всего этого. Собрав подписанные документы, он вышел из гостиной, оставив президента читать некоторые бумаги, пока его рисуют. В комнате стало тихо. Художница продолжала работу, но президент так увлекся чтением, что нарушил позу. Она использовала это время, чтобы закрасить часть готового рисунка. В час дня президент взглянул на часы:

— У нас еще пятнадцать минут.

Мальчик-привратник накрывал обеденный стол на другой стороне комнаты; Маргарет Сакли занималась вышиванием; Лаура Делано ставила цветы в вазы; Люси Рутерферд смотрела на президента. Он сделал шутливое замечание и переглянулся с ней. Затем закурил сигарету и углубился в изучение документов.

Пятнадцать минут почти прошли, когда президент поднес к виску левую руку, уронил ее беспомощно вниз, затем поднял снова и прижал к шее.

— У меня ужасная боль, — произнес он едва слышно.

Затем рука его скользнула вниз, голова склонилась влево, тело обмякло. Послали за Бруенном, который загорал у бассейна. Когда он пришел, президент все еще сидел в кресле весь обмякший. Тяжелое, вялое тело с трудом перенесли в спальню. Дыхание то останавливалось, то возобновлялось с глубокими хрипами. Бруенн раздел президента, сделал инъекцию папаверина и амилнитрата. Позвонил в Вашингтон, адмиралу Макинтайру. Мадам Шуматофф вместе с госпожой Рутерферд уже покинули гостиную. Пришел Хассет. Услышал тяжелое, прерывистое дыхание и понял — конец близок. В углу комнаты тихо сидела Грейс Талли, губы ее шептали молитву. Проходила минута за минутой, дыхание становилось все более мучительным, затем прекратилось. Бруенн больше не слышал биения сердца; сделал инъекцию адреналина в сердечную мышцу — никакого эффекта. В 3.55 дня Бруенн констатировал смерть.

Грейс Талли вошла в спальню, едва касаясь, поцеловала президента в лоб и вышла на порог, застыв без слов и без слез. С места предполагаемого пикника у Сосновой горы вызвали репортеров — они устремились в маленький домик. Хассет стоял в центре гостиной.

— Джентльмены, — сказал он тихо, — мой печальный долг — сообщить вам о смерти президента Соединенных Штатов...

Скорбная весть застала Черчилля в его кабинете на Даунинг-стрит перед самой полуночью. Продолжительное время он сидел молча, ошеломленный этой вестью, чувствуя себя так, словно получил сильный удар. В Москве Гарримана разбудили в два часа ночи. Он поехал в Кремль на встречу со Сталиным; того известие о смерти Рузвельта так потрясло, что он долго держал руку посла не проронив ни слова. В Чунцине генералиссимус узнал печальную новость перед завтраком; он не притронулся к еде и распорядился о траурных мероприятиях. В Японии диктор Токийского радио зачитал сообщение о смерти президента США и необъяснимым образом включил траурную музыку — «в связи с кончиной великого деятеля».