Вечер в Венеции - Полина Поплавская

Он перестал себя обманывать лишь тогда, когда увидел Николу под руку с рыжим мальчишкой: эти двое поспешно удалялись от его дома, явно избегая встречи с ним.

Тогда он хотел поехать вслед за ними… Но почувствовал, что и сам не желает сейчас попадаться к ним на глаза, видеть их счастливые лица. Он не хотел оказаться в положении Божены.

Он развернул машину посреди улицы и поехал в обратную сторону. Все сразу встало на свои места: еще совсем недавно он придумывал, как обмануть Божену, а теперь его водила за нос Никола. Он остался ни с чем, точнее, ни с кем!

Так удрученно думал Томаш, стоя на открытой палубе катера, приближающегося к Венеции. Но в его душе все же таилась надежда на лучшее. Может быть, встретясь с Боженой в этом сказочном городе, он сумеет вновь завоевать ее – не сердце, так тело? Ведь она сама позвала его сюда! И все пойдет по-прежнему: они вместе вернутся домой и забудут о том, что произошло.

«Я нужен ей, а она – мне», – увлекшись, Томаш сказал это вслух и поспешно стал закуривать, делая вид, что ругает ветер. Но потом вдруг сообразил, что вряд ли кто-нибудь из его попутчиков понимает по-чешски.

И тут в нем что-то тоскливо сжалось: «Я здесь совсем чужой. А она, считай, итальянка. Заманила меня – и обманет, а я так ничего и не пойму».

Но это настроение как нахлынуло внезапно, так и исчезло. И Томаш, не задумываясь больше ни о чем, стал рассматривать быстро приближающийся берег.

На пристани Божены не было: порывшись в портмоне, Томаш нашел телеграмму с адресом отеля и, догадываясь, что здесь проще плыть, чем идти, направился к той части мола, где покачивались на воде привязанные к сваям гондолы – будто стайка любопытных рыб.

По набережной тут и там сновали люди в масках и костюмах. Томаш уже было подошел к стоящим на берегу гондольерам, которые тоже были в блестящих полумасках, как дорогу ему преградила неизвестно откуда вынырнувшая процессия ряженых: толпа поваров шла с неимоверно большими кастрюлями, стуча в них огромными половниками. На головах у поваров были забавные парики – Томашу показалось, что они сделаны из вареных спагетти; перед собой повара везли гигантский котел на колесах, закрытый крышкой.

«Интересно, что у них там?» – успел подумать Томаш, прежде чем в котле оказался его чемодан, который он, не пытаясь отыскать в этой кутерьме носильщика, снял с катера сам, а теперь поставил рядом с собой, ожидая конца шествия ряженых.

– Позвольте! Что вы делаете?! – заорал он по-английски и стал протискиваться между поющими поварами, пытаясь пробраться к котлу, но его чемодан уже плыл к нему обратно, передаваемый по воздуху неугомонными весельчаками.

Получив чемодан, рассерженный Томаш торопливо выбрался из колонны и, больше не медля, кое-как объяснился с лодочниками и уселся в одну из празднично украшенных гондол. Только здесь он почувствовал себя в некоторой безопасности и принялся наблюдать за переполнившим Венецию сумасбродством.

«Зачем я приехал сюда?! – уже знакомый ему холодок вернулся на миг, но вскоре опять исчез. – Ну что ж, повеселимся, раз она так этого хочет», – и Томаш стал разглядывать переполненную масками гондолу, плывшую впереди.

В гостинице у портье его ждала записка от Божены. Но Томаш не стал читать ее сразу. Поднявшись в оставленный за ним номер, он принял поднятый следом многострадальный чемодан, рассчитался с носильщиком, заказал ужин и лишь затем достал из кармана экстравагантного пылевика с квадратной пелериной – Томаш всегда тщательно продумывал свои костюмы, а к этой поездке готовился особенно тщательно – сложенный вчетверо листок. Развернув его, он сразу узнал почерк жены и почувствовал легкий аромат ее любимых духов… Даже бумага, на которой написана записка, была ему знакома: этот блокнот, с ее именем на каждой странице и с пражскими пейзажами, видимыми лишь на просвет, он подарил ей на день рождения прошлой осенью.

«Как много переменилось за это время», – подумал Томаш и, поняв, что до сих пор он лишь рассеянно вертел записку в руках, так и не прочитав ее, решил наконец узнать, что же написала ему Божена… Но тут в дверь постучали. «Уже принесли ужин? Как быстро!»

– Да, войдите!

Но никто не вошел.

Думая, что, наверное, он случайно защелкнул замок, Томаш поднялся из глубокого кресла и пошел к двери.

Но она оказалась незапертой, а на пороге стоял мальчик – да, видимо, это был мальчик, хотя Томаш не мог бы сказать этого наверняка, потому что пришедший был в ярком карнавальном костюме, в красной маске и колпаке, но когда «мальчик» заговорил, то голос его показался Томашу по-мальчишески звонким:

– Добро пожаловать на карнавал! – с трудом разобрал Томаш быструю итальянскую речь.

Расхохотавшись, мальчишка поставил перед ногами Томаша какую-то коробку, а сам быстро побежал по длинному коридору к лестнице.

Ничего не понимая, Томаш нагнулся и приподнял темную крышку. Первое, что он увидел, была еще одна записка – на таком же листке, но другим почерком (тоже знакомым, но Томаш так и не смог вспомнить, где он его видел) было написано: «Мой милый, надень это и приходи. Жду тебя».

Томаш поднялся и повертел записку в руках, ища какую-нибудь подпись. Но ее не было. Тогда он внес коробку в номер и извлек из нее странного вида костюм. Он разложил его на круглом деревянном столе и принялся рассматривать.

Перед ним лежало что-то вроде старинного камзола, расшитого позолоченными позументами и серебряными нитями с крупным искусственным жемчугом. Длинные боковые фалды были украшены бантами из черного бархата и придавали камзолу необычайно изящный вид. Но в то же время костюму чего-то не хватало. Тогда Томаш перевернул камзол обратной стороной, желая рассмотреть его со спины, и недоуменно уставился на него.

То, что он увидел сзади, было точным повторением лицевой части костюма. У камзола просто не было спины! Тот же жемчуг, позументы, ровный ряд маленьких сверкающих пуговиц, передние карманы…

Ничего не понимая, Томаш заглянул в коробку: в ней, прикрытая черными атласными панталонами, лежала какая-то маска. Достав ее, он увидел, что она такая же «зеркальная», как и камзол – только если последний не оставлял никакого места спине Томаша, то маска вовсе не предполагала наличие у него затылка. С двух сторон у нее было только лицо – два совершенно одинаковых лица, без тени какого-либо выражения…

Томаш долго вертел в руках маску, поглядывая на камзол, – и наконец рассмеялся.

«Ну, дорогая… На этот раз ты превзошла саму себя! А я уже начал отвыкать от твоего остроумия. Но, видимо, и ты уже успела соскучиться – какое внимание к моей персоне! Тем лучше. Да и о костюме думать не придется. А ходить здесь белой вороной тоже не хочется». Весь этот внутренний монолог Томаш произнес так, будто Божена могла его слышать. И, довольный собой, он стал примерять пышную карнавальную обновку.