Жена башмачника - Адриана Трижиани

– В этом весь смысл, Чиро, – улыбнулся Эдуардо. – Иисус знаменит вовсе не расшитыми ризами.

– А что будет со мной? – тихо спросил Чиро.

– Семья Анны-Изабель позаботится о тебе. – Голос Эдуардо дрогнул: он уповал на то, что его слова окажутся правдой. Заботиться о Чиро всегда было его обязанностью. Как он сможет доверить ее кому-то еще? – Такова жизнь, ты же знаешь. Родственники ничего не могут сделать для Анны-Изабель, потому что она монахиня и дала обет бедности. Вместо этого они сделают для тебя то, что она просит. Ты очень везучий, Чиро.

– Правда? Ты считаешь нас везучими?

Сам Чиро считал, что судьба против них на каждом своем повороте. Если бы тем вечером он не забыл ключи, то не застал бы Кончетту со священником, что послужило причиной всех этих ужасных событий.

– Да, брат. Мы ведь добрались сюда. – Эдуардо смотрел на пути, стараясь не плакать.

Братья Ладзари, стоявшие сейчас на платформе, еще ни разу в жизни не разлучались. Мало что осталось между ними невысказанным. Во многом Эдуардо заменил Чиро родителей: служил для него моральным ориентиром, помогал разобраться в монастырской жизни, подталкивал к учебе – и в то же время советовал видеть в людях лучшее и задуматься о возможностях, таившихся в том мире, что лежал за пределами деревенской площади Вильминоре.

Эдуардо исполнилось семнадцать, он был склонен к созерцательности и смирению. Его отличали необычные для молодого человека серьезность и чуткость.

Чиро должно было исполниться шестнадцать на пути в Америку, на корабле. Он уже вымахал до метра восьмидесяти. Задиристость, свойственная ему в детстве, сменилась мужественностью, благодаря которой он казался старше своих лет. Эдуардо оглядел Чиро и решил, что младший брат в состоянии позаботиться о себе физически. Но его беспокоила доверчивость и наивность Чиро, которыми могут воспользоваться люди менее благородные. Молодые люди с кротким характером обычно сознают, что в мире есть темная сторона. А сильные, вроде Чиро, – никогда.

– Знаешь, Чиро, – медленно заговорил Эдуардо, – я ведь не слишком остро чувствовал утрату отца, потому что ты так сильно на него похож. Иногда, засиживаясь допоздна над учебниками, я смотрел на тебя спящего и вспоминал, как он лежал на траве, отдыхая во время сиесты. И мог бы поклясться, что папа никогда не оставлял нас, потому что он живет в тебе. Ты похож на него, и далеко не только внешне. Склад ума у тебя такой же, как у отца.

– Правда? – Чиро жалел, что мало что помнит об отце. Разве что смех да манеру прикуривать.

– Ты всегда говоришь правду. Заступаешься за слабых. И не боишься рисковать. Когда сестры сказали, что нам придется уехать и что ты должен отправиться в Америку, ты не дрогнул. Не заплакал. Не попытался что-то выторговать для себя, просто принял их предложение.

– Может, это значит, что я простофиля?

– Нет, это значит, что ты мудрец. Как и папа, ты не боишься попробовать что-то новое. У меня нет этой смелости, а у тебя есть. Я не беспокоюсь, что с тобой будет в Америке, ты справишься.

– Лжец.

– Пусть так – я пытаюсь не беспокоиться.

– Хотел бы я сказать то же самое, – заметил Чиро. – Будь начеку, Эдуардо. Святые люди иногда этого не умеют. Не позволяй помыкать собой или дать почувствовать, что ты не такой, как они. Ты умнее, чем большинство из них. Действуй решительно. Покажи, на что способен.

– Сделаю все что могу.

– А я буду работать изо всех сил, потому что только так и умею, – сказал Чиро. – Но все, что мы делаем, это для того, чтобы вернуться в горы. Вместе. (Эдуардо кивнул.) Молись за меня.

– Папа кое-что сказал мне в ночь перед отъездом, и я записал его слова в своем молитвеннике, чтобы никогда не забывать.

В глазах Эдуардо блеснули слезы. Он открыл на первой странице молитвенник в черной кожаной обложке и протянул Чиро. Там крупным детским почерком Эдуардо было написано:

В этом мире остерегайся того, что означает все или ничего.

Чиро закрыл книгу и вернул ее Эдуардо:

– Ты никогда не расставался с молитвенником. Он твой. Храни его.

Эдуардо решительно вложил книгу в руку Чиро:

– Нет, теперь твоя очередь. Прочтешь это – и подумаешь обо мне. Кроме того, я знаю, что ты не из тех, кто ходит к ежедневной мессе…

– Или даже к воскресной…

– К любой! – улыбнулся Эдуардо. – Но если ты будешь читать молитвенник, то, думаю, найдешь немного утешения.

Чиро закрыл молитвенник.

– Сестры из монастыря Сан-Никола, мой брат и весь мир сговорились сделать из меня доброго католика. Желаю всем вам удачи!

Раздался пронзительный свисток прибывающего поезда. Смотритель взобрался по лестнице и написал на огромной доске место назначения: РИМ.

– Мне пора. – Голос Эдуардо дрогнул. – Мой поезд.

Братья обнялись. Некоторое время они стояли, прижавшись друг к другу, затем Эдуардо осторожно отстранил брата:

– Тебе нужно на второй путь, поезд до Венеции прибудет туда.

– Знаю, знаю, потом паромом в Гавр. Эдуардо?

– Да? – Эдуардо взял свою сумку.

– Я никогда не был во Франции.

– Чиро!

– Да?

– В Венеции ты тоже никогда не был.

Чиро подбоченился:

– Думаешь, по мне это будет видно? Я похож на козопаса с Альп?

– Только когда на тебе тирольские кожаные шорты.

Эдуардо повесил сумку на плечо:

– Будь осторожен в Америке, Чиро. Не позволяй никому обмануть тебя. Следи за деньгами. Не стесняйся задавать вопросы.

– Обязательно, – заверил Чиро.

– И пиши мне.

– Обещаю.

Четыре молодых человека, примерно одних лет с Эдуардо и с похожим выражением лица, каждый с одной-единственной сумкой, уже садились на римский поезд. Эдуардо повернулся, чтобы последовать за ними.

– Твои новые братья ждут тебя, – сказал Чиро.

– Они никогда не станут мне братьями, – ответил Эдуардо. – Брат у меня только один.

Чиро смотрел, как Эдуардо медленно исчезает в толпе.

– Не забывай об этом! – крикнул Чиро, помахав молитвенником, а потом тоже пересек платформу и сел в поезд, увозящий его в новую жизнь.

Часть вторая

Манхэттен

1

Льняной платок

Un Fazzolletto di Lino

После прощания с Эдуардо на бергамском вокзале прошло два дня. Чиро поднимался вверх по сходням парохода «Вирджиния» в Гавре. Его впечатления от французского портового города ограничивались видами Ла-Манша, на водах которого качались шлюпки, бившиеся о корпуса пришвартованных в доках океанских лайнеров. На пирсе суетились пассажиры, заносившие на сходни свой багаж. Из-за стены рыболовных сетей толпы влюбленных махали носовыми платками и шляпами в знак прощания.

Но Чиро было некому махать. Он был на удивление сдержан и рассудителен – для столь энергичного молодого человека, в первый раз пускающегося в плавание. Перед тем как подняться на борт, Чиро купил себе холодной поленты с горячим молоком. От колбасы он отказался, и вполне сытная еда обошлась в пару медяков. Он надеялся прибыть в Америку, не растратив свой маленький капитал.

Стюард проверил билет и направил Чиро в трюм, в отделение третьего класса. Чиро с облегчением узнал, что на этом корабле пассажиры разного пола путешествуют врозь. Сестра Эрколина рассказывала о том, как иногда на мрачных палубах для бедных мужчины, женщины и дети находятся в одном огромном помещении, разделенном на квадраты лишь полосами, прочерченными на полу.

Чиро открыл металлическую дверь своей каюты, сунул туда голову и остановился. Комната была размером пять на пять футов, с маленькой, прижатой к стене койкой. Чиро не смог бы выпрямиться там в полный рост, а еще в каюте не было окна. Но там было достаточно чисто, свежо пахло морем.

Чиро сел на койку и открыл мешок. Запах монастырской прачечной – крахмал и лаванда – окружил его, напомнив о Вильминоре. Чиро быстро защелкнул замок сумки: запах – это все, что теперь осталось у него от жизни в Сан-Никола.

Корабль поскрипывал, покачиваясь на волнах, терся о сваи. Чиро перевел дух – в первый раз с той минуты, как сел на поезд в Бергамо. Вся эта суета, оставшаяся теперь позади: пересадка с поезда на поезд, паром в Венеции, покупка билета по прибытии в Гавр, – держала его в страшном напряжении. С утра до вечера он не осмеливался задремать или задуматься – из страха, что пропустит поезд или паром.

Ночь в Венеции он провел в церкви. Во вторую нашел пятачок между магазинами на променаде в Гавре. Теперь лишь океан отделял его от начала новой жизни. Чиро избегал разговоров с незнакомцами, потому что его предупреждали об аферистах, которые охотятся за доверчивыми пассажирами. Хотел бы он посмотреть на того, кто попытается забрать его деньги. Чиро спрятал их в висевший на шее мешочек, а потом для большей сохранности еще и приколол его изнутри к рубашке.

Сердце Чиро разрывалось при мысли о том, что он оставил позади. Особенно не хватало Эдуардо, единственного, рядом с кем в этом мире он чувствовал себя в безопасности. Каждое из событий минувшей недели казалось нереальным в тот момент, когда происходило, но теперь, наконец очутившись наедине с собою, Чиро осознал бесповоротность произошедшего. Он был наказан за то, что увидел, а не за то, что сделал. И вот он за границей, на этом корабле, потому что нет у него защитника, потому что он сирота. Монахини спасли его от исправительного дома, но священник придумал куда более жестокую кару – разлучил с братом. Чиро уткнулся лицом в рукав и тихо заплакал.