Цепная лисица - Кира Иствуд

полночь, и меня вдруг одолело нервное беспокойство похожее на то, что я испытала сегодня утром по дороге в Универ. Словно я позабыла про какую-то важную встречу и теперь жутко опаздываю. Руки так и чесались сверить время, ноги вздрагивали, готовые бежать. Куда? Зачем?

Я зажмурила глаза и натянула одеяло до самого носа, стараясь заснуть и не думать о пока ещё незначительной, но очень быстро растущей тревоге, поселившейся точнёхонько под сердцем. Но чем дольше я лежала, тем скорее разрасталось волнение. Опять разыгрались Узы? Интересно, Павел чувствует тоже самое?

— Достало, блин! — воскликнула я, сдаваясь, отбрасывая одеяло в сторону и вскакивая так, точно меня сдёрнули с кровати. Сна не было ни в одном глазу. Руки тут же схватили мобильник, крепко стиснули, словно собирались выжать его, как губку. Пальцы сами листали контакты в поисках номера Павла. Усилием воли, я заставила себя остановиться.

“Неужели, я такая слабачка, и сразу кинусь звонить ему? Он говорил, влияние Уз будет похоже на любовь, но ей-богу, ничего общего! Скорее походит на волнение о невыключенном утюге… “

Телефон погас от бездействия. В чёрной глади экрана отразилось моё лицо — полу-звериное, искажённое мукой. Вертикальный зрачок в окружении янтарной радужки, глаза широко раскрыты. На ещё человеческих щеках — лихорадочный румянец. Губы сжаты до белой линии, словно расслабься они на миг и не сдержат крика.

Я уже хотела отбросить телефон в сторону, но тут он бренькнул, и на экране высветилось уведомление о сообщении в соцсети.

Имя отправителя: Александр Клименко. С расплывчатой фотографии смотрело улыбающееся лицо Алека.

Я открыла сообщение с замиранием сердца.

“Привет! Я, наверное, вообще не имею права тебе писать, и тем более что-то просить, и ты возможно уже закрыла сообщение, но если нет, то прочти до конца и ответь мне “Да”. Только “Да”. Другого ответа мне нельзя получить. Другой ответ НАС убьёт.

Знаю, я был полным козлиной последние пару лет и вполне это осознаю, но всё же должен теперь сказать кое-что очень важное. Возможно это “важное” как-то меня оправдает, хотя я того не желаю. Прошу всего об одном разговоре. Лично. Без сторонних лиц. Мне жаль, что я так долго с этим тянул, но больше ждать не имею права. Позволь мне объясниться, напиши “Да”, и я сегодня же приду к твоему дому. Ни в коем случае не говори об этом шакалу, и ничего не спрашивай. Просто согласись, и я приеду так быстро, как смогу. Тина, это важно… Пожалуйста. Ради нашего прошлого”.

Я перечитала сообщение раз или два, телефон прыгал в ослабевших руках. Три раза “ДА” было впечатано в строку ответа, но всё ещё не отправлено. Я стирала и набирала их заново, и снова стирала. В ушах стучала кровь, а воздух с трудом пробивался в сведённое судорогой горло. Может ли это письмо оказаться злой шуткой? Нет, Алек не стал бы меня мучать, он серьёзен, и от того ещё страшнее.

“… ради нашего прошлого”.

“… мне жаль, что я так долго с этим тянул”.

Как часто я мечтала о чём-то подобном, видела во снах, и вот — желание исполнилось, точно по волшебству. Вот он — мой час, моя синяя птица, так почему я медлю!? Почему позволяю выскользнуть счастью из рук?

Узы горели огнём. Я знала, что чувствует человек на другом конце, он показал мне сегодня утром. Могу ли предать его? И как после смотреть ему в глаза? Только Павел помог мне, только он протянул руку. Могу ли предать… Могу ли…

Телефон выскользнул из пальцев. Я не пыталась его остановить. Он полетел вниз, с хрустом ударился об пол — стекло треснуло и, моё сердце треснуло вместе с ним. Всё было кончено.

Слёзы катились по щекам. Из горла вырвался надломленный смех, тут же перешедший в рыдания. Я упала на кровать, зарываясь лицом в подушку, глуша всхлипы и одновременно задыхаясь от них.

Моя истерика длилась, кажется, около часа, но когда я сверилась с настенными часами, оказалось, что прошло чуть более пятнадцати минут. Вернулась лихорадка, челюсти стучали, лицо щипало. Опустошённость была полной и окончательной, я напоминала себе пересохший пруд, из которого выкачали всю воду.

Телефон так и продолжал лежать на полу. Качаясь, словно зомби, я перешагнула через него и открыла створку шкафа. Поднялась на цыпочки и не глядя достала с верхней полки старую коробку из-под обуви. Все движения были отточены сотнями повторений и не требовали участия мозга. Вернулась на кровать и бережно сняла крышку. Лежавшее под ней я знала, как свои пять пальцев. Моя маленькая постыдная коллекция. Шесть замусоленных фотографий, кожаный браслет с колючками, смятые записки, которыми мы с Алеком обменивались в классе, и плеер — тот самый, который мы слушали на крыше. Я исправно заряжала его раз в месяц, поэтому теперь только и оставалось, что вставить наушники в уши, закрыть глаза и нажать кнопку “Play”. Музыка пролилась на мою иссохшую душу, как чистая вода.

Я слышу, как в ночи устали серые дома:

Им стало слишком тесно, они так много знают.

За стенкой в тишине один и тот же крик:

И в сотый раз по кругу кому-то повторяют:

Дыши… Дыши… Дыши… Дыши…

Я дышала глубоко и шумно, повинуясь призыву. Слёзы опять навернулись на глаза. Сцены прошлого мелькали в памяти и тут же растворялись. Они ничего не значили. Всё — ложь. Фикция. Пшик. Я никогда не любила, только обманывалась. Пора расстаться с иллюзиями.

Ненадёжные стены панельных строений

Впитали в себя вкус побед и поражений

И харкнули это из себя наружу

Прямо мне в душу, прямо тебе в душу.

Никуда не убежать от соседского уха,

Но оно, поверь, будет безнадёжно глухо,

Когда над тобой начнут колдовать

И кто-то тебе будет повторять и повторять:

Дыши… Дыши… Дыши…

На этих словах я вскочила и схватила коробку.

Дыши… Дыши…

Открыла окно. В лицо ударил ветер. Размахнулась и швырнула коробку со всем содержимым с третьего этажа. Плеер отправился следом.

Фотокарточки разлетелись в стороны, как подбитые бабочки, записки подхватил ветер. В сердце ничто не дрогнуло. Я была готова расстаться с обманом. Забыть прошлое и принять правду. “Сбрось чувства, точно хлам!” — так сказал Павел!

Перед тем, как закрыть окно, я напоследок глянула вниз, чтобы посмотреть, куда упала коробка, и нет ли на улице людей… и застыла, как громом поражённая.

У подъезда, задрав голову и смотря прямо на меня, стоял Алек.

Сцена