Закон - тайга - Эльмира Нетесова

— Это верно, — не мог не согласиться Дегтярев.

— Ваш сотрудник, заметь он Сову, не подпустил бы к себе на расстояние дубинки иль спицы. Обязательно выстрелил бы в него. Здесь же кобура не расстегнута. Значит, от убийцы плохого не ждал, знал его хорошо.

— Верно, — удивлялся участковый.

— Ну и немаловажное. Беглец не бросит папиросу выкуренной наполовину, их у него немного, да еще на виду. Даже зэки докуривают папиросы до мундштука. Тут же Колун с Цыганом следили за Николаем из-за кустов бузины. Я там почти пачку окурков собрал.

— Долго ждали, — невесело отозвался Дегтярев.

— Дело не во времени. Боялись они вашего работника, в успехе своем не были уверены.

— Сильный был парень. Это верно. Но все ж как узнали, что именно они убили?

— Лет двадцать назад Колун проходил у меня по делу об убийстве. Тогда он не был основным исполнителем. Но кое-что мне в нем запомнилось. Вернее, в почерке. Человеку он перерезал горло. По идее, должна была пойти кровь. Но только Колун и в том, и в этом случае знал, как перерезать горло, чтоб на землю, даже с ножа, не упала ни одна капля крови. Такое умеют лишь в Средней Азии. Существовал такой вид казни. И палач, уронивший на землю кровь, должен был быть казнен. Потому палачи даже кровь казненного слизывали с лезвия ножа. Что, не сомневаюсь, проделано и в этом случае.

— А как же окровавленная макушка, дубинка в крови? — не понимал участковый.

— Поначалу была драка. Кто ж добровольно даст себя зарезать? Дубинка трижды попадала в разные руки. Некоторое время защищался ею Николай. Он, а не хлыст, отделал Колуна. Но потом Цыган сбил с ног вашего сотрудника, вырвал дубинку и ударил по голове милиционера. Но не убил. Оглушил. Содрал кожу. Вот тут-то, пока Николай не пришел в сознание, подоспел Колун.

— И все ж, вероятно, не один он знает, как горло резать без крови, — сомневался участковый.

— Среди фартовых такой метод убийства культивируется лишь у мусульман. Веками отработанный способ. И всегда применяется как месть за что-либо очень серьезное, — рассказывал Кравцов участковому, а потом добавил: — Я знал, что Колун отбывает наказание в Трудовом. В нем инстинкт убийцы дремал все годы, но насовсем избавиться от него он не мог. К тому же я взял образцы почвы с места убийства и идентифицировал с той — на сапогах Колуна и Цыгана. Все совпало. Ведь нигде в Трудовом нет папоротника. Лишь там, на месте происшествия. Да и слепок подтвердил, что убийца был обут в сапоги Колуна. Даже два пореза о трос целиком совпали.

— Но за что они убили его? — удивлялся участковый.

— Это не просто убийство. Убить милиционера для стопорилы со стажем — не диво. Такое, к сожалению, случается. Здесь не рядовая ненависть, простите меня, к мусорам, как они говорят, сработала. Тут месть стала причиной. До ее сути будет нелегко докопаться, — признал Кравцов. Помолчав, следователь снова заговорил, негромко, уверенно: — Таких, как Колун, всегда в поле зрения держать надо. Тупой, злобный человек. Он для фартовых — находка. Слепое орудие. Может, за свое мстил, а может, на заказ. За годы работы лишь второго такого встречаю. Честно, он помог мне, указал сам на себя. А Цыган, я думаю, откроет причину.

— Трудно сказать определенно. Тоже орешек каленый, — отмахнулся участковый, оглянувшись на Колуна и Цыгана. Они безмятежно спали на плечах друг у друга.

Поделыцики… Это их последнее безмятежное время. Но едва начнется следствие и их раскидают по разным камерам, зародится недоверие, подозрительность. К моменту проведения очных ставок они станут ненавидеть друг друга больше, чем убитого вдвоем милиционера.

— Мне теперь во что бы то ни стало Сову надо найти, пока он новых дел не подкинул. За лесника боюсь. Теперь к нему посылать ребят страшно, — сознался участковый.

— Старика он не тронет. Тот не легавый, не кент, А вот вам самому он может навредить. Хотя вряд ли скоро в ваших местах появится. Думаю, поймают его в городе где-нибудь. Воры и убийцы по своему неписаному закону не возвращаются в те места, где были взяты. Это уж точно, поверьте моей многолетней практике, — улыбался Кравцов.

— А почему вы решили в Трудовое вернуться? Почему не на деляну? Как узнали, что Колун в общежитии? — спросил Дегтярев.

— Ваш Николай был убит утром. Когда все условники уехали в тайгу. На одежде мертвого не было росы. И на руках его. Значит, убит после пяти утра. Роса лишь до этого часа появляется. Ну и, главное, увидел по дубине, что убийцам досталось крепко. В таком состоянии работать не смогут. Дух захотят перевести. Так и получилось.

— А ведь и с врачами сбрехали. Никто к ним не приходил, — вспомнил участковый.

— Неудивительно. Ведь вот и бригадир сказал, что Цыган на себя и Колуна отгул запросил в счет переработок. Сегодня. Когда машины еще не уходили из Трудового. Сослался на недомогание. Мол, если лучше станет, к обеду приедут на лесовозе. Но не приехали.

…В Трудовом в это время шла своя жизнь.

В село приехала первая вольная семья. Толстенная громкоголосая баба, которую прислали продавцом в сельмаг, ее муж — невзрачный серый мужичонка, механик, и пятеро ребятишек. Они тут же вселились в новый дом. Дружно перенесли в него свой скарб, доставленный на грузовике.

Дети с визгом носились по селу, которое им, по странному совпадению, понравилось своей необжитостью.

Едва расставив койки и столы, Ксения пришла наводить порядок в магазине. Временный продавец с радостью передал ей ключи. Товаров в магазин не завозили уже несколько месяцев. На полках, стеллажах и витринах скопилось много пыли. И новая жительница Трудового выметала, мыла, выскребала грязь, зная, что завтра привезут товары и продукты.

Трое условников-работяг едва успевали приносить воду, дрова.

Ксения покрикивала, торопила их, заставляя шустрить и без того взмокших мужиков.

К вечеру не только магазин, склады и подсобки, крыльцо, а даже вывеска засверкали, отмытые до блеска.

Баба всюду навела порядок. Горластая, она даже фартозых запрягла, заставив выровнять, расчистить дорогу к сельмагу. И подбадривала всех:

— Шевелитесь, трутни сушеные, помогайте! Для себя стараетесь. С завтрашнего дня кормить вас, чертей мореных, буду. Пусть же харчи в чистоте храниться станут. А то, ишь, какую срань развели, по задницу в грязи заросли! Поди, годами тут не убирались!

К вечеру около магазина условники все под веник вычистили.

Дарья видела, как работяги без просьб Ксении помогают ее детям навести порядок в доме.

Гора напиленных и наколотых дров росла на глазах. Из трубы валил дым. Соскучились люди по семьям, вот и помогали приезжим освоиться, обжиться. Вместе все легче.

Кто-то из мужиков погладил вихрастую головенку мальчугана, сына Ксении. Других — на колени, на плечи расхватали.

Дочки старшей стыдятся: следят, чтобы ненароком грязное слово не выскочило, не обидело.

Кто-то цветов таежных принес целый букет. Пионы и колокольчики, незабудки и рябиновые ветки с гроздьями ягод. От них в доме теплее и наряднее.

А Дарье от того грустно. Ее здесь так не встречали. Не было цветов. Ни одной улыбки не проскользнуло. Никто не радовался ее приезду. Встретили настороженно. Оно и понятно. Путные бабы в тагом возрасте одиночками не бывают. А чем Ксения лучше? Тей, что детей имеет. Понятная. Не просто баба, а мать, жена, как у самих условников. Вот и потянуло к привычному, далекому и дорогому.

Пусть и мало знают семью, но ведь в ней все знакомо. Как и должно быть. А Дарья, хоть еще век проживи в селе, лишь для забавы, да и то по бухой,[2] навсегда останется. Хорошо хоть не замаралась ни с кем. С одним лишь Тихоном и жила. Хотя условники давно приписали ей в сожители Дегтярева. Она не отрицала и не подтверждала выдумки. Знала: все равно не поверят.

Нет, она не собиралась знакомиться с новыми жителями села сама. Придет время… «Чего в глаза лезть да навязываться? Своих дел и забот хватает, — закрыла Дарья последнюю банку грибов, заготовленных сегодня уже на зиму. — Еще три таких похода — и грибами на зиму обеспечена. Если только сушить их. Но опять же — где? На чердаке их спереть могут, а для чужих кто стараться будет?» — раздумывала Дарья перед открытой дверью кладовки и услышала сзади:

— Хорошая хозяюшка! С лета о зиме позаботилась.

Оглянулась. Невзрачный мужичонка за плечами стоит. На ее припасы смотрит.

— Чего вылупился? — оттеснила от кладовки плечом.

— Да вот, познакомиться решил. В одном селе жить, знать друг друга будем.

— А мне без надобности! — хлопнула дверью перед носом, истолковав по-своему улыбку человека. — Небось уже налязга- ли в уши? Натрепались обо мне всякого эти проклятые условники. Их водкой не пои, дай кости перемыть бабе! Ничего, и вас обгадят вскоре. Приперся! Сам! Без бабы! Думаешь, так на тебя и позарятся враз! Знакомиться захотел, замухрышка! — злилась баба, убирая со стола специи, банки.