Суворовец Соболев, встать в строй! - Феликс Маляренко

Санька, заправив шинель под одеяло, стал ждать Витьку, а тот с трепетом сжимал угол подушки. Потом, сгруппировавшись, яростно махнул в сторону противника.

Второй взвод, приняв этот жест за сигнал, с подушками и «морковками» с гиганьем и криками «ура!» выскочил на середину коридора и тут же столкнулся с первым и третьим взводами, тоже до зубов вооружёнными холодным постельным оружием.

В конце казармы наступал четвёртый взвод. И грянула коридорно-казарменная битва.

Спальню оглашали радостные крики, истошные вопли, зов на помощь и победный клич. Бой из коридора перекатился во взводные помещения, и уже не разбираясь, в темноте, свои лупили своих.

— На! На! – кричал Серёга Яковлев. – Получи! Знай наших! Знай второй взвод! – рубил подушкой, восседая на противнике.

— Ты что, Кулак? – истошно вопил под ним Борька Топорков. – Я же свой.

И Серёга добил бы свою жертву, если бы подушечный удар не смёл его с поверженного Борьки. Это Вовка Миронов мощным замахом сокрушил его.

— Ты что, Копна? – пробовал усовестить его Серёга, но получил удар подушкой от Борьки.

— Давай пробираться, — позвал Витька и, закрыв голову руками, двинулся через коридор по направлению к свету с площадки дневального. Санька спрятал голову в плечи и стал медленно протискиваться через плотную стенку боя, тут же потеряв из виду друг друга, получая спереди, с боков, сзади тяжёлые удары. Когда он оказался на площадке, Витька уже отряхивался от перьев и выплёвывал пух.

— Эх, жалко в такой момент уходить! Я бы сейчас первому взводу… Эх, вернуться бы? Может, вернёмся? – но тут же махнул рукой. – Нет, пошли!

В классе включил свет, достал тетрадку, сел за парту, пригласил Саньку.

— Садись, — и раскрыл тетрадку, в которой всё так же красовался заголовок «План любви».

— Вить, мне не нравится это, — тихо сказал Санька.

— Да что ты к названию привязался? Подумаешь, не нравится. Не название же главное. Главное – план. И красиво написано, зачем же переделывать? Мы ему и любовь организуем. Что же не нравится тебе?

— Не нравится мне кому-то и что-то организовывать, — вдруг неподдельно возмутился Санька. – Не нравится. Ну неужели ты думаешь, Володе нужно, чтобы ты ему организовал, чтобы ты его знакомил с Лидой? Если бы он сам захотел, то обошёлся бы без тебя. Он же смелый, с Воробьём, не побоялся и парашютист, а ты…

— А, много ты понимаешь! Там, может, и смелый, а подойти к ней боится. К ней многие подойти боятся. И я боялся бы. А если бы она знала про Володю, то влюбилась бы. Вот мы и должны их познакомить.

— Ну давай «План знакомства» хотя бы назовём, а то какой же это план?..

— Ну назови, я же не против! Только переписывать жаль. Видишь, какие большие буквы, и красиво, — возбуждение, рождённое подушечным боем, ещё не погасло в Витьке, и он продолжал яростно сопротивляться уничтожению своего «шедевра».

— А дальше, — придвинулся ближе Санька, — что дальше?

Витька распрямил свою худую спину, повернулся и принялся торжественно излагать свой план.

— Первое, надо написать Лидке письмо от Володи. Но не подписывать: пусть ей будет интересно. Потом написать ещё одно письмо. Указать только номер роты, и всё. Письма так два-три. Сначала она, может, не заинтересуется и наше письмо выбросит. Но потом ей всё же станет интересно. Тогда мы назначим ей свидание с Володей. И уж после этого она обязательно в него влюбится, и всё будет решено.

— Это всё? – Саньку удивил на редкость элементарный план друга. – Значит, ты всё время потратил на заголовок? В твоём плане письмо, ещё письмо и ещё… А потом встреча? Зачем надо было меня сюда тащить? Думаешь, твой план сработает?

—Это сейчас три пункта, — разбрызгивая негодование, подскочил Витька. – В моём плане было вначале пригласить её в кино, потом в театр, потом угостить газированной водой и пирожками, затем мороженым, но я решил пока это оставить, сейчас нельзя загадывать, как всё повернётся.

— Вить, ну а если она ответит, что тогда?

— Давай напишем ей наш адрес и подпишемся: «Суворовец В.».

— Почему «В», а не «З»?

— Про Зайцева она быстро догадается. А без тайны у нас ничего не получится.

— А как письмо писать?

— Ну, это проще простого. Столько книг о любви, больше чем о войне, и во всех письма, от которых сразу влюбляются. Найдём, перепишем. Получится.

Витька говорил так уверенно, что Санька понемногу начинал ему доверять.

«Может, так и нужно делать. Нужно писать, нужно влюблять, нужно организовать встречу».

— Всё-таки Лидка будет наша. И пусть не моя, не твоя, а Володина. И мы её никому не отдадим, если она даже не пожелает в училище приходить, если ей вздумается поступать в театральное, оперное или цирковое училище.

Внизу гремела битва. Шум, гам, крики пробивались на второй этаж. Но та победа, которую планировал Витька, стоила победы взвода на первом этаже.

Витька сложил тетрадку и внимательно посмотрел на Саньку.

— Что, согласен? Да?

Санька пожал плечами.

— Значит, согласен. Мы сделаем всё как надо. Они будут благодарны. Ну всё. – Витька засунул тетрадку в сумку сержанта и прихлопнул сверху. – Теперь давай вниз, и со свежими силами поможем нашему взводу добить первый и третий.

Но шум неожиданно погас, и в класс долетел металлический звон голоса сержанта Чугунова. Слов, в которые вкладывал возмущение сержант, разобрать было трудно, но Витька, будто обезьяна, подпрыгнул, прижал палец к губам и тут же выключил свет.

— Тихо спускаемся, прыгаем в туалет, а там переждём, — уже шёпотом сказал он.

Как по горной тропе, прижимаясь к стене, они миновали лестницу, проскользнули через площадку дневального, исчезли в туалете, но мгновенно были обнаружены.

— А, вот вы где, голубчики! Что вы здесь делаете?

Витька смущённо опустил голову и исподлобья взглянул на сержанта.

— Ладно, — понизил голос Чугунов, — если через десять минут не будете в постели, я найду, чем вам заняться.

Витька и вслед за ним Санька пробежали по коридору и, сбросив с себя одежду, юркнули в прохладные простыни, под тёплые шинели и одеяла, заткнутые под матрац в виде спального мешка.

В воздухе летал ещё не успевший опуститься пух, а рота уже ровно дышала, посапывала, не шевелясь на панцирных сетках.

В казарме властвовал сон, как будто десять минут назад здесь не было подушечно-полотенечного побоища. В глубине казармы кто-то сквозь сон звал маму.

Санька обнял подушку, подтянул ноги, закрыл глаза и провалился в пустой бесцветный глубокий сон до грубой и тяжёлой, как удар молота, команды: «Подъём!»

Спасибо, Александр Сергеевич!

Утренний подъём обычно проходил как в ускоренном кино.

Но на прогулку суворовцы выходили, толпясь на площадке дневального, и не торопились окунаться в холодный морозный воздух, который лохмотьями пара врывался в открытые двери. И тогда подоспевшая команда дежурного по роте «Выходи строиться» моментом смывала толпу на мороз.