«Н» – значит невиновен - Сью Графтон

– Вы сказали, что это алиби нельзя назвать "железным". Что вы имели в виду?

Он усмехнулся:

– Если вы мертвы или сидите в тюрьме, вот это – "железно". Такой проныра, как ваш Лонни Кингман, всегда найдет способ подтасовать факты. Все, что я утверждаю, это то, что я был за много миль от места преступления, и то, что у меня есть свидетель. И этот свидетель – честный человек, работяга, не то что Макинтайр, этот кусок дерьма.

– А что Типпи? Насколько мне известно, она ни словом не обмолвилась о том случае. Почему бы вам не взять ее в свидетельницы?

– Это бессмысленно. Если бы она заметила меня, она бы уже давно дала показания. Но даже если бы и заметила, стоящего свидетеля из нее не получилось бы. Ей в то время было всего шестнадцать лет, и она была настоящей истеричкой. Не знаю, что случилось в тот вечер, но на ней лица не было. Может быть, она поссорилась со своим дружком, может, у нее любимая кошка померла, не знаю. Суть не в этом, а в том, что я в тот вечер действительно был за много миль от места убийства. Я ничего не знал о том, что произошло, и узнал только тогда, когда час спустя пробегал мимо дома Изы. Там был полно полицейских машин, освещены все окна...

– А что бригада ремонтников? Вы думаете, они засвидетельствуют ваши показания?

– Я не вижу причин, по которым они могут отказаться. Этот парень уже выступал в роли свидетеля. Фамилия его Анджелони. Он наверняка есть в списке свидетелей, по-моему, даже где-то в начале этого списка. Он совершенно точно видел меня. Он видел также пикап Типпи, я в этом уверен. Я довольно долго не мог прийти в себя и сидел на парапете, пытаясь успокоиться. Я там сидел минут пять-шесть. После этого махнул рукой на все пробежки и решил вернуться домой.

– Вы излагали все это полицейским?

– Почитайте, все это есть в протоколах. Но полицейским нужно было доказать мою причастность к убийству, все остальное их не интересовало.

Я помолчала, соображая, что мне со всем этим делать. Всего два дня назад история, рассказанная Барни, показалась бы мне полной чепухой. Теперь она выглядела иначе.

– Хорошо, я передам Лонни то, что вы сейчас сообщили. Это все, что я смогу сделать.

Господи, да что we это, неужели мне придется бросить и это дело? Да впридачу, руками Лонни разрушить алиби Дэвида Барни?

Он, видимо, собирался еще что-то сказать, но передумал.

– Ладно. Поговорите с ним. Я о большем и не прошу. Спасибо, что выслушали меня. – Он бросил на меня быстрый взгляд: – Я действительно очень вам благодарен.

– Не за что, – устало сказала я.

Он вернулся к своей машине, завел двигатель и поехал вперед. Да, забавная история, ничего не скажешь. Во всем этом был какой-то пока неуловимый для меня смысл. Действительно ли Типпи Парсонс была на том перекрестке? Возможно, этот момент можно будет прояснить. Я вспомнила, что читала в газетах про ливень той ночью.

Теперь меня ждала бывшая жена Дэвида Барни.

– Клиника, в которой она работала, оказалась небольшой деревянной пристройкой к зданию больницы Сент-Терри. Внешне здание выглядело довольно убого, внутри было уютно, но чувствовалось, что бюджетных средств у них маловато. В приемном покое стояли стулья из синего пластика на металлическом каркасе. Желтые стены, на полах линолеум под мрамор. В глубине помещения возвышалась деревянная перегородка, дверь в канцелярию была открыта. И там простые столы, стулья, допотопные пишущие машинки... никакого современного оборудования. Вдоль стены металлические полки для документов. По скоплению в приемном покое колясок, беременных женщин и орущих детей я поняла, что в этом корпусе размещалось что-то среднее между женской консультацией и детским отделением. Близился конец рабочего дня, но пациенты еще были. По всему полу там и сям были разбросаны детские игрушки и разодранные журналы.

Я подошла к перегородке и сразу увидела Лауру Барни. На белом халате у нее было вышито: "Л.Барни, медсестра приемного отделения". Она подошла к тому возрасту, когда с помощью массажа и косметики женщина еще может удержать на лице ту свежесть, которая была присуща ей лет десять назад. Обидно, что уже через пару часов все усилия идут прахом. К этому довольно позднему часу слой компакт-пудры стал почти прозрачным и обнажил кожу с изъянами от частого курения. Сорок есть сорок. В этом возрасте уже быстро устаешь. У Лауры был вид женщины, которую принудили к неприятной работе, всем своим видом она выказывала недовольство.

В данный момент она была занята тем, что инструктировала молоденькую медсестру, вероятно, ту самую, с которой я разговаривала по телефону. Лаура раскладывала и подсчитывала деньги с ловкостью банковского кассира. Если попадались купюры разного достоинства, она складывала их в нужном порядке.

– Все купюры нужно раскладывать одной и той же стороной вверх, самые мелкие остаются наверху, далее – по порядку. Один доллар, пять, десять, двадцать, – объясняла она. – В этом случае ты никогда не дашь сдачу десятидолларовой бумажкой вместо одного доллара. Вот, посмотри... – Она ловко сложила их веером. Я подумала, что сейчас она скажет, как карточный фокусник: "А теперь вытяните любую карту на выбор". Однако вместо этого она спросила у своей ученицы: – Все поняла?

– Да, мэм. – Ученице было лет девятнадцать, почти столько же насчитывалось лишнего веса. Ее черные вьющиеся волосы блестели, щеки от обиды покраснели, а в глазах стояли слезы.

Лаура Барни, медсестра приемного отделения, открыла выдвижной ящик с деньгами, достала оттуда пачку неразобранных купюр и молча протянула ее девушке. Та взяла и начала старательно разбирать их, неумело подражая искусным манипуляциям Лауры Барни. Несколько купюр, которые надо было переложить в другой последовательности, она прижала к груди, пару из них уронила на пол. Пробормотав извинение, она наклонилась, чтобы подобрать их. Лаура Барни следила за ее движениями с усмешкой, ей явно хотелось выхватить деньги у нее из рук и самой разложить их. Руки чесались от желания продемонстрировать этой неумехе навыки заправской кассирши. От ее пристальных взглядов молоденькой девчонке было явно не по себе.

Да, Лаура Барни была воплощением бодрости и уверенности в себе. Она вытащила из кармана шариковую ручку и нетерпеливо пощелкивала ею, всем своим видом показывая, что нет у нее ни лишнего времени, ни возможности нянчиться с недоносками. «Ну, давай те, давай скорей. С деньгами надо обращаться быстро и умело, только так». Легкая улыбка у нее на лице благополучно скрывала душевный холод. И попробуй пожаловаться на нее врачу – ничего не выйдет, ни к чему не придерешься. Я знаю такой тип людей, встречала их неоднократно. У них есть форма, но нет содержания, они напоминают ходячие сборники инструкций. Такая медсестра будет уверять вас, что прививка от столбняка, которую она вам сделает, наподобие комариного укуса. А на самом деле рука в этом месте вздуется волдырем и будет болеть целый месяц. Но все по инструкции.

Она посмотрела на меня, и на лице ее всплыла дежурная улыбка.

– Да, я вас слушаю.

– Меня зовут Кинси Милхоун, – представилась я и подумала, что сейчас она протянет мне бланк для заполнения истории болезни.

– Подождите минутку, – сказала она. По-видимому, я нарушила неписанное правило – клиент должен подождать своей очереди. Закончив какой-то разговор с другой медсестрой, она вызвала двух пациенток: – Миссис Гонсалес? Миссис Руссо?

Со стульев поднялись две женщины. У каждой из них было по двое малолетних детей. Лаура Барни открыла дверь, которая из приемного отделения вела в коридор, где размещались кабинеты врачей. В приемном никого, кроме меня, не осталось. Лаура продолжала держать дверь открытой.

– Вы тоже пройдете?

– Да, конечно.

Лаура подхватила со стола какие-то бумажки и повела нас всех в глубь коридора, на ходу раздавая указания на испанском языке. Наконец-то пациентки с детьми были распределены по кабинетам, а мы пошли дальше по коридору. Она завела меня в комнату со столом, двумя стульями и внутренним телефоном. Вероятно, по этому телефону сообщают результаты неблагоприятных анализов. Она указала мне на стул, открыла окно и села сама. Достала пачку "Вирджиния слимз" и закурила. Посмотрела на часы, якобы для того, чтобы поправить ремешок.

– Вы пришли расспросить меня о Дэвиде. Что именно вы хотите узнать?

– Насколько я понимаю, вы не поддерживаете с ним дружеских отношений?

– Да, мы распрощались навсегда. Видеть его больше не могу.

– Вы выступали свидетельницей на судебном процессе по его делу?

– Да, я вообще считаю, что он законченный подонок. Вы разве не читали материалы процесса?

– Я как раз занимаюсь этим сейчас. Приступила к делу только в воскресенье вечером. Очень много бумаг, и было бы хорошо, если бы вы изложили ваше понимание вещей.

– Мое понимание вещей... Ладно, попробую. Я встретила Дэвида впервые на одной из вечеринок ровно девять лет тому назад. Как все было дальше? Я в него влюбилась, через полтора месяца мы поженились. Когда ему предложили место в фирме Питера Вейдмана, мы жили вместе уже два года. Конечно, мы были тогда на седьмом небе от радости.