Наталья (московский роман) - Александр Минчин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я тебя полдня прождала. Думала, что-то случилось. Ты же маленький мальчик. Я к тебе как к Аннушке отношусь…
— Спасибо, Наталья, — шепчу я.
Вагон полупустой, но мы шепчемся. Мне это нравится.
— Ты же как она, можешь поскользнуться, то ли ручонку себе сломать, то ли ножонку.
Мне нравится ее «ручонка», «ножонка».
— Я за маленьких всегда переживаю…
Я тыкаюсь слушающим ухом в ее губы, она прерывается. Я чуть отклоняюсь:
— …потому что маленькие детишки, типа, Санечка, тебя, сами не знают, что могут наделать…
Я тыкаюсь ухом в ее губы снова.
— Ну, Саня, — говорит она. — Я сегодня серьезная, не перестраивай меня.
«Станция „Ленинские горы“, следующая „Уни…“».
— Быстро, побежали, — говорит она, и мы едва выскальзываем в закрывающиеся двери. — Несерьезный ты мальчик, — говорит она, — взрослую женщину не слушаешься.
— Наталья, а знаешь, куда утки деваются на зиму с Новодевичьего пруда?
— Нет.
— Пойдем узнаем.
Мы спускаемся на эскалаторе вниз. Я смотрю на те разменные автоматы.
— Здесь я ждал тебя.
— И был просто прекрасен, не узнав меня, — через два часа.
— Разбогатеешь, значит.
— Я и так богатая…
— Чем?
— Ни чем, а кем…
Дверь открывается, закрывается.
— Почему тебя интересуют утки? — Она берет под руку меня. Вообще я ненавижу ходить под руку и смотрю на таких как на идиотов. Но с ней мне даже это нравится. Ее рука приятно зажата под моей.
— У меня есть любимая книжка, американского писателя, «Над пропастью во ржи».
— Я читала ее на английском. Тебе нравится этот мальчик?
— Да. И его сестричка Фиби, такая лапочка.
— Поэтому тебе хочется походить на него и узнать это. — Нет, мне ни на кого не хочется походить, я не похожий…
Она останавливается, повернув меня к себе:
— Да, ты, правда, не похожий мальчик. — И добавляет: — Ни на кого.
Двигаемся дальше.
— Просто я захотел узнать, куда из этого пруда деваются утки. И сказать ему. Ему ведь так никто и не сказал. Куда из их парка деваются утки.
— Как ты ему сообщишь об этом?
— Не знаю, — говорю я, — надо сначала узнать, куда утки деваются.
Пересекая Лужники, дамбу, мы приходим к пруду. Где утки, мы так и не узнаем, и мне жалко того мальчика.
Мы стоим на ледяном пригорке, и я придерживаю ее.
— Наталья, а хочешь в лес поедем?
— Хоть в Булонский!
— Наталья, я серьезно. Ты как маленькая…
— Конечно! Могу я побыть такой, как ты, хоть иногда… А где лес?
— Внуково, — говорю я отловленному таксисту.
Туда они всегда едут, так как там аэропорт и можно наколоть прилетевших. Пролетающих и перелетающих.
— Ты опять об утках думаешь? — спрашивает она.
— Нет. О тебе.
Я наклоняюсь и целую ее руку, лежащую на колене. Ей стало жарко, она расстегнулась. На ней кремовато-коричневая кофта английской вязки, а под ней — темно-коричневый свитер-водолазка. А под ним… очертания прекрасны. Меня почему-то волнует ее грудь. Я никогда толком не разглядывал Наталью до конца. Обычно в первый же раз я разглядываю в пришедшей все сразу, до упора; мысленно раздевая, если не раздевается сама. А здесь у меня даже такого желания не возникало. Не то я боюсь увидеть что-нибудь не такое… К тому же она не «пришедшая»…
Но грудь все-таки должна быть у нее потрясная, она тревожит.
— И что же ты обо мне думаешь, Санечка? — она смотрит на меня.
Я колеблюсь. А, всегда надо в лоб.
— Какая у тебя грудь? — и осекаюсь.
— Женская, — спокойно отвечает она.
— А я думал, что мужская, — смеюсь я, видя улыбку в ее глазах.
— Хочешь посмотреть? — спрашивает она.
— Прямо сейчас?
— А почему бы и нет, — она берется за край свитера. Шофер внимательно смотрит в заднее зеркальце, по-моему, даже не следя за дорогой.
— Наталья! — говорю я и делаю ей глаза.
— А что? — отвечает она. — Мы современные люди. У тебя девочки раньше такие были?
— У меня не было раньше «девочек». Ты первая…
Она порывисто наклоняется и целует меня.
— Спасибо за это…
Мы несемся за городом, где-то посредине дороги.
— Здесь, — говорю я.
— Что? — не понимает он.
— Здесь остановите.
— Посреди леса?
(Посреди города, говорю про себя.)
Он останавливается, резко тормозя. Наверно, кляня меня и считая за придурочного.
Наталья быстро раскрывает сумку. Я останавливаю ее руку и царственным жестом, чуть повернувшись, достаю из кармана хрустящую десятку.
Она смотрит удивленно на меня, а я шепчу ей:
— А ты думаешь, так бы я и сел с тобой в такси…
Она целует меня в щеку.
Таксист дает мне сдачу.
— Рубль себе, — говорю я.
Рубль в то время были большие деньги.
По-моему, он не смотрит на меня уже как на придурочного и все кивает головой — благодарно.
Я помогаю Наталье выйти из машины и по привычке смотрю на сиденья.
Коричневые две шоколадки лежат, забытые, в углу.
— Наталья, ты когда-нибудь точно потеряешь свои варежки, которые я люблю. Где они?
Я хлопаю дверью. Такси отъезжает, потом возвращается.
— Может, за вами приехать, когда скажете?
— Спасибо, — говорю я, — мы в лесу жить останемся.
Он смеется и уезжает.
— Все, Наталья, в лес, в тишину, на природу. Два года мечтал, благодаря тебе выбрался.
Строгий взгляд:
— Так, так, Саня, — говорит она, когда мы спускаемся вниз по склону. — Значит, вот о чем ты думаешь, глядя на меня. И не представляла, что ты такой…
— Нет, Наталья, я… ты меня не так поняла… Просто в тот момент я подумал об этом, а ты спросила. А вообще меня это не интересует…
— Ах, вот как! — она расширяет глаза. — Значит, я тебе уже не интересна?..
— Нет, ты не так поняла, — я сбиваюсь, она наклоняется и целует меня.
— Санечка, даже взрослой женщине объясниться не умеешь. Комплимента… что молода, не дождешься.
Какого там комплимента, когда она выглядит моложе меня.
— Ты, Наталья, ты, — мы проходим заснеженную поляну, приближаясь к первой гряде леса, — ты — хорошая…
— Забавный комплимент, — смеется она.
— Я их вообще не могу говорить. Я считаю, что дела лучше слов.
— Ладно, не смущайся, не твоя вина, что я стара и не вызываю у тебя…
Я делаю вид, что ставлю ей ножку, а она делает вид, что падает в снег. Но не падает. Мы входим в хвойный лес. Божественный запах. Елки, сосны стоят ровными рядами, колоннами. Снег лежит девственный, нетронутый, нехоженый. Ровным — шапкой — покровом. Солнце лучами пробивает сквозь вершины, давая загадочную светотень лесу, будто окружив тебя и держа в спокойной хвойной тишине, замкнутой и недоступной для других; для всего остального мира.
Мы идем след