Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена - Микаэл Геворгович Абазян

— Сабира, хотя можно и Сабри. Это осовремененная форма Сабиры. Но Филипп всегда любил называть меня полным именем. Са-би-ра.

— Сабира, простите меня, если я чего-то не знаю и говорю невпопад. Если вы считаете нужным или просто хотите выговориться, то может вы расскажете то, что считаете нужным. Я тоже могу вам рассказать о нем много чего, о том, какой он интересный, развитой, начитанный… Что еще сказать… Как он ценит дружбу и не терпит лицемерия и лжи.

— Неужели жизнь его так сильно изменила? Нет, я лучше с ним сама поговорю сначала, и если он решит, что стоит о чем-то рассказать из нашей совместной жизни, то пусть сам рассказывает.

В эту самую минуту к ним подошел Ласло. Он посмотрел ей в глаза, после чего обратился к Аарону.

— Аарон, я — все. Отключил, собрал. После подумаем. Я — все. Там если че есть? — показал он жестом на гримерку.

— Нет, там тоже все собрано. Спасибо, Ласло. Ты иди домой, мы завтра со всеми вопросами разберемся, рассчитаемся. Давай, я провожу, — предложил Аарон и, вынимая из кармана ключи от входной двери, зашагал в сторону выхода. Краем уха до него дошли обрывочные слова Ласло, с которыми он обратился к Сабире: «Парню не надо. Да и все уже не так», а когда он, дойдя до двери, обернулся, Ласло уже находился в полутора метрах от него и поправлял свою кепку. Проводив его, Аарон вернулся к своей собеседнице, которая пребывала в некоторой задумчивости.

— Вот что я тебе скажу, Аарон. Может быть действительно с ним за прошедшие пятнадцать лет и произошли серьезные изменения, но в тот день, когда он сообщил, что либо вернется домой со своей проклятой книгой, либо убьет его, я поняла, что нашим отношениям пришел конец. Может быть я и смогла бы выдержать все, что могло с нами произойти потом, если бы не эта фраза. Но я поняла, что не смогу жить с человеком, сознательно ставшим на путь убийцы.

Я стояла перед ним на коленях, что было сил держала обеими руками его руку, просила забыть об этой идее, об этой книге, говорила, что стерплю все его капризы, и что не буду более просить его оставить свою страсть к маниакальному и безумному накопительству. Я просила его подумать о матери, о том, что она может не перенести еще одного удара. Как я только не унижалась в тот день перед ним! Я целовала его руки и просила их забыть об оружии и вспомнить вместо этого о гитаре. Как он умеет играть! Вам он играл хоть раз?

— Нет.

— А мне играл. Играл и пел, пока не высох изнутри. Я просила его вспомнить те времена, когда мы вместе смотрели всякие фильмы. Он знал их наизусть, причем не только сами фильмы, но и бесчисленное множество фактов об истории создания, об актерах, о режиссерах. Это после уже он нашел интерес в театре, и, скорее всего, забросил интерес к кино, как забрасывал все остальные начинания. Я просила его вспомнить, как я старалась как можно скорее подучить его родной язык и как он совершенствовал мое владение речью с помощью тех же фильмов и песен. Он обладает способностью объяснять, находить связи, соответствия, и успешно все это применял, когда учил меня. Как он интересовался именами, их значениями. Может быть он, узнав значение моего имени, проверял насколько твердо мое терпение и как далеко он сможет зайти. Но разве можно было так обходиться с самым близким тебе человеком!

— Простите меня еще раз, Сабира, но вот уже несколько месяцев — мы прекрасно знаем это — мы являемся для него самыми близкими людьми, и мы знаем, что он будет стоять за нас горой, если мы столкнемся с какими-либо трудностями. Он всегда будет на нашей стороне. Был случай, когда мы подвели его, и подвели крепко. И он вышел из себя, и поделом нам было. Но он сделал все, чтобы мы вышли из той ситуации без потерь. Сабира, если он был таким, как вы описываете, то он действительно сильно изменился.

— И что же тогда изменило его? Лично я не смогла этого сделать.

— А может быть все-таки смогли? Может быть именно все то, что вы сказали ему в тот последний день и держало его все последующие годы. Пятнадцать лет, вы сказали…

— Да, пятнадцать лет.

— Как же вы любили его, если своими словами дали ему возможность снова стать человеком!

Глаза Сабиры покраснели. Она нахмурила лоб и опустила взгляд.

— Вы не были на премьере, и не видели, как он плакал в финале своего «Коллекционера». Вы же поняли, что это — его исповедь.

— Конечно поняла. Спектакль, как говорится, основан на реальных событиях. К чему он, если честно, не питал особый интерес.

— Он плакал, он рыдал, и он кричал, он жаловался на то, что его никто не слышит и не понимает. — Настала очередь Аарона украдкой смахивать набежавшие слезы. — Мы ведь текст скорректировали, причесали, но у нас есть видеозапись его выступления. Он дал указание Ласло заснять весь спектакль, и если Филипп не будет против, может быть вам будет интересно посмотреть.

— Косноязычный фигляр Ласси. Так Филипп представил мне его, своего друга — вспоминала Сабира. — Косноязычный фигляр. Кстати, как зовут твоего персонажа?

— Какого именно? А, Коллекционера-то?

— Ну да.

— Марвек Сотерс.

— Марвек Сотерс… Постой-ка.

Сабира быстренько посмотрела по сторонам, словно ища чего-то, после чего просто закрыла ладонью глаза и простояла с минуту, жестами свободной руки показывая не беспокоить ее. Потом она убрала руку от лица, открыла глаза и с долей сожаления сказала:

— Марвек Сотерс… Ну как же! Он не мог не вложить в это имя некий смысл. Это же анаграмма от английского Maker vs Waster23, что можно перевести как Творец против Транжиры, или Создатель против Расточителя.

Аарон нахмурил брови и почесал затылок.

— Надо же,