Демоны на Радужном Мосту. Бег к твердыне хаоса. Девяносто триллионов Фаустов - Джек Чалкер

Он слишком недооценивал себя. Он никогда не верил, что может оказаться настолько важным.

Но вместе с тем он оставался мужчиной, и его обуревала похоть. И если допустить, что намерение на самом деле равняется поступку, то он уже неоднократно нарушил свои клятвы, особенно когда это делала Модра. Каждый раз, когда это происходило, он расслаблялся: иного пути погасить огонь не было, а давление он испытывал колоссальное.

Он подумал о Марциане, одном из первых епископов Церкви, благодаря неустанному труду которого послания Павла были включены в канон. Тот тоже сгорал от похоти, желания уже почти поглотили его, но он знал, что его святая миссия служения Господу, важнейшая для строительства истинной Церкви, не сможет завершиться, пока он в таком состоянии. Его решение, позволившее ему закончить свою великую работу, не было необычным для тех времен.

Но почему он вдруг вспомнил о Марциане, о котором не думал со времен семинарии? Нет, неверно. Еще однажды он думал об этом. Давно, когда слишком часто смотрел в большие, зеленые глаза и видел на светлом лице ту же запретную страсть. Тогда он отмахнулся от этой мысли, и что из этого вышло?

Его глаза метнулись к шкафу с медицинскими принадлежностями, и вдруг он понял. Не тьма заставила его взять этот нож; она лишь освободила, раскрепостила то, что пряталось в его душе. Пороки, причинившие так много несчастий и ему, и остальным. Как только крышка слетела, на свободу вырвались страсти, слишком сильные, чтобы им противостоять, желания, которые он поклялся никогда не осуществлять. Никто не освобождал его от обетов. Он забросил свою работу, но он ушел священником и оставался им до сих пор.

Сдаться, как того хотела бы его страсть, означало бы плюнуть на все то, чем он был и все, что он любил. Смертный грех, непрощаемый, несмываемый. Его душа достанется Кинтара, Механику… сатане. Доброе начало — священник внутри него — одно хранило в себе все важные и ценные для него вещи, и именно оно победило злое. Триста помешала ему спасти себя, а потом этот контакт выстроил стену, так что его душа могла выразить свою страсть лишь ненавистью и жестокостью. Добрая его сторона удержала его от полного распада, но виня их, а не себя, он заставил их расплачиваться за собственную слабость.

Одержание тьмой стало последней соломинкой, дырочкой в плотине, сдерживавшей его темную сторону. Самоубийство исключалось; это был единственный грех, гарантированно отправлявший к ним в лапы навечно. Но теперь не было и способа остановить страсти, они слишком долго ждали своего часа. Он мог стать разве что вавилонским извращением, антихристом типа Нимрода, заодно с Иштар-Калией — в свою очередь, пародией на Святую Деву. Или раз и навсегда исключить возможность падения. Третьего варианта просто не было.

— Джимми, остановись! — крикнула Модра. — Я больше не буду! Я уже приняла решение. И думаю, силой Джозеф немногого от меня добьется. Даже Гриста прекратит свои приставания, так что возможности у тебя больше не будет.

— Может быть, не сейчас, но мысли останутся — у тебя, у меня, у него. Не можешь же ты вечно блюсти мои обеты! Если это должно быть сделано, лучше решить все сейчас, чем цепляться до последнего.

— Подумай о Гристе!

— Уже думал. И что делать? Продолжать бороться с тем, что я хочу ее, при помощи жестокости и смешных придирок? Расстраивать ее еще больше? Лучше отпустить ее.

И тут вмешался еще один, невероятно мощный телепатический голос.

— Маккрей, я не понимаю ни тебя, ни остальных, — сказала Тобруш. — Однако, прежде чем позволить себе какие-либо действия, я обязана провести всесторонний анализ. И в любом случае, если даже ты принял такое решение, оперировать тебя должен кто-то, обладающий достаточной квалификацией.

Неимоверная сила внезапно ворвалась в его сознание, голова закружилась, мысли спутались. Бороться с этим было невозможно. Секунда — и он потерял сознание, забывшись сном без сновидений.

Не прошло и нескольких минут, как они ощутили сотрясение корабля и услышали шипящий звук восстанавливающегося давления в переходном шлюзе между фрегатом и прибывшим судном. Шлюз открылся, и крупная фигура Тобруш вползла, обратно на борт, теперь уже в уставном миколианском скафандре для джулки.

Модру и Джозефа также ошеломил ментальный удар Миколь, направленный на Джимми, но теперь они почти пришли в себя. И тем не менее, они смотрели на вернувшуюся джулки потрясенно.

— Ты не такая, как была, — наконец сказал Джозеф. — Ты изменилась.

— Да, — ответила Тобруш через транслятор, чтобы все поняли. — Подойдите ближе, все вы. Садитесь вокруг, и я покажу вам кое-что, чего еще не видел никто из вашей расы — да, впрочем, и ни из какой другой.

Им стало любопытно, и их беспокойство ушло, хотя они и понимали, что это ненадолго.

Главный экран, до этого пустой, вдруг засветился. На нем возникло изображение какого-то мира, гигантской газовой планеты с дюжиной огромных колец. Она ничем не отличалась от других ей подобных, но почему-то производила неизгладимое впечатление.

— Эта планета — сердце Миколя, — сказала Тобруш. — Она выглядит довольно обычной, но это не так. Это инкубатор, лаборатория, библиотека. Обширные колонии моей расы обитают здесь, соединяясь, разъединяясь, меняя форму. Здесь мы способны существовать вне тела носителя, извлекая все необходимое из верхних слоев планеты, благодаря природным процессам, начавшимся миллионы лет тому назад. Мы — общинная раса, но, объединяясь, мы образуем отдельные, независимые сознания. Рано или поздно мы должны или дуплицировать себя и отослать сюда копию, или прибыть лично, как я. Я высадилась на небольшой луне в одном из колец, ибо эта телесная форма не выдержала бы, если бы я спустилась в ней ниже. Все, чем я была, все, что я знала или узнала, было отослано вниз. Колония получила полную копию моей истинной сущности. Затем я ожидала, пока эту запись разъединят на составные части, вновь скомбинируют, проанализируют способами, которых вам не понять. В конце концов из-за нее было созвано великое Собрание, первое за тысячи лет. Величайший единый разум моей расы, собрав вместе все свое могущество и все знания, смог распознать и использовать то, что я сообщила. Наконец, для меня был сформирован информационный пакет, он поднялся ко мне и объединился со мной. Тобруш, которую вы знали, все еще во мне, но теперь я — нечто значительно большее, чем просто Тобруш.

Они смотрели на экран, пытаясь представить себе подобную цивилизацию. Кинтара по сравнению с ней казались им бедными родственниками.