Время Бояна - Лидия Сычёва

И у русских есть русские соросы. И у русских есть русские берлы лазары. Кто сейчас взялся торговать Калининградской областью, разве не русские соросы и берлы лазары? Кто мел пыль на трактах Средней Азии и Кавказа, юля навстречу американским танкам и кораблям, бомбовозам и ракетам, кто? Русские христопродавцы. Даже предательства Эдуарда Шеварднадзе их не отрезвило. Даже двурушничество Кучмы их не тормознуло.

У палачей и олигархов отечества нет. Их отечество — базар. Их Бог — рынок. Их талант — надувательство. Их дар — валюта; их национальное призвание — громоздкий коттедж и наемные батраки. Какая разница — афганец или китаец на меже у плантатора, какая?!

И еще я хочу сказать Вам, Юлий!

Завтра опять взорвут в Чечне наших ребят русских, юных и красивых милиционеров, но дети олигархов, дети палачей, дети банкиров, дети мерзких политиков не попадут под взрывы, не погибнут в Чечне от пушки и от винтовки боевика. Они, дети преуспевающих негодяев, сидят в театрах, вяляют животики на пляжах, покровительственно щурясь на преподавателей, сдают на отлично зачеты в университетах…

А нищий народ — хоронит нищих сыновей, теряя их в Таджикистане и в Чечне, в Грузии и в Приднестровье, в Донбассе и в Сибири, да и сам, народ нищий, сам гибнет под мраком и обломками домов и зданий, разрушенных гексогенными снарядами. А у вас, Юлий, в Израиле, не так ли?

Я содрогаюсь, когда детишки и взрослые, совершенно ни в чем не виноватые, простые работящие семьи еврейские атакуются огнем и железом со стороны камикадзе, не успевающих образумить себя размышлением: а кого, кого я уничтожаю и за что, за что? Не Шарон же — перед боевиком. И у нас имеются сеятели раздора, и народ мстит им — хотя бы частушками.

Здравствуй, Гриша, милый Гриша,Ты — Явлинский, говорят,И тебя за это мышиДень и ночь благодарят.

Я страданье не осилю,Что за тварь, не разберешь:Те — пшено, а ты — РоссиюДесять лет уже грызешь.

Хамовит, но важен с виду,Где возникнешь — там урон,Почему «Звезду Давида»Не вручил тебе Шарон?

Гриша Явлинский часто визжит на трибуне Госдумы, как Алла Пугачева на сцене: «Антисемиты, фашисты, шовинисты!..» Хронический лозунгист.

Кох:

«Россия никому не нужна, не нужна никому Россия, поймите (смеется)… Какие гигантские ресурсы имеет Россия? Этот миф я хочу развенчать, наконец. Нефть? Существенно теплее и дешевле добывать ее в Персидском заливе. Никель в Канаде добывают, алюминий — в Америке, уголь — в Австралии. Лес — в Бразилии. Я не понимаю, что такого особенного в России?..»

Далее:

«Я, откровенно говоря, не понимаю, почему хаос в России может стать угрозой всему миру. Только лишь потому, что у нее есть атомное оружие? Я думаю, что для того, чтобы у нее отобрать атомное оружие, достаточно десантной дивизии. Однажды высадится и забрать эти ракеты к чертовой матери… армия не в состоянии оказать никакого сопротивления»…

«Бард и бардиха» — на сцене:

Бард:

— Ты такая страшная!Ты такая страшная!Не накрашенная, не накрашенная,А накрашенная, еще более страшная! —

И доказывает: мол, пугаясь, в метро ее без пропуска загоняют, а в подъездах — наркоманы шарахаются от нее, но он ее любит и боготворит!..

Бардиха:

— Я страшная, я страшная!Я ошарашенная, я ошарашенная!

Бард:

— Ты беременная, ты беременная!

Бардиха:

— Это временно, это временно!

Кох прав: никому мы не нужны, ежели мы холуйски сдаем свое искусство и свое Отечество вороватым и наглым кохам, бардам и бардихам! Чем они отличаются — кохи от бардов, а барды от кохов? Ничем. И ненависть к нам, русским, у них, у христопродавцев, одинаковая, и цинизм.

Здравствуй, Киров, бессменный трибун,Красный сокол голодного детства,Твой могучий и взрывчатый бунтЕсть оружие, а не наследство.

Беззащитного сердца транжир,Осененный звездой пятилучья,Посмотри —               как нахальнеет жирСпецпайкового благополучья!..

Даже гады не взводят курки,Затонули ученые в преньях,И твоей вознесенной рукиПролетарии ждут с нетерпеньем.

Поседели и сникли отцы,И плюя им в лицо из-за парты,Оккупируют наши дворцыТоргаши, диссиденты и барды.

Будто вышла земля из орбит —Интеллект плесневеющий выпер,Что в них больше сегодня хрипит,Одиночество или же триппер?

Я любимую нес, а пургаНа пути раскидала кудели,Я ее нарядил в жемчуга,А глумливцы невесту раздели.

Вы убили царят и царя,Жизнь мечтали наладить красивей,Но свободы и счастья заряНе простерла крыло над Россией.

Баррикадное пламя и кличОстывают, грустя у порога,И разрушивший храмы ИльичНе заменит нам Господа Бога.

Ты матерый вожак, а не гостьВ беспощадных штабах ревсовета,Так шагни                 по салонам насквозьВ гимнастерке защитного цвета!..

«ВСЁ ПРОРОЧИТ, ЧТО БУДУ Я БЕССТРАШНЫМ ПЕВЦОМ…»

Во имя любви и жизни

Доброта и мужественность, красота и честность. Тысячелетиями природа и общество гранили в человеке эти качества. Суровые мастера — войны за существование и выживание, борьба с голодом и болезнями — выковывали в народах «опорные конструкции», позволяющие сохранять энергию и жизнестойкость. И — постоянный труд — тяжелый, повседневный — в семье, в государстве — чтобы поддерживать огонь жизни, создавать задел будущим поколениям, оправдывать звание человека.

Настоящие поэты, художники, музыканты — драгоценные кристаллы, выращенные временем, камни, ограненные трудом многих поколений народа. Естествознание рассматривает даже неживую природу как результат длительного эволюционного пути, что же говорить о человеке, о тайнах его сознания, о его пути к истине, о «предшественниках» этих озарений и открытий?! Поэт (и художник вообще) принадлежит народу, и горе «зазнавшимся», оторвавшимся от почвы певцам, беда тем, кто уцелел, а народ его пал на поле истории, а трагическая «невстреча» народа со своим поэтом во времени равнозначна наивности дикарей-аборигенов, променявших на стекляшки колонизаторов родовые драгоценности…

Так думаю я, размышляя о судьбе поэта Валентина Сорокина. Талант его — уральская горная река, стремительно мчащаяся по каменьям жизни, осыпающая холодом прозрачных искр, то шумящая водопадом, то вдруг стихающая на равнине, но всегда наполненная целебной водой живого слова. Талант его — обжигающий, ревущий огонь мартена, и спокойный, прирученный огонь деревенской печи, и — костер в лесу, ласково согревающий влюблённых, искавших уединения и уюта в одинокости жизни. Талант его — ветер странствий, беспокойства, ветер беды и горя, славно погулявший над Русью XX века, ветер, летящий от древних славянских курганов до заброшенных русских обелисков в опустелых деревнях «неперспективной России»…

Березы, желтые березы,Тоска обветренных полей!Едва я сдерживаю слёзы,Следя за стаей журавлей.

Вон машут крыльями печальноСквозь ночи длинные и дни,О как тревожно,                     как прощальноКричат над сёлами они!

Написал это молодой, двадцатидвухлетний парень, в других стихах чуть бравирующий своей, тяжело добытой самостоятельностью («мы — простые парни, работяги, дышим вечным пламенем отваги»), конечно же, знающий Маяковского, но влюблённый в полузапрещенного Есенина… «Я последний поэт деревни», — рязанский пророк оказался прав, пусть даже родное его Константиново уцелело. А вот казачий хутор Ивашла (и еще около 70 других из одного только Зилаирского района Башкирии, откуда родом Валентин Сорокин) сгинул, растворился после Великой войны. Журавли потеряли ориентиры — вырублены леса, пропали болота — некуда им возвращаться. Да и не нужны они теперь — на всякую перелетную птаху «цивилизованный человек» смотрит сейчас взглядом даже не охотника — ветеринара… Но кто же угодней Богу — ни в чем не повинные птицы, или так называемый «царь природы», променявший доброту на жадность, мужественность на бесполость, красоту на «стильность», а честность выкорчевавший у себя из души с корнем?!..