Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней - Дэвид Рансимен

class="p1">Задача демократий состояла в том, чтобы сохранить свои долговременные преимущества и при этом предпринять определенные действия, чтобы разобраться с актуальными сбоями. Кейнс думал, что это можно сделать, «планируя руководить государством тем же образом и за счет тех же инструментов управления, которые применялись бы как при демократическом, так и при автократическом правлении» [Keynes, 2012, vol. 21, р. 86]. Этого можно было добиться, поскольку демократии могли экспериментировать с автократией, не позволяя ей при этом взять верх: они в любом случае сохраняли возможность сместить своих менеджеров, если те заходили слишком далеко. Управленческая экспертиза спасла бы демократию от ее кратковременной неспособности найти наилучшее применение собственным ресурсам; демократическое суждение спасло бы управленцев от неизбежной тенденции к постепенному накоплению чрезмерной власти.

Это была прекрасная идея, но существовало две проблемы. Первая заключалась в выборах. Кейнс их ненавидел. Ему было невыносимо слушать всю эту чушь, которую политикам надо было сказать, чтобы их избрали. Он считал, что, когда надо принять действительно важные решения, выборы могут нанести серьезный вред. В своей жизни он дважды сталкивался с такими случаями. Первым были британские общие выборы 1918 г., которые, как полагал Кейнс, сделали немало, чтобы испортить Парижскую мирную конференцию. Другим были британские общие выборы 1931 г., которые снова привели к власти национальное правительство, обещавшее меры строгой экономии и сбалансированный бюджет, тогда как требовалось (по убеждению Кейнса) увеличить государственные расходы. В обоих случаях его мутило от того, как легко можно собрать голоса, раздувая страхи и провозглашая глупые лозунги («Повесить кайзера!», «Спасти фунт!»). «Общие выборы – всегда дело неприятное, – писал он одному другу во время кампании 1931 г., – однако я не могу припомнить других выборов, когда ведущие государственные деятели высказывали бы более возмутительную ложь» [Ibid., р. 9].

В идеальном мире Кейнса выборы могли бы проходить только в спокойные моменты. Но во время кризиса, когда обычные люди часто теряют способность к здравомыслию, лучше было бы предоставить право решения экспертам (т. е. таким людям, как он). Это, конечно, была попытка выдать желаемое за действительное, ведь, как отмечал Токвиль, нет такой вещи, как спокойные выборы. К тому же становилось непонятно, как можно надеяться на то, что демократия справится со своими проблемами, когда эксперты возьмут на себя слишком много, если учесть, что демократию попросят вынести суждение именно в тот момент, когда что-то пойдет не так. В этом состояло неразрешимое противоречие, скрытое в попытках совместить автократическую эффективность с демократической ответственностью. Мы отдаем власть экспертам, поскольку в краткосрочной перспективе на демократию положиться нельзя. Мы считаем, что нет ничего опасного в том, чтобы отдать им эту власть, поскольку в долгосрочной перспективе на демократию можно положиться. Однако в какой-то момент такую долгосрочную надежность демократии надо будет проверить кризисом, если он вообще что-то решает. А когда он случится, люди могут спросить себя, зачем им вообще понадобились эксперты.

Другая проблема, с точки зрения Кейнса, преследовала демократию на протяжении всей ее современной истории, и этой проблемой было золото. Согласно общепринятому взгляду, только золотой стандарт мог придать демократическим обществам устойчивость, в которой они так нуждались. Эта идея восходила к XIX в. и традиционной критике демократии, утверждавшей, что у нее нет самодисциплины. Без внешнего принуждения со стороны золотого стандарта демократии всегда будут жертвами своих изменчивых, устремлениий и смогут уклоняться от своих обязательств за счет инфляции. По Кейнсу, за дисциплину, покупаемую золотом, приходилось платить гибкостью: такая дисциплина не позволяла руководителям приспосабливаться к требованиям конкретного момента, особенно в ситуации экономического кризиса. Она сужала пространство, необходимое экспертам для осуществления своих решений. Кейнс полагал, что привязанность к золоту является своего рода фетишем. Тем не менее он признавал его власть. Демократически избранные политики должны были преклоняться перед ним, если не хотели показаться чрезмерно безответственными и легкомысленными. Ни одна демократия не могла себе этого позволить.

Что же в таком случае делать? Кризис Первой мировой войны вынудил основных участников войны (включая Британию) приостановить конвертирование своих валют в золото. Банк Англии подчеркивал, что это временная мера, вызванная чрезвычайными обстоятельствами[24]. Выплаты в золоте должны были возобновиться, как только страна вернется к былому могуществу. После некоторых колебаний Британия вернулась к золотому стандарту в 1925 г., приняв штрафную ставку конвертации, и шесть лет страдала от изматывающей инфляции и растущей безработицы, а потом отказалась продолжать борьбу. Осенью 1931 г. Британия снова приостановила выплаты в золоте, хотя политики сделали все, что было в их силах, чтобы избежать этой участи. Потребовалось чрезвычайное национальное правительство, чтобы заявить о поражении: предыдущая лейбористская администрация не осмелилась на это (один из членов уходящего кабинета, Сидни Уэбб, когда ему сказали, что Британия отказалась от золота, пожаловался: «Но нам никто не сказал, что так тоже можно!»)[25].

Плавающий курс для фунта был крайней мерой, предпринятой политиками, страшно боявшимися ее последствий. Поэтому, хотя последствия оказались в целом положительными – обесценивание фунта стерлингов дало толчок британской экономике, увеличив экспорт и облегчив сокращение зарплат, – этот эпизод стал не слишком удачной рекламой демократии. Национальное правительство, воспользовавшееся преимуществами отказа от золотого стандарта, состояло из сторонников «устойчивой валюты», постоянно заявлявших о том, что эта мера была катастрофой, а потому, чтобы сгладить ее последствия, потребуется затянуть пояса еще туже. Кейнс думал, что, если они на самом деле верили в то, что говорили, значит, они глупцы. Если же не верили – то лжецы. Больше всего в выборах 1931 г. Кейнс ненавидел то, что именно эти глупцы и лжецы вернулись к власти, получив абсолютное большинство голосов. Это, очевидно, не было примером ума и рассудительности, стоящих в центре. Поэтому-то демократия представлялась такой удручающей системой правления: на верное решение случайно натыкались не те люди, которые вдобавок не понимали, что делали.

Кроме того, этот эпизод не был примером, который могли бы легко скопировать другие демократии. Взгляд других стран сводился к тому, что британцы беззаботны и безрассудны, и что общий отказ от золотого стандарта повлечет глобальную нестабильность и цепочку конкурентных обесцениваний в стиле «разори своего соседа». Это было типичное британское лицемерие – проповедовать добродетели финансовой дисциплины и при этом эгоистически воспользоваться выгодами от пренебрежения ею. Особенно испугались французы, которые страшно боялись отказаться от золота. Французское правительство возобновило платежи в золоте только в 1927 г. после инфляции, которая едва не обанкротила французскую экономику и не уничтожила личные сбережения. Французское общество вместе с политиками было убеждено в том, что золото – единственное, что стоит между демократией и катастрофой; если его не будет, никто просто не поверит их политической системе, когда