Мой Лютый нежный и ласковый (СИ) - Ермолина Юлиана

Забрала наспех волосы в хвост, накинула куртку с шапкой и побежала в метро. Только бы успеть помочь, только бы хватило денег. Ведь денег у меня по питерским меркам немного. Но надеюсь, что моих накопленных сто пятьдесят тысяч рублей хватит хотя бы на обезболивающие уколы для отца. Хотела конечно на них жить тут в Питере, но ничего, что-нибудь придумаю, главное сейчас помочь близкому человеку.

Шла быстрым шагом до его дома и мысленно себя настраивала на печальное зрелище. Явно сейчас отец не в лучшей форме, поэтому морально я должна быть к этому готова. Мой внешний вид и спокойствие должны вселять в него уверенность в завтрашнем дне. На моем лице не должны отражаться жалость и сопереживание. Как я успела заметить, отец этого не любит. Вроде получается. Мне кажется, я внутренне настроилась и собралась.

Зашла в подъезд и через ступеньку поднялась на нужный этаж. Спешила, ведь от каждого моего шага зависела его жизнь, его страдания. Потерпи, отец, я уже близко.

Стучать в дверь не стала, легким рывком сразу открыла ее и вошла. Ко мне навстречу тотчас пошел мужчина небольшого роста в кожаной куртке. Странная одежда для врача. Может это практикант или врач из платной клиники? Уже ждет, чтоб не терять время.

— О, мы тебя уже заждались, проходи, — обходит меня и закрывает дверь на ключ.

Я глазами ищу отца, стараюсь не замечать его обращение ко мне на «ты» и щелчок замка, но отца на кровати нет. Рядом на табуретке сидит еще один мужчина. Крупный, лысый и почему-то совсем не располагающий к себе. Он оценивающим взглядом пробежал по мне сверху вниз и радостно оскалился. Я сделала шаг назад, и уперлась в дверь со словами:

— Что здесь происходит? Где мой отец? — паника сразу сковывает все мои движения.

— Ему стало хуже, мы же сказали, значительно хуже, — легкий смешок и следом самые страшные слова, — помер твой батя, еще вчера, — произносит тот, кто закрыл дверь. — А вот должок нам свой так и не отдал. Ты принесла деньги?

Умер. Это слово впивается в кожу и отравляет ее. С каждым вздохом становится труднее дышать. Не может быть, этого не может быть! Он же говорил, что время еще есть. Неужели я опоздала? Опоздала?

Стоп! А почему я должна им верить?

— Я вам не верю! — я уже кричу?

— Ну и дура. — Абсолютно спокойный и умиротворенный голос. — Вчера прямо в этой постели он и окочурился. Соседи ментов вызывали. Те рыскали, но ничего не нашли, дверь только опечатали и свалили. Вон посмотри, — показывает кивком головы в сторону раковины, — на столе их типа пломба лежит.

Сама не знаю почему, но поворачиваю голову и действительно вижу клочок бумаги с какой-то печатью. Может это развод? Подхожу ближе и замечаю пару букв «чатано», надпись «не вскрывать» и печать следственного отдела. Это очень похоже на правду. Тем более отец болел. Папа, неужели я тебя снова потеряла и уже навсегда?

Становится душно, поэтому я снимаю шапку. Хочется скатиться по стенке, но держу себя в руках. Медленно и глубоко дышу. Выкарабкиваюсь из этого душевного ада.

Один из этих товарищей принес табуретку и поставил рядом со мной.

— Садись, что-то ты хреново выглядишь. А мы ведь разговор только начали. Давай сумку, подержу.

Я пытаюсь ухватиться за сумку, но он вырывает ее с силой. Отходит вглубь комнаты и высыпает с грохотом содержимое на стол. На столе в рассыпную оказываются моя банковская карточка, карта на метро, телефон, паспорт и блеск для губ.

Сидевший на стуле мужик сразу берет паспорт, открывает его и читает вслух:

— Княжева Арина Владимировна. Гляди-ка и правда не врет, — поворачивает голову на меня и спрашивает, — где деньги, Арина Владимировна? Ты ведь бежала спасать своего папашу не с пустыми руками, верно?

Я стою и переминаюсь. Всё происходящее кажется дурным сном. Хочу на воздух, хочу скорее уйти отсюда. Бросаюсь резко к двери, дергаю ее и, понимая, что она заперта, начинаю по ней барабанить и кричать: «Спасите кто-нибудь, помогите!».

Меня тут же хватают со спины и резко бросают на табуретку. Я падаю мимо нее на пол и больно ударяюсь ногой. Надо мной сразу встаёт один из них. Он поднимает край своей куртки, демонстрируя мне оружие, при этом говорит:

— Если не заткнешься, мы найдем способ тебя заткнуть. Ты поняла?

Меня сковал дикий ужас. Я не хочу умирать. Я же еще так мало чего в жизни видела. А как же Стас, мама, брат? Нет, я буду бороться за жизнь, мне есть чего терять, поэтому я неуверенно утвердительно киваю.

— Садись и слушай.

Я, превозмогая боль в ноге, встала и села на табуретку. Дальний от меня мужчина сразу начал свой монолог:

— Твой папаша задолжал нам деньги. Он проиграл крупную сумму денег очень серьезным людям. Кормил нас «завтраками», что возьмет кредит. В качестве аванса отписал нам эту халупу. Но она покрывает лишь малую часть. Так как у него объявилась дочь, то есть ты, — он показывает визитку Лютого, которую мы передали отцу через бывшего папиного коллегу, на которой записан мой телефон, — то долг теперь будет числиться за тобой. Нам по барабану кто долг за него вернет. Если бы он не «крякнул» раньше времени, то мы бы стрясли с него эту сумму. Хоть почку бы продал свою. Впрочем, не думаю, что она у него еще была, — едва заметно улыбнулся. — Это игрок с большим стажем, я еще помню, как мы его двушку в свое время удачно продали.

Он говорит, а у меня папины слова водят хоровод в голове: «Я продал квартиру, чтобы помочь матери сделать операцию». Где правда? У кого? Это был обман? Зачем? Чтобы казаться лучше, чем он есть? Какой смысл в этом? Следом встал на место его разговор с соседом, в котором он сказал, что я медсестра, а не дочь. Он не хотел, чтобы кто-то узнал обо мне. Пытался защитить меня? Или боялся, что его начнут шантажировать мной? В голове полный хаос и бардак. Я ничего уже не понимаю. Где истина, где золотая середина? Почему я все время придумываю отцу оправдания? Пытаюсь зацепиться за его светлый образ. Но ведь о покойниках нельзя плохо говорить? Боже, какое страшное слово. Нет, нет, не о том сейчас надо думать. Арина, думай, как тебе свалить отсюда, сбежать.

— На сегодняшний день, — мужской голос выводит меня из размышлений, — его долг составляет восемьсот тысяч рублей, — эта сумма звучит как приговор. Мой личный приговор. — Ты готова внести аванс, я ведь уверен, что у тебя есть деньги с собой.

Я отрицательно киваю головой и инстинктивно прижимаю руки к куртке, словно хочу уберечь свои честно заработанные деньги. Он делает знак рукой второму человеку и тот начинает подходить ко мне со словами:

— Лучше сама отдай, иначе придется раздеть тебя догола, — эти слова пугают.

Почему-то совсем не хочется проверять их на веру, но и отдавать деньги тоже жалко. Может он блефует? Мужик подошел ко мне и, схватив меня за шиворот, резко поднял со стула. Какие тут шутки. Я начала сопротивляться, отбиваться руками и бубнить: «Не надо, я сама отдам, сама». Он чуть расслабил хватку, и я достала почти трясущими руками свою заначку. Ну вот, и отцу не помогла, и сама без денег осталась. Но не это сейчас главное, как бы вообще живой отсюда уйти.

Мужик с довольной улыбкой начал трясти мои купюры и приговаривать:

— Может еще что-то прячешь? — я отрицательно киваю с ужасом в глазах, а он добавляет. — А если поискать? — и снова делает ко мне шаг.

— Честное слово, у меня больше ничего нет, — тараторю от испуга. Потому что понимаю, если они захотят меня тут убить или изнасиловать, их ничего не остановит. Забытое богом место.

— Да что ты деваху запугал совсем, — второй мужик его останавливает, и он отступает, передает деньги этому мужчине, а я снова плюхаюсь на табурет, — видишь, она добровольно с нами сотрудничает. Сколько тут?

И начинает считать.

Я отдала все деньги, может теперь меня отпустят? У меня умер отец, а я тут сижу и о каких-то долгах слушаю. Всё потом, сейчас просто хочется удостовериться, что смерть отца — это не вымысел. В глубине души еще теплится надежда, что это какая-то ошибка. Хотя понимаю, что скорей всего цепляюсь за дымку и она сразу развеется, стоит мне только набрать телефон морга.