Пожилая дама в Голландии - Клара Меральда

Единственно возможным способом получения информации для меня было спросить у Войтека, хотя реакцию можно было предвидеть.

Я спросила его обо всем этом вечером.

– Пушистик, как можно не знать таких элементарных вещей? – возмутился мой ребенок.

– Твой вопрос вызван отсутствием интеллигентности, – парировала я. – Значит, можно, раз не знаю.

После этого я прослушала лекцию, произнесенную полным сострадания ко мне тоном, в которой мой ребенок постарался просветить меня в области географии – политической и экономической – этого района мира. Это было, конечно, слишком много для меня, но я уже не хотела прерывать его и портить ему удовольствие от ощущения, что он может стольким вещам меня научить.

Его лекция дала мне косвенное подтверждение моей гипотезы: острова Индонезии могут находиться на пути пересылки наркотиков. В сущности, ничего больше меня не интересовало.

Не помню точно, когда мне позвонила госпожа Девриеен, но скорее всего, на следующий день после визита госпожи Хение. Она пригласила меня на ленч. Я сказала, что очень благодарна за приглашение, но ленч должна съесть вместе с внуком и до его возвращения в школу буду занята. Мы договорились, что я приду к ней после этого.

Когда я позвонила, дверь открылась так же внезапно, как и в тот раз, когда я приходила узнать о владелице «порше». Для такой тучной особы, какой была Аннеке Девриеен, она двигалась очень быстро, ведь нельзя же было предположить, что она оба раза ждала моего звонка под дверью.

– Очень приятно вас видеть, – сказала она и лишь потом поздоровалась. – Мужа не будет дома весь день, и никто нам не помешает болтовней о боксе.

В гостиной все уже было приготовлено к моему приходу. На низком столике громоздились горы печенья и фруктов, а большой домашний электрический кофейник стоял на подносе, накрытый куском шерстяной ткани.

– Я люблю хороший крепкий кофе. А вы? – спросила она, разливая так знакомо пахнущий напиток в чашки.

– Я тоже, – заверила я ее вполне искренне.

– Люблю я также печь, – добавила Аннеке Девриеен, пододвигая мне плоскую вазу с пирожными. – Никакие готовые продукты не заменят домашних.

Уплетая пышное миндальное пирожное, я с готовностью поддакнула.

– Сто лет не ела настоящего миндального пирожного, которое считаю лучшим лакомством в мире!

– Печь меня научила моя бабка, мать отца, когда я была еще маленькой девочкой. Я очень любила сидеть на кухне. Знаете, старые голландские кухни были огромными, с кирпичным полом, большим массивным столом, а у камина с дымоотводом на стенах висели сковородки, котелки, латунная и медная утварь…

Очевидно, она заметила на моем лице удивление, так как пояснила:

– Я воспитывалась у бабки, матери отца, в Роттердаме. Моя мать умерла через три месяца после моего рождения…

Это было для меня неожиданностью. Из того, что мне рассказала госпожа Хение, мне показалось, что молодой Девриеен познакомился с красивой Аннеке на Суматре или Яве.

Госпожа Девриеен словно читала мои мысли. Она улыбнулась своей прекрасной улыбкой и, глядя на меня смеющимися глазами, добавила:

– На Яву я поехала в первый раз, поскольку не беру в расчет свое пребывание там в первые три месяца жизни, в семнадцать лет в связи с тяжелой болезнью отца. Он там был представителем крупной голландской фирмы. В детстве я видела его только в короткие периоды, когда он возвращался в страну.

В устах госпожи Девриеен эта «страна» звучала совершенно естественно.

– Тогда, у отца, я и познакомилась со своим будущим мужем, который был как-то связан с фирмой отца. Мы обручились, а через полгода поженились, и я уехала к нему. Бабка к тому времени уже умерла. Но всегда, когда я пеку пирожные, я тоскую по нашей роттердамской кухне…

Она сказала это со вздохом, но ее глаза оставались смеющимися. Она, вероятно, отдавала себе отчет в том, что, если бы пожаловалась на тоску по выложенной тростниковыми циновками хижине, это подошло бы ей гораздо больше. Она казалась сейчас значительно интеллигентней, чем я предположила вначале.

Я быстро переключилась на кулинарные дела.

– Я очень люблю вкусную еду, но ее приготовление отнимает много времени. На прошлой неделе я ела в Амстердаме в китайском ресторане нечто такое… даже не помню, как называется, но это было замечательно… смесь риса с побегами бамбука, с креветками, кусочками мяса разного сорта и Бог знает еще с чем. Приготовление всего этого, должно быть, очень трудоемко.

– Вы были на прошлой неделе в Амстердаме? – госпожа Девриеен больше не улыбалась. Без улыбки ее лицо казалось значительно старше.

– Я хотела наконец побывать в музее Ван Гога, не говоря уже о картинах ваших старых мастеров…

Она молча смотрела на меня, и – не знаю почему – но у меня создалось впечатление, что сказанное мною она восприняла с каким-то недоверием. Чтобы убедить ее, я добавила:

– Удивляюсь, как великолепно приспособлено старое здание городского музея к приему тысяч посетителей. В музейном кафе-баре слышны все языки мира, за исключением, пожалуй, голландского.

– В любой стране музеи посещают только туристы. Я, например, в последний раз была в музее еще в школьные годы… – Она слегка улыбнулась кончиками губ. – Конечно, вы посетили также то, что посещают и другие туристы, то есть район известных развлечений?

К счастью, она сейчас не смотрела на меня, занятая разливанием кофе в чашки, и я решилась на отрицание:

– У меня было мало времени, а кроме того, те развлечения, скорее, для мужчин… Я хотела немного поглазеть на витрины магазинов, хотя мне нужно было спешить, чтобы вернуться на поезд не слишком поздно…

– В таком случае жаль, что мой муж не познакомился с вами раньше, так как он тоже был в прошлое воскресенье в Амстердаме. Тогда вы спокойно вернулись бы вместе с ним на машине.

Она снова улыбалась, во мне же все затрепетало. Девриеен был тогда в Амстердаме! И зачем она мне об этом сказала?!

Я лихорадочно начала вынимать из пачки сигарету и долго не могла прикурить. Я избегала взгляда Аннеке Девриеен, боясь, что прочту в ее глазах иронию или насмешку. Наконец, глотнув кофе, я произнесла:

– В Амстердаме вы не были вместе?

– Нет, муж ездил по своим делам. Я нужна ему только на боксерских матчах, как талисман.

Мое сердце стучало так сильно, что мне казалось – она его слышит. Я пробормотала:

– После такого количества крепкого кофе сердце бьет, как конь копытом…

– Вам плохо? – забеспокоилась госпожа Девриеен.

– О нет, я гипотоник и только после кофе оживаю.

– Слава Богу! Марийке Хение как-то предъявила мне претензию, что после выпитого у меня кофе глаз ночью не сомкнула. Я ей говорила, что вы приходили к ней, но не застали.

– Благодарю вас, она уже была у меня. Она очень любезна и ужасно элегантна. Мне кажется, вы дружите?

Аннеке Девриеен как раз откусила пирожное и ответила только через минуту, как бы раздумывая:

– Дружим? Я бы так не сказала. Я дружила с ее теткой и теткиным мужем. А Марийке как бы получила от них в наследство. Она на десять лет моложе меня, это тоже имеет значение. Кроме того, она очень современная, предприимчивая и энергичная женщина, понимающая в бизнесе, о чем я не имею абсолютно никакого понятия, всю жизнь занимаюсь только домом. Это не значит, что мы не общаемся, у нас с Марийке очень хорошие отношения… А вот с ее теткой, несмотря на разницу в возрасте, я была действительно близка… И старик был настоящим джентльменом. Умел делать комплименты… – Воспоминания вызвали у нее улыбку. – Он проявлял интерес не так, как это бывает у мужчин, которые хотят чего-то добиться от женщины. Он также прекрасно рассказывал о военных событиях.

– Известие о его смерти было для меня неприятной неожиданностью, я ведь так хотела с ним познакомиться. Я видела его один раз в окне, он не показался мне дряхлым, я даже отметила, как он прямо держится…

– После смерти жены его здоровье пошатнулось, его начал мучать ревматизм, в эту зиму он перестал выходить из дома. Но ему еще далеко было до дряхлости. Марийке жаловалась, что у него очень испортился слух, но он как-то сам мне признался, что притворяется, будто не слышит. Это давало ему возможность избегать ненужных разговоров и иметь покой. Я думаю, Марийке была ему достаточно чужой, хотя он никогда не говорил об этом, а в таком возрасте плохо переносят общение с чужими людьми… Его смерть была совершенно неожиданна. За день до этого он звонил мне и жаловался, что остался один, так как Марийке должна была вернуться только вечером, и просил проведать его. Сообщил, что принял твердое решение… Но я в тот день была очень занята, это был день, когда я делаю большую уборку и стирку, и я пообещала ему заглянуть на следующий день. А на следующий день позвонила Марийке и сказала, что он умер…

– Я тоже думала о том, что после смерти жены он должен был чувствовать себя здесь одиноким. Он прожил в Голландии много лет, но все же его родиной была Польша. Может быть, то решение, о котором он вам говорил, было решение вернуться в Польшу?