Встреча с неведомым (дилогия) - Валентина Мухина-Петринская

Пока Бехлер, Женя и Валя трудились над печкой, мы обтянули дам рубероидом, зашили планками. Подпол и потолочное перекрытие засыпали опилками, заполнили паклей, застелили войлоком, обложили толем. Стены тоже в середине заполнили опилками и паклей и, чтобы было еще теплее, обили изнутри фанерой. Односкатную крышу обтянули толем. Никогда не думал, что так интересно строить дом!

Три дня мы его строили, да еще два дня вели всякие отделочные работы, мастерили мебель, убирались. Ночевать улетали домой на плато.

Домик получился замечательный! Мы к нему и тамбур приделали для хранения угля и продовольствия. К всеобщему веселью, Бехлер, закончив печь, сделал в тамбуре санузел. Этим санузлом он так гордился, что смущенный отец вынужден был крепко пожать ему руку и особо тепло поблагодарить.

Последний раз мы завтракали у пылающей печи. Тяга была великолепной — напрасно отец волновался, — в трубе так и гудело. Печь быстро нагрелась, приятно запахло тесом.

Уплетая бутерброды, которые нам наготовил кок, и запивая их горячим кофе из термоса, мы то и дело подкладывали в печь щепки и стружки. Бехлер буквально сиял. Мы его поздравляли. Сияя, он кланялся нам, как эстрадный артист. У Бехлера за эту неделю отросла изрядная борода — некогда было побриться, — и все нашли, что она ему очень идет.

— Полярникам вообще пристало ходить с бородами! — воскликнул Женя Казаков.

Вдруг на нас напало веселье. Мы беспрерывно смеялись и болтали все разом, как ребятишки. Каждый острил как умел — хорошо или плохо, все равно хохотали до слез.

Эскимосы, хотя и не всё понимали, тоже улыбались, глядя на нас.

— Давно так не смеялся! — сказал отец, вытирая слезы. — Должно быть, очень весело мне будет жить одному в этом доме… Хорошая примета! — И отец громко рассмеялся.

Но смех почему-то уже прошел, и все только улыбнулись из вежливости и стали собираться домой.

В последующие дни на гляциологическую станцию вылетали несколько раз отец и Бехлер. Перевезли туда приборы, постель, книги, кое-какую посуду и утварь. Бехлер даже занавески там повесил и картину, которую по его настоянию выбрал отец.

А день становился все короче и короче; надвигалась великая полярная ночь.

КРЕСТ ЗЕМЛЕПРОХОДЦЕВ

Поиски могилы Михаила Михайловича Казакова отец назначил на последнюю неделю сентября.

Накануне мы допоздна засиделись в кают-компании. Отец расположился в удобном кресле, сделанном руками Бехлера, вытянув свои длинные ноги и целиком углубившись в чтение. Лицо его было покойно и красиво. Он отдыхал.

Ермак мастерил в углу игрушки для детей Кэулькута. Он всегда им что-нибудь дарил: сласти или игрушки. Иногда он поглядывал на Валю, но не подходил к ней.

Вообще у нас сразу образовалась такая традиция: являться к ужину в кают-компанию, как в гости или в театр. Отец сам первый подавал пример, надевая лучший костюм, свежую сорочку, красивый галстук. Это правило по возможности соблюдалось и зимой — долгой полярной ночью. Я несколько раз наблюдал впоследствии, как в буран Валя, еле добравшись (и то при помощи Жени, отца или Бехлера) с метеоплощадки, почти задохнувшаяся от ветра и снега, отойдя немного, переодевалась, причесывалась и пудрилась.

Валя и наш кок Гарри играли в шахматы, а Женя и Борис Карлович «болели» возле них. Валя только что поставила шах и мат Жене, после чего он охотно уступил место коку. Судя по его лукавой улыбке, Женя был уверен, что и кока постигнет та же участь. Валя еще в университете слыла искусной шахматисткой.

Ангелина Ефимовна, загоревшая и поздоровевшая (она уже не казалась мне похожей на гусыню), о чем-то вполголоса беседовала с Селиверстовым. На ней было хорошо сшитое синее шерстяное платье, на плечах мех. Валя тоже к вечеру принарядилась. Ей очень шло спортивного вида полосатое платье с белым воротником и манжетами.

В тот вечер погода была хорошая, настроение у всех — тоже. Мне одному что-то было не по себе. Я пристроился возле приемника и, настроив его на Москву, пригорюнившись, слушал концерт Чайковского. Я думал о маме (где она сейчас, чем занята?), о милой своей бабушке, об одноклассниках. Уже начался учебный год… Все научные работники предложили свои услуги по моему обучению, но отец отказался наотрез, заявив, что сам подготовит меня за седьмой класс.

Мы уже приступили к занятиям. Отец построил их по методу заочного обучения: он никогда мне ничего не объяснял предварительно, как это делается в школе, я должен был сам, без всяких объяснений, учить уроки по учебнику.

— Там же все ясно написано, вот и занимайся! — сказал мне отец. — Если что не поймешь, зови меня.

Я консультировался у него только по алгебре (и то предпочитал спросить у Жени), с остальными предметами справлялся. Спрашивал он требовательно и жестко. Так он принимал зачеты у студентов. Никогда в школе я так не занимался. Не то чтобы я боялся отца, но я стеснялся при нем не знать. Кажется, умер бы со стыда, если бы не выучил урока. Я серьезно уверен, что ни одного мальчишку не учили таким варварским методом: экстерном, самоучкой, будто я был взрослый студент-заочник! Я поражаюсь, почему никто на полярной станции этому не удивлялся, как будто так и надо.

Ну что ж, я сумел! Интересно, сумели бы мальчишки из нашего класса? Им-то по сто раз объясняли учителя, а дома — родители.

Я усаживался с утра за стол в нашей уютной комнате, которую обставила еще мама, раскрывал, например, геометрию, брал в руки карандаш и бумагу и принимался разбираться в новой теореме. Сначала раз прочту— не понял. Читаю и одновременно делаю чертеж — начинает проясняться. Еще раз читаю — ага, понял. Тогда закрываю учебник и начинаю доказывать теорему. Запнулся— заглядываю в учебник. Как я мог забыть, это же просто!.. Еще раз на всякий случай читаю теорему. Ясно и понятно. Откладываю книгу, беру чистый лист бумаги и уже без «подсказки» доказываю теорему от начала до конца.

Меня пленяла логика развития доказательств. Никогда я так не любил геометрию, как теперь, когда сам изо дня в день постигал ее.

Грамматика давалась труднее, иногда даже приходилось обращаться к Вале. Но я всегда это делал так, чтобы не знал отец. Боялся, что он спросит, почему я не обратился за разъяснением к нему.

…Отец опустил книгу на колени и заговорил. Все обернулись к нему. Валя, только что обыгравшая кока (он покраснел, как помидор, и надулся), спокойно уложила шахматы в ящик и пересела поближе к отцу. Болельщики последовали за ней.

— Сейчас я перечитывал Горбатова, его «Обыкновенную Арктику»… — сказал отец. — До чего хорошо! Какое проникновение в жизнь Севера, в психологию его людей… Меня поразило одно место. Если разрешите, я его прочту.