Сказание об Омаре Хайяме - Георгий Гулиа

- Многим, Эльпи, очень многим.

Она захлопала в ладоши. Словно бы от радости. Словно бы от случайного открытия, весьма приятного душе ее и сердцу.

А он пил не отрываясь, пил с упоением, с любовью, увлеченно.

- А мне? - простонала Эльпи.

Он подал фиал и ей. Любуясь ею, спрашивал себя:

"Где же больше тайны - на губах ее или на небесном своде, опоясанном Млечным Путем?" И не мог ответить на этот вопрос.

17. ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ О ТОМ, КАК ОМАР ХАЙЯМ И ЕГО ДРУЗЬЯ БЕСЕДУЮТ ПОД ЗВЕЗДАМИ

Чернильное небо. Чернильная земля. И сама обсерватория во мраке. Хазини слегка поднял противоположный глазу край алидады - ив бездонной дали возникает созвездие Лебедя. Лоукари и Омар Хайям любовались звездным небом - таким ясным и таким чистым сегодня ночью. Луна еще не взошла, и поэтому звезды, словно золотые монеты на черном бархате.

Появился Васети. Он поднялся по винтовой лестнице с нижнего этажа, где производил некие математические вычисления.

Было слегка прохладно. И это благодаря Заендеруиду, который сладко шумел недалеко отсюда.

- Такая ночь для любви, - сказал хаким, - а мы с вами смотрим на небо. А ведь могли бы любоваться красавицами!

Хазини, не отрываясь от прорези алидады, сказал, что любая дева всегда лучше созвездия Девы. И всякую деву на земле, как и на небе, окружают Волопасы, Львы, Вороны, Гидры и прочее. Если любовь принять за некую эклиптику, то она пройдет как раз через Деву, а по обе стороны от нее, то есть эклиптики, окажутся Ворона с Гидрой и Волопас. Разве это не символично?..

Шутка астронома, хоть и не блистала особым остроумием, развеселила ученых.

- Господин Хазини, - сказал Омар Хайям, - смотрит на небо, а на сердце у него самое обыкновенное, земное.

- Любовь соединяет и небо и землю воедино, - заметил Хазини.

- Согласен, - сказал хаким.

Васети сравнил любовь и поэзию. Последняя мертва без любви. Что на это скажет уважаемый хаким?

- Ничего не скажу, - отозвался тот. - Аксиома не требует доказательств. Это еще древние знали. Я держусь того мнения, что вообще нельзя отрывать любовь от поэзии - их надо называть единым словом.

- Я еще не знаю такого, - признался Васети. Хаким обратился к Хазини:

- Оторвись на минутку от Девы. Послушай нас.

- Я смотрю на Лебедя, а не на Деву.

- Это сейчас все равно. Речь идет об очень важном. Хаким был в особенном, приподнятом настроении: ему обещаны деньги на работы по определению расстояний до небесных светил, обещана помощь в распространении нового календаря "Джалали", и, наконец, девица по имени Айше согласилась подарить ему час-другой где-нибудь на берегах Заендерунда...

Хазини отошел от астролябии, протер глаза:

- Так о чем это вы? О поэзии или о любви?

- О том и другом, - сказал Васети. - Мы ищем слово, которое объединило бы эти два прекрасных явления нашей жизни.

- Любовь и поэзию? - удивился Хазини.

- А что? Разве они не родные сестры?

- А куда же девать науку?

- Любовь и поэзия выше!

Хазини с этим не согласился. И стал доказывать, что если без любви человечество не обходится в силу своего естества, то без поэзии прожить еще можно. Человек, то есть поэт, живет и вследствие этого сочиняет стихи и поет их. Значит, жизнь, а следовательно, и любовь выше поэзии.

Васети назвал эти рассуждения достойными какого-нибудь дебира письмоводителя, - но никак не ученого. Он, Васети, уверен, что любовь и поэзия - одного корня, но назвать этот корень одним достойным именем пока затрудняется.

- Я не думал, что ты такой, - сказал Хазини.

- Какой? - насторожился Васети.

Было очень темно и невозможно следить за выражением лица собеседника. Однако, судя по голосам, по оттенкам их, друзья находились в добродушнейшем состоянии. Настроение хакима всегда передавалось им.

- Ты мне казался немного суховатым, - объяснил Хазини. - Твоя стихия звезды. И больше ничего!

- Неужели свои мысли о любви я должен нести высоко, наподобие знамени?

Хаким вмешался в разговор. Он сказал:

- Спор пустой. Поверьте мне, друзья: человек одинаково обязан своим существованием и любви, и поэзии. Что же до их объединяющего имени, то оно существует. И знаете, как оно произносится?

Омар Хайям воздел руки к небу и торжественно провозгласил:

- Жизнь, друзья, жизнь!

Он обнял своих друзей, прижал каждого к груди.

- Вот так, как я обнял вас, - сказал он, - так и жизнь объемлет и любовь и поэзию. Если за поэзией не признавать права называться самой жизнью, значит, выхолостить ее. Как холостят баранов и прочих животных. Да, друзья мои, я пришел к этому выводу, прожив почти сорок пять лет.

Васети попытался поймать хакима на слове;

- Значит, ты поэт, хотя ты это и пытаешься отрицать.

Хаким энергично возразил:

- Я говорю о поэзии, а не о поэтах. Поэт - Фирдоуси. Поэты - Рудаки и Дагиги. Поэт в наше время- хаким Санаи. А все те, кто наловчился сочинять бейты и рубаи, газели и касыды, - все эти "цари поэтов" при дворах, позорящие просвещенный слух, - дурацкие создания. Я говорю не об их поэзии. Я говорю не о поэзии, угодной шахам, султанам, хаканам и их многочисленным визирям. Это не поэзия! Это подобие поэзии, фальшивая подделка. Когда мудрые люди говорят слово "поэзия", значит, имеют в виду саму жизнь, то есть жизнь, продолжающуюся в поэзии, один из рукавов реки жизни. А река жизни - да будет вам известно! широка и необъятна.

Васети сказал:

- Уважаемый хаким, нас сейчас трое. Над нами только звезды, а под нами спящий Исфахан. И мы должны говорить только правду. Верно говорю?

- Да, - подтвердил хаким. - Это условие нашей дружбы, общей работы и общей цели.

- Прекрасно! - воскликнул Васети. - Ответь мне, уважаемый хаким: что есть твои стихи?

Во вселенной наступила тишина. Секунда. Другая. Целая минута тишины! Омар Хайям обдумывал свой ответ: правдивый, искренний.

- Какие стихи ты имеешь в виду?

- Которые мы читаем на полях твоих геометрических вычислений и философских трактатов, - пояснил Васети.

Опять тишина во всей вселенной. Секунда. Другая. Целая минута тишины! И хаким ответил:

- Это часть моей жизни. - И скороговоркой добавил - Но я не поэт. Это звание слишком высокое. - И еще добавил: - Эклиптика пронизывает все существо созвездия Девы. Очень жаль, что где-то рядом нет созвездия Поэзии...

- А Лира? -спросил Хазини.

- Это не совсем то. На ней может бренчать любой.

18. ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ О ТОМ, КАК ХАКИМ ПИРУЕТ С ПРЕКРАСНОЙ АЙШЕ НА БЕРЕГУ ЗАЕНДЕРУНДА

- Аллах накажет тебя! - говорит Айше.

- Ну и пусть! - отвечает Омар Хайям.

- И ты не боишься его гнева?

- Боюсь.

- А почему же ты говоришь "ну и пусть"? Хаким не желает нынче ломать голову над различными вопросами. Он отвечает весело первыми сорвавшимися с языка словами:

- А потому, Айше, что гнев твой страшнее. Эта небольшая лужайка, на которой устроились Айше и Омар Хайям, словно зеленое ложе. Со всех сторон она окружена кустарниками. В двух шагах шумит, пенится на камнях, бурно лижет берега светло-зеленая река Заендерунд. Над головою кусок неба - с одеяло, не больше. Такое синее небо, излучающее зной. На траве белая скатерть. Вина и фруктов вдоволь. Фрукты и жареное мясо. Зелень и мясо. Но главное - вино. Такое сыскать не так-то просто. И тонкостенные глиняные чаши отменной работы. Их очень много. Ибо хаким любит в разгар пирушки разбивать чашу о какой-нибудь камень. Черепки разлетаются в стороны. С треском. И Омар Хайям хохочет. Ему становится веселее, когда разбиваются чаши...

Сколько лет Айше? Может быть, восемнадцать? Ее мать убирает нижний этаж обсерватории. Это бедная женщина. И у нее единственная дочь. У Айше большие, грустные глаза. Хаким их называет турецкими. И поясняет:

Глаза турецкие - прекраснейшие в мире.

Айше краснеет, бледнеет и снова краснеет.

- Я очень стар? - спрашивает Омар Хайям, Она не отвечает.

- Наверное, очень, - вместо нее произносит сам хаким.

- Нет, не очень, - говорит она. И краснеет. - Аллах накажет тебя.

- За что же, Айше?

- За то, что изменяешь ей...

Он привлекает ее к себе: ну зачем забивает она себе голову чужою любовью?

- Я люблю всех женщин, - говорит Омар Хайям.

- Как всех? - удивляется Айше.

- Разумеется, всех. Очень просто.

И он целует ее. И ей волей-неволей приходится верить ему, ибо нет, наверное, на свете поцелуев слаще этих...

- И потому я люблю тебя, - поясняет он.

- А ее?

- Ее тоже.

Он подносит ей чашу с вином. Отпивает из собственной. Омар Хайям советует ей пить без промедления и пьет сам. Разве можно не пить, когда с ним Айше?..

Он спрашивает ее: