Шоколадная принцесса - Зевин Габриэль

— В душевой есть таймер? — спросила я.

— Нет, мойся столько, сколько надо.

По дороге в душ я мельком увидела свое отражение. Я выглядела дико. Волосы были всколочены и спутаны. Глаза покраснели, и темные крути под ними больше походили на синяки. Руки и ноги были покрыты настоящими синяками (не забудем еще и татуировку на лодыжке). Ногти были поломаны и в крови — я даже не помнила, что пыталась рыть землю, но, похоже, это было единственное объяснение. Я была вся в грязи и только в душе поняла, как ужасно от меня пахло.

Так как за душ я не платила, он был очень, очень длинным. Возможно, самым длинным за всю мою жизнь.

Когда я вышла, на скамье в душевой была разложена моя школьная форма. Кто-то ее выстирал и даже начистил мне ботинки.

Одевшись, я почувствовала, что, похоже, немного похудела. Юбка, которая сидела как влитая пару дней назад, сейчас стала широка в талии и сползала на бедра.

— Миссис Кобравик хочет увидеть тебя перед тем, как ты уйдешь.

— Ох. — Я вовсе не горела желанием снова видеть эту женщину. — Кьюстина, вы случайно не знаете, почему меня освобождают?

Она покачала головой.

— Я не знаю всех подробностей и не знаю даже, имею ли право обсуждать это с тобой.

— Ладно.

— Хотя, — прошептала она, — в новостях передавали, что люди по всему городу стали попадать в больницы с отравлениями шоколадом, так что…

— Господи Иисусе, — сказала я и перекрестилась. Эти новости означали, что фретоксином была заражена вся поставка. Жертвой был не только Гейбл. Он стал первым только потому, что наша семья раньше всех получила шоколад. Теперь вопрос был не в том, отравила ли я Гейбла, а в том, кто отравил всю поставку «Особого Баланчина». Подобные дела расследуются годами.

Оказывается, я пользовалась частной ванной миссис Кобравик, и как и говорила Кьюстина, она ждала меня в гостиной, которая находилась дальше по коридору.

На миссис Кобравик было простое черное платье, словно она была в трауре. Она восседала на краешке подобающе строгого черного стула с высокой спинкой. В тишине раздавалось только постукивание ее ногтей по стеклянному журнальному столику.

— Миссис Кобравик?

— Подойди, Аня, — сказала она тоном, который значительно отличался от того, которым она недавно со мной говорила. — Присядь.

Я сказала, что лучше постою. Я очень устала, но не хотела выглядеть больной. Кроме того, длительное общение с Кобравик было тем еще наслаждением, а стояние на ногах ему препятствовало.

— Ты выглядишь усталой, дорогая. Кроме того, сидеть вежливо, — сказала она.

— Я провела три последних дня сидя, мэм, — сказала я.

— Это ироническое замечание?

— Нет. Это констатация факта.

Она улыбнулась. У нее была очень широкая улыбка, показывающая все зубы, при которой губы почти полностью исчезали.

— Я уже вижу, как ты собираешься все разыграть, — сказала она.

— Разыграть?

— Ты думаешь, что тут с тобой плохо обращались.

«Да неужели», — подумала я.

— Но я всего лишь хотела помочь тебе, Аня. Все говорило о том, что ты останешься тут на очень долгое время — против тебя было так много улик, — и я решила, что будет проще, если я буду построже с новоприбывшими. Это моя неофициальная политика. Таким образом девушки понимают, чего от них ожидают. Особенно те, которые ранее находились в таком привилегированном положении, как ты…

Больше я не могла это слушать.

— Вы все продолжаете рассказывать о моем привилегированном положении. Но вы не знаете меня, миссис Кобравик. Возможно, вы считаете, что знаете кое-что обо мне. Что-то, что вы прочли о моей семье в газетах, и все в таком роде, но вы действительно не знаете главного.

— Но… — начала она.

— Вы знаете, некоторые девочки не виновны. И даже если бы они были виновны, что бы они ни сделали — это все в прошлом, и сейчас они изо всех сил стараются как-то идти дальше. Так что, может быть, вам стоит обращаться с людьми на основании ваших личных впечатлений. Может быть, это стало бы отличной неофициальной политикой.

И я повернулась, чтобы уйти.

— Аня! Аня Баланчина!

Я не обернулась, но слышала, как она быстро идет ко мне. Через пару секунд ее рука, словно клешня, сжала мою.

— Что?

Она стиснула мне руку.

— Пожалуйста, не говори своим друзьям в офисе окружного прокурора, что с тобой плохо обращались. Мне не нужны неприятности. Я была… я была глупа, не зная, что у твоей семьи до сих пор есть связи.

— У меня нет друзей в офисе окружного прокурора, — сказала я. — Но даже если бы и были, навлечение на вас неприятностей — на последнем месте в моем списке дел. Чего бы мне действительно хотелось, так это никогда больше в жизни не видеть ни вас, ни этого места.

— А как же Чарльз Делакруа?

Отец Вина?

— Я никогда его не встречала.

— Он ждет тебя снаружи. Он хочет лично отвезти тебя на Манхэттен. Ты счастливица, Аня, у тебя такие могущественные друзья, а ты даже не знаешь об этом.

Отец Вина должен был встретить меня в Прощальной комнате, предназначенной для тех, кто покидал «Свободу». Она была более тщательно обставлена, чем любое другое помещение в центре, возможно, за исключением личных комнат миссис Кобравик: мягкие кушетки, медные лампы и в рамках на стенах — черно-белые фотографии иммигрантов, прибывающих на остров Эллис. Миссис Кобравик ждала вместе со мной. Я бы предпочла ждать одна.

Я думала, что столь влиятельного человека будет сопровождать свита, но отец Вина прибыл один. Он выглядел словно супергерой без плаща. Чарльз Делакруа был повыше ростом, чем Вин, а его нижняя челюсть была такой массивной, словно он привык разгрызать деревья и камни. Руки его были большими и сильными, но гораздо более мягкими, чем у Вина — никаких следов физической работы.

— Должно быть, ты Аня Баланчина, — сказал он бодро. — Меня зовут Чарльз Делакруа. Давай поедем на пароме вместе?

Он держался так, словно сопровождать наследницу мафии на пароме в Манхэттен было для него самым приятным занятием.

Миссис Кобравик сказала медовым голосом:

— Мы так польщены вашим визитом в наш центр, мистер Делакруа. Я Эвелин Кобравик, директриса.

Делакруа протянул ей руку.

— Да, конечно, как грубо с моей стороны. Рад встретить вас, миссис Кобравик.

— Возможно, вы решите ознакомиться с нашим центром?

— К сожалению, сегодня на это нет времени. Но нам определенно стоит это сделать в будущем.

— Я буду очень рада. Я бы очень хотела показать вам «Свободу». Мы очень гордимся нашим скромным заведением. На самом деле для нас это скорее дом. — Она выделила последнее замечание скромным смешком.

— Дом? — повторил Делакруа. — Так вы его называете?

— Да, — сказала она. — Возможно, это выглядит глупо, но я в самом деле так думаю.

— Не глупо, но, пожалуй, чуточку лицемерно. Видите ли, я вырос в одном из таких заведений — не в исправительном учреждении, а в приюте. И поверьте мне, те, кто заперт в этих стенах, не думают о них как о доме.

Он перевел свой пристальный взгляд на меня.

— Но вам повезло. Так как моей спутницей в пути будет мисс Баланчина, я уверен, она способна описать достоинства «Свободы» на обратном пути.

Я кивнула, но не сказала ничего. Мне не хотелось подкидывать Кобравик тему для разговора. Я скрестила руки, и Делакруа заметил, что одна из отметин от уколов воспалилась и сочится гноем.

— Это случилось здесь? — спросил он тихо.

— Да. — Я спустила рукав пониже. — Но болит несильно.

Он перевел взгляд на мои руки и увидел содранную кожу на пальцах.

— И это, полагаю, тоже.

Я промолчала.

— Интересно, миссис Кобравик, такого ли рода травмы получают дети у себя дома. — Он взял меня за руку. — Да, давайте договоримся об осмотре. Хотя, если задуматься, я, пожалуй, предпочту не предупреждать о своем визите заранее.

— Ваша предшественница никогда не подвергала сомнению методы, при помощи которых я управляю «Свободой»! — воскликнула она.