Мой ангел злой, моя любовь… - Марина Струк

— Анна Михайловна, — тихо шепнул Павел Родионович, аккомпанирующий ей за клавикордами, и она вздрогнула от этого резкого шепота. И растерялась, не узнавая музыку, не понимая, когда ей надобно вступить, совсем забыла, что в последний день переменила арию для исполнения. Оглянулась тут же на Павлишина и тот губами ей прошептал: «Sposa» [657], подавая знак для начала пения кивком головы.

Sposa. Любимая ария из итальянской оперы ее деда и, как говорил Михаил Львович, матери Анны, которую еще при покойном графом Туманине ставили на сцене домашнего театра. Граф привез из Венеции не только ноты и либретто на итальянском языке, но и исполнительницу этой арии, прельстившись ее красой и голосом. Поговаривали, она жила в том самом флигеле, который ныне занимала Анна…

Именно эту арию она выбрала для исполнения, зная от Софи, что Андрей говорит без особого труда на итальянском языке, который не был столь широко распространен в их среде, как французский. Только для него Анна пела ныне, казалось, выпуская слова, летящие под расписной потолок салона, из самой души, наполняла особым смыслом каждое из них. И боялась на него взглянуть, понимая, что не сдержит слез, что уже намечались в ней…

— … fida, son oltraggiata… [658], - голос даже дрогнул, когда выводил эти слова. И после, когда после очередных пропетых строк, приступила к тем самым, что ныне шли от сердца. — E pure egli è il mio cor… il mio sposo… il mio amor… la mia speranza [659].

Анна не думала сейчас ни о чем, кроме того, кому пела эти слова. Ни о том, что пару раз не взяла нужных высоких нот, ведь пела совсем без предварительной подготовки, после трехлетнего молчания. Ни о том, как иногда не хватало воздуха из-за слез, душивших ее. Особенно, когда она в финале арии все же отважилась перевести взгляд с восторженных, равнодушных или отстраненно-вежливых, но таких чужих лиц на единственное родное ей сейчас. Когда заметила знакомые тепло и нежность в глазах…

— … il mio sposo… il mio amor… la mia speranza…

Эти слова еще долго отдавались в ней странным эхом, будто оставшимся после окончания пения, когда гром аплодисментов разорвал тишину, в которой раздавался ее голос и звук клавикордов. Кажется, ей что-то говорили, когда она встала подле тетушки после исполнения. Она не слышала ничего из этих восхищенных реплик, лишь молча улыбаясь подавала руку для целования по разрешению Веры Александровны, с трудом стянув узкую перчатку.

Только один поцелуй из тех печатью лег на ладонь Анны. Когда губы Андрея коснулись ее вежливым поцелуем. И только за это Анна была готова благодарить того восторженного офицера, который настоял на целовании руки той, что «усладила ныне не только глаза своей прелестью, но и уши — своим дивным голосом». Андрей проговорил положенные по случаю слова благодарности, а потом что-то на итальянском, и Анна пожалела, что не знает совсем этого языка. Ведь при этом большой палец его скользнул по внутренней стороне ее ладони, вызывая тем самым знакомый огонь в крови. И она только улыбнулась в ответ, нервно и криво, опасаясь, что Вера Александровна, внимательно наблюдающая за ними, разгадает эту тайную ласку.

Скоро, совсем скоро будут вскрыты карты. Всего несколько часов, и будет разыграна моя ставка на эту игру — моя будущая жизнь, мое сердце… И я сознательно пойду на этот риск, потому что иначе уже никак нельзя. И все же даже дурной расклад будет благом для меня. Ведь он принесет мне то, чего я так страстно жажду уже несколько дней. Что погасит то странное желание, которое не исчезло с той ночи, когда ты пришел ко мне во сне. И пусть мне останутся только воспоминания, если мои карты будут биты в эту игру, пусть даже только они…

Вкус блюд, которые подавались в переменах, Анна совсем не чувствовала. Совсем неосознанно гоняла еду по тарелке или разрезала несколько раз уже разрезанное прежде, даже не замечая этого. Хорошо, что ее место было далеко от хозяйского во главе стола, и она не могла видеть Андрея за высокими серебряными канделябрами и вазами с пышными букетами цветов и фруктами.

И хорошо, что ее соседки по столу были увлечены разговорами меж собой, не тревожа Анну, сидевшую меж ними. Пожилая дама, вдова одного из полковников екатерининской эпохи, жившая безвыездно в своем имении за Гжатском, рассказывала весь ужин Вере Александровне о способах варить медовое варенье из белых слив и о том, как безбожно ворует дорогой нынче зеленый чай ее ключница.

Наконец после десерта стали подниматься из-за стола, следуя примеру хозяина, чтобы продолжить бал наблюдением феерии, которую приготовили в саду, и завершающим бал котильоном, который по обыкновению, занимал столько времени, что самые старшие гости успевали подремать, сидя в креслах у стен залы.

Анна успела заметить в этой суматохе, установившейся в эти первые минуты после ужина, как подал короткий знак Андрею дворецкий, следивший за работой лакеев в столовой, как тот что-то выслушал, а после вышел вон. Пришло время и для Анны уходить с бала… потому что встретить его взгляд после того, что Андрей услышит сейчас и прочитает, она попросту не могла. Слишком опасалась дать слабину, отступить от намеченного…

— Ma tantine, — тронула Анна за руку тетушку, когда они направлялись медленным шагом в числе прочих в бальную залу. — У меня отчего-то жуткий приступ мигрени случился… Я думала, смогу вытерпеть, но за ужином поняла, что та только пуще принимается.

— О mon Dieu, — встревожилась тетка, а потом ослабила узел на ридикюле, пытаясь найти в глубине сумочки соли, которые всегда брала с собой на такие вечера. — Бедное дитя! Вы, верно, отвыкли от того за эти годы. И мигрень потому… Столько гостей! Музыка! Духота! Я и сама с трудом держусь на ногах…

— Ненадобно солей, — отказалась Анна. — Я б лучше покинула бал нынче ж. Тишина и покой. Они лучшие лекарства, вы же ведаете сами. Убеждена, мне тотчас полегчает, как только лягу на ночной сон. Распорядитесь, чтобы меня лакеи проводили, а сами не тревожьтесь из-за этого, оставайтесь с Катиш. Тут идти-то около сотни шагов, не пропаду.

Вера Александровна разрывалась на части сейчас из-за сомнений отпускать Анну только в сопровождении лакея и желания Катиш увидеть феерию, великолепие которой обещало затмить виденные прежде в послепожарной Москве.

— Я пришлю поутру справиться о вас, ma bonne, — проговорила, наконец решившись, Вера Александровна. Возвращение в столовую Андрея, когда она заметила, как тот подает руку сестре, желая отвести ту в парк, только убедило ее, что тут нет ни малейшего подвоха. — И пришлю к вам моего настоя от мигрени. Он творит сущие чудеса!

— О, я была бы вам так благодарна! — улыбнулась Анна через муку. — Буду ждать его, как только будет свободна ваша горничная нынче после бала. Уж чересчур боль сильна! Как бы и сон не прогнал ее…А то не стерпеть, совсем не стерпеть ее!