Комната Джованни - Джеймс Болдуин

– Но есть же… есть же на свете другие комнаты? – сказал я.

– Ca ne manque pas, les chambres. Комнат всюду хватает: больших и маленьких, круглых и квадратных, мансард и в бельэтаже – любые, на выбор. В какой же комнате, по-твоему, должен жить Джованни? А знаешь ты, сколько я намучился, прежде чем нашел эту комнату? И потом, с каких это пор ты, – он остановился и ткнул меня пальцем в грудь, – терпеть не можешь эту комнату? Со вчерашнего дня, или она тебе всегда была противна? Dis-moi.

– Не то, что я ее терпеть не могу, – пробормотал я, глядя ему в глаза, – и вообще я не хотел оскорбить тебя в твоих лучших чувствах.

Его руки безжизненно повисли. Глаза расширились, и он захохотал.

– Оскорбить меня в лучших чувствах! Ты уже говоришь со мной, как с чужим, с истинно американской учтивостью.

– Я просто хотел сказать, дружочек, что нам пора переехать.

– Пожалуйста, хоть завтра. Переберемся в гостиницу. Куда угодно. Le Crillon peut-etre?

Я молча вздохнул, и мы пошли дальше.

– Я знаю, – взорвался он, – знаю, к чему ты клонишь. Хочешь уехать из Парижа, уехать из этой комнаты. Ах, какой ты недобрый человек! Comme tu es mйchant!

– Ты меня не так понял, – сказал я, – совсем не так!

– J'espere bien, – мрачно ухмыльнулся он.

Потом, когда мы пришли домой и принялись укладывать в мешок вынутые из стены кирпичи, Джованни спросил меня:

– А от этой своей Хеллы ты давно ничего не получал?

– Почему давно? – сказал я, не смея поднять на него глаза. – Думаю, не сегодня – завтра она вернется в Париж.

Джованни поднялся с пола – он стоял посреди комнаты, прямо под лампочкой, и смотрел на меня. Я тоже встал и усмехнулся, хотя вдруг почувствовал необъяснимый испуг.

– Viens m'embrasser – сказал Джованни.

Я заметил, что у него в руке кирпич, и у меня тоже. На миг мне показалось вполне вероятным, что, если я сейчас же не подойду к нему, мы забьем друг друга до смерти этими кирпичами. Но я не мог сдвинуться с места.

Мы не сводили друг с друга глаз, нас разделяло узкое пространство, которое было как заминированное поле, и взрыв мог произойти в любую минуту.

– Подойди же, – сказал Джованни.

Я бросил кирпич и подошел к нему. В ту же секунду я услышал, как у него из рук выпал кирпич.

В такие минуты я остро чувствовал, что мы последовательно и медленно, но верно убиваем друг друга.

Глава IV

Наконец пришла долгожданная весточка от Хеллы, где она сообщала, когда и в котором часу приедет в Париж. Джованни я ничего не сказал, просто ушел один из дома и отправился на вокзал встречать невесту.

Я надеялся, что, когда увижу Хеллу, во мне произойдет что-нибудь неожиданное и знаменательное, что-нибудь такое, что поможет понять, на каком я свете и что теперь со мной будет. Но ничего сверхъестественного не произошло. Я первый заметил Хеллу и залюбовался ею – вся в зеленом, с чуть подстриженными волосами, загорелая, с еще более ослепительной, чем прежде, улыбкой. В эту минуту я любил ее, как никогда.

Увидев меня, она замерла как вкопанная, по-мальчишески широко расставив ноги и скрестив руки на животе. Она вся сияла. Секунду мы просто смотрели друг на друга.

– Eh bien, t'embrasse pas ta femme? – сказала она.

Тут я заключил ее в объятья, и что-то во мне оборвалось. Я был страшно рад ее видеть.

Наконец-то мои руки крепко обнимали Хеллу и приветствовали ее возвращение в Париж. Она с прежней ловкостью устроилась в них, и почувствовав, что Хелла совсем рядом, я понял, что без нее мои руки все это время были пусты. Я прижимал ее к себе под высоким мрачным навесом, а вокруг суетилась беспорядочная людская масса, фыркал и отдувался паровоз. Хелла пахла морем, ветром, и я чувствовал, что ее на зависть полное жизни тело поможет мне раз и навсегда покончить с прошлым.

Она вырвалась из моих рук. Глаза ее увлажнились.

– Дай хоть на тебя взглянуть, – сказала она и, немного отступив, придирчиво осмотрела меня. – Да ты дивно выглядишь! Господи, как я счастлива тебя снова видеть.

Я легонько поцеловал ее в нос, понимая, что предварительный осмотр прошел благополучно. Схватил ее чемодан и мы двинулись к выходу.

– Хорошо путешествовалось? Как Севилья? Коррида понравилась? А с тореро ты познакомилась? Все сейчас расскажешь.

– Все? – засмеялась она. – Больно многого захотел, мой повелитель. Путешествовала я ужасно, ненавижу поезда. Понимаешь, хотела лететь, но, что такое испанский самолет, я уже раз попробовала, с тех пор зареклась. Ты не можешь представить себе, милый, он тарахтел и еле полз по воздуху, как колымага-форд первого выпуска – очевидно, он был им на самом деле, а я сидела, пила бренди и молилась, чтобы скорей эта пытка кончилась. Прямо не верилось, что мы когда-нибудь приземлимся.

Мы прошли за барьер и очутились на улице. Хелла восхищенно смотрела по сторонам – на кафе, на хмурую парижскую толпу, на несущиеся мимо машины, на полицейских в голубых фуражках с белыми блестящими дубинками в руках.

– Как прекрасно снова вернуться в Париж, – помолчав, сказала она, – и тебе уже все равно, откуда ты приехал.

Мы сели в такси, и наш водитель, описав широкую залихватскую дугу, нырнул в несущуюся лавину автомобилей.

– Я даже думаю, что когда возвращаешься сюда в страшном горе, то Париж быстро утешает тебя.

– Будем надеяться, – сказал я, – что нам никогда не придется подвергать Париж такому испытанию. Она грустно улыбнулась. – Будем надеяться.

Потом вдруг обхватила мое лицо руками и поцеловала меня. Глаза ее смотрели вопросительно и строго, и я знал, что Хелле не терпится сразу же получить ответ на вопрос, который ее мучил. Но я ничего не сказал, крепко прижался к ней и закрыл глаза. Все вроде бы было по-старому, и в то же время все было иначе, чем прежде.

Я запретил себе думать о Джованни, беспокоиться о нем, потому что хотя бы этот вечер должен был провести с Хеллой, и ничто не могло нас разлучить. Но я отлично понимал, что, как ни старался я не думать о Джованни, который сидит один в комнате и гадает, куда я запропастился, он уже стоял между нами.

Потом мы сидели вместе с Хеллой в ее номере на rue de Tournon и потягивали «Фундадор».

– Чересчур сладко, – сказал я, – неужели в Испании все его пьют?

– Никогда не видела, чтобы испанцы пили «Фундадор», – сказала она и рассмеялась. – Они пили вино, я джин с водой – там мне казалось, что он полезен для здоровья.

И она снова рассмеялась.

Я целовал ее, прижимался к ней, стараясь подобрать ключик к самому главному в ней, точно Хелла была знакомой темной комнатой, в которой я нащупываю выключатель, чтобы зажечь свет. Но этими поцелуями я оттягивал тот решительный момент, который должен был или спасти меня, или опозорить перед ней. Она, казалось, чувствовала эту недоговоренность и натянутость между нами и, принимая это на свой счет, обвиняла во всем саму себя. Она вспомнила, что в последнее время я писал ей все реже и реже. В Испании, перед самым отъездом, это, вероятно, не очень заботило ее, а потом, когда она приняла решение вернуться ко мне, она начала опасаться, как бы я не задумал что-нибудь прямо противоположное: ведь она слишком долго продержала меня в неопределенности.

Хелла отличалась прирожденной прямотой и нетерпеливостью и страдала от любой неясности в отношениях. Однако, сдерживая себя, она ждала, что я скажу ей то сокровенное слово, которого она ждала.

Мне же не хотелось ни о чем говорить, я вынужден был молчать, как рыба, до тех пор, пока снова ею не овладею. Я надеялся, что ее тело выжжет вошедшего в мою плоть Джованни, выжжет прикосновение его рук – словом, я рассчитывал выбить клин клином.

Однако от этого всего мое двоедушие только усиливалось. Наконец она с улыбкой спросила меня:

– Меня слишком долго не было, да?

– Да, – ответил я, – тебя не было довольно долго.

– Мне было там очень одиноко, – неожиданно сказала она, легонько отвернулась и, устроившись на боку, уставилась в окно.

– Я казалась себе такой неприкаянной, точно теннисный мячик, все прыгаю, прыгаю, и я стала раздумывать, где бы остановиться… Потом мне стало казаться, что я упустила что-то важное в жизни. Важное – ты понимаешь, о чем я? – И она посмотрела на меня. – У нас в Миннеаполисе про неудачников фильмы снимают. Когда ты упускаешь что-то впервые, ну, упустила, так черт с ним, а когда упускаешь свой последний шанс, это уже трагедия.

Я не отрывал глаз от ее лица. Таким спокойным я его не знал.

– Тебе, значит, не понравилось в Испании? – раздраженно спросил я.

Она нервно пригладила волосы рукой.

– С чего ты взял? Конечно, понравилось. Там такая красота. Только я не знала, куда себя девать. И мне скоро наскучило шататься по городам без дела.

Я закурил и улыбнулся.

– Но ты же уехала в Испанию от меня, помнишь?

– А что, я поступила нехорошо по отношению к тебе, да? – Она улыбнулась и погладила меня по щеке.