История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса - Генри Фильдинг

- О, предоставь это мне, - говорит тетка. - Ты же знаешь, что твоему отцу еще ничего не сообщалось о помолвке. Правда, я, со своей стороны, считала партию подходящей, так как мне и не грезилось такое предложение; но теперь я тебя освобожу от этого человека; предоставь мне самой объясниться с ним. Ручаюсь, что больше у тебя не будет никаких хлопот.

Доводы тетки убедили наконец Леонору; и в тот же вечер, за ужином, на который к ним опять явился Беллармин, она договорилась с ним, что на следующее утро он отправится к ее отцу и сделает предложение, а как только вернется из поездки, вступит с Леонорой в брак.

Тетка вскоре после ужина удалилась, и, оставшись наедине со своей избранницей, Беллармин начал так:

- Да, сударыня, этот камзол, заверяю вас, сделан в Париже, и пусть лучший английский портной попробует хотя бы скопировать его! Ни один из них не умеет кроить, сударыня, - не умеет, да и только! Вы обратите внимание, как отвернута эта пола; а этот рукав - разве пентюху англичанину сделать что-либо подобное?.. Скажите, пожалуйста, как вам нравятся ливреи моих слуг?

Леонора отвечала, что находит их очень красивыми.

- Все французское, - говорит он, - все, кроме верхних кафтанов; я ничего, кроме верхнего кафтана, не доверю никогда англичанину; вы знаете, надо все-таки, чем только можно, поощрять свой народ; тем более что я, пока не получил должности, держался взглядов партии страны, хе-хе-хе! Но сам я... да пусть лучше этот грязный остров сгниет на дне морском, чем надеть мне на себя хоть одну тряпку английской работы; и я уверен, если бы вы хоть раз побывали в Париже, вы пришли бы к тому же взгляду в отношении вашей собственной одежды. Вы не можете себе представить, как выиграла бы ваша красота от французского туалета; положительно вас уверяю, когда я первый раз по приезде отправился в оперу, я принимал наших английских леди за горничных, хе-хе-хе!

Такого рода учтивым разговором веселый Беллармин занимал свою любезную Леонору, когда дверь внезапно отворилась и в комнату вошел Горацио. Невозможно передать смущение Леоноры.

- Бедняжка! - говорит миссис Слипслоп. - В какой она должна была прийти конфуз!

- Нисколько! - говорит миссис Грэйв-Эрс. - Таких наглых девчонок ничем не смутишь.

- Значит, нахальства у нее было побольше, чем у коринфян, - сказал Адамс, - да, побольше, чем у самой Лайды.

- Долгое время, - продолжала леди, - все трое пребывали в молчании: бесцеремонный приход Горацио поверг в изумление Беллармина, но и столь нежданное присутствие Беллармина не менее поразило Горацио. Наконец Леонора, собравшись с духом, обратилась к последнему и с напускным удивлением спросила, чем вызван столь поздний его визит.

- В самом деле, - ответил он, - я должен был бы принести извинения, потревожив вас в этот час, если бы не убедился, застав вас в обществе, что я не нарушаю вашего покоя.

Беллармин поднялся с кресла и прошелся менуэтом по комнате, мурлыча какой-то оперный мотив, между тем как Горацио, подойдя к Леоноре, спросил у нее шепотом, не родственник ли ей этот джентльмен, - на что она с улыбкою или скорее с презрительной усмешкой ответила:

- Нет, пока что не родственник, - и добавила, что ей непонятно значение его вопроса.

- Он подсказан не ревностью, - тихо сказал Горацио.

- Ревностью! - воскликнула она. - Право, странно было бы простому знакомому становиться в позу ревнивца.

Эти слова несколько удивили Горацио; но он не успел еще ответить, как Беллармин подошел, пританцовывая, к даме и сказал ей, что боится, не мешает ли он какому-то делу между нею и джентльменом.

- Ни с этим джентльменом, - сказала она, - ни с кем-либо другим у меня не может быть дела, которое я должна была бы держать от вас в тайне.

- Вы мне простите, - сказал Горацио, - если я спрошу, кто этот джентльмен, которому вы должны поверять все наши тайны?

- Вы это узнаете довольно скоро, - заявляет Леонора, - но я не понимаю, какие тайны могут быть между нами и почему вы говорите о них так многозначительно?

- О сударыня! - восклицает Горацио. - Неужели вы хотите, чтобы я принял ваши слова всерьез?

- Мне безразлично, - говорит она, - как вы их примете; но, мне думается, ваше посещение в столь неурочный час вовсе необъяснимо - особенно когда вы видите, что хозяйка занята; если слуги и пускают вас в дом, от воспитанного человека все же можно ждать, что он быстро поймет намек.

- Сударыня, - сказал Горацио, - я не воображал, что если вы заняты с посторонним человеком, каким мне представляется этот джентльмен, то мой визит может оказаться назойливым или что в нашем положении люди должны соблюдать подобные правила.

- В самом деле, вы точно во сне, - говорит она, - или хотите меня убедить, что я сама во сне. Не знаю, под каким предлогом простые знакомые могут отбрасывать все правила приличного поведения.

- Да, конечно, - говорит он, - мне снится сон: иначе как объяснить, что Леонора почитает меня простым знакомым после всего, что произошло между нами!

- "Что произошло между нами"! Вы хотите оскорбить меня перед этим джентльменом?

- Черт возьми! Оскорблять даму! - говорит Беллармин, сдвинув шляпу набекрень и важно подступая к Горацио. - Ни один мужчина не посмеет в моем присутствии оскорбить эту даму, черт возьми!

- Послушайте, сэр, - говорит Горацио, - я посоветовал бы вам умерить свою свирепость, ибо если я не обманываюсь, то даме очень желательно, чтобы вашей милости задали хорошую трепку.

- Сэр, - проговорил Беллармин, - я имею честь быть ее покровителем, и черт меня побери, если я понимаю, что вы хотите сказать?

- Сэр, - отвечал Горацио, - скорее она ваша покровительница; но бросьте-ка важничать, потому что я, как видите, приготовил про вас что следует... (И тут он замахнулся на него хлыстом.)

- О! serviteur tres humble, - говорит Беллармин. - Je vous entends parfaitement bien {Покорнейший ваш слуга! Я превосходно вас понимаю (фр.).}.

К этому времени тетка, услышав о приходе Горацио, вошла в комнату и быстро рассеяла все его сомнения. Она убедила его, что он отнюдь не грезит и что за три дня его отсутствия не случилось ничего необычайного, кроме лишь небольшой перемены в чувствах ее племянницы; Леонора же разразилась слезами и вопрошала, какой она дала ему повод обращаться с нею так варварски. Горацио предложил Беллармину выйти вместе с ним, но дамы этому воспротивились, удерживая англо-француза чуть не силой. Тогда Горацио простился без больших церемоний и ушел, предоставляя сопернику посовещаться с дамами о том, как ему уберечься от опасности, которую нескромность Леоноры, как им казалось, навлекла на него; но тетка утешила девицу увереньями, что Горацио не отважится выступить против такого совершенного рыцаря, как Беллармин: будучи юристом, он станет искать отмщения на путях закона; и самое большее, чего здесь можно опасаться, это судебного процесса.

Итак, они согласились наконец разрешить Беллармину удалиться на свою квартиру, предварительно уладив с ним все мелочи касательно путешествия, в которое он должен был отправиться наутро, и свадебных приготовлений к его приезду.

Но, увы! Доблесть, как это сказано мудрецами, пребывает не во внешнем обличий; и не раз бывало, что простой и степенный человек, будучи на то вызван, прибегал к этому коварному металлу - к холодной стали, тогда как более горячие головы - и порой украшенные даже эмблемой храбрости, кокардой, - благоразумно от сего уклонялись.

Утром Леонору пробудила от ее сновидений о карете шестерней печальная весть, что Беллармин пронзен клинком Горацио, что он лежит, изнывая, на заезжем дворе и лекари объявили рану его смертельной. Она немедленно вскочила с постели, заметалась, как безумная, по комнате, рвала на себе волосы и била себя в грудь со всем неистовством отчаянья, - в каковом состоянии и застала ее тетка, тоже поднятая от сна печальной вестью. Добрая старая леди изощряла все свое искусство, чтоб утешить племянницу. Она ей говорила, что покуда есть жизнь, есть и надежда; но если Беллармину суждено умереть, то ее скорбь не послужит ему на пользу, а только бросит тень на нее самое и, возможно, на некоторое время отвратит от нее новые предложения; что раз уж так повернулось дело, то лучше всего не думать больше о Беллармине и постараться вновь завоевать приверженность Горацио.

- О, не уговаривайте меня, - кричала безутешная Леонора, - разве не из-за меня бедный Беллармин лишился жизни?! Разве не эти проклятые чары (тут она загляделась на себя в зеркало) стали гибелью самого обаятельного человека нашего времени? Отныне посмею ли я вновь когда-нибудь взглянуть на собственное свое лицо (она все еще не отводила глаз от зеркала)? Не убийца ли я самого утонченного джентльмена? Ни одна другая женщина в городе не могла произвести на него впечатления!

- Нечего думать о том, что прошло, - крикнула тетка, - думай о том, как тебе вернуть приверженность Горацио.

- Разве могу я, - сказала племянница, - надеяться на его прощение? Нет, я потеряла как того, так и другого, и всему причиной ваш злой совет: это вы, вопреки моей наклонности, совратили меня и побудили бросить бедного Горацио! - И на этом слове она разразилась слезами. - Вы меня убедили, хотела я того или нет, отступиться от моей любви к нему; если бы не вы, никогда бы я и не помыслила о Беллармине; не поддержи вы его искания вашими уговорами, им бы никогда не оказать на меня действия, я бы отвергла все богатства и всю роскошь в мире; но вы, вы воспользовались моей молодостью и простотой, и теперь я навеки потеряла моего Горацио.