Финно-угры и балты в эпоху средневековья - Валентин Васильевич Седов

скопления углей. Зафиксировано большое количество сожженных костей в виде многочисленных мелких, средних и крупных скоплений, множество фрагментов керамики. Найденные вещи (глазчатая фибула, спиральная привеска, треугольное украшение, бусы и др.) датируют памятник от III–IV до VI–VII вв. н. э.

В Подгощах подобный могильник был открыт еще в конце XIX в. (Рерих Н.К., 1899а, с. 371, 372). Это оказалась вымостка из валунов в поперечнике до 16 м, под которой находился зольно-угольный слой с мелкими пережженными камнями.

В 1910 г. исследование памятника было продолжено (Alexandrov V.V., Tallgren А.М., 1930, s. 100, 101). Каменная кладка открылась под дерном. Камни в два ряда образовывали эллипс размерами 13,5×10,5 м, ориентированный в направлении запад — восток. Восточный и западный сегменты были сплошь заполнены мелкими камнями, а образовавшийся в середине четырехугольник покрывали более крупные камни. Под ними обнаружены остатки сожженного дерева, обожженные камни, кальцинированные кости, 73 черепка, бронзовые спиральки, крючок, петля, обломки двух железных ножей и подковка. Эти находки относятся к первым векам II тысячелетия н. э. и, как полагают исследователи памятника, принадлежат поздним захоронениям, помещенным в древний могильник.

Имеются сведения о наличии подобного каменного могильника на р. Луга (Moora H., 1938, s. 18).

Однако все же нельзя утверждать, что такие могильники характерны для води во второй половине I тысячелетия н. э. Более того, А.М. Тальгрен полагал, что могильники в Подгощах и Солоницко оставлены эстами, переселившимися в Поильменье, или местным населением, находившимся под влиянием культуры эстов (Alexandrov V.V., Tallgren А.М., 1930, s. 108). Немногочисленность выявленных могильников допускает предположение, что основная часть водского населения хоронила умерших по какому-то иному ритуалу, трудно уловимому археологами.

Места поселений прибалтийско-финского населения Новгородчины — селища второй половины I тысячелетия н. э. — остаются в основном невыявленными. Имеющаяся информация о единичных поселениях не дает каких-либо материалов для историко-культурных и этнических выводов.

Е.А. Рябинин считает водскими обследованные им городища на р. Лемовжа, в Кайболово на р. Сума и в Воронино (Рябинин Е.А., 1984, с. 45–52). По его мнению, это были племенные острожки, используемые окрестным населением для убежища. Однако эти укрепленные пункты вместе с Копорьем образовывали единую, в какой-то мере взаимосвязанную систему форпостов на северо-западе Новгородской земли и могли быть заселены славянским или славяно-водским населением.

Взаимоотношения местного прибалтийско-финского и славянского населения в Новгородской земле были следующими. Расселившиеся в бассейнах Ильменя и Псковского озера славяне застали здесь сравнительно немногочисленное финноязычное население, которое не покидало мест своего обитания. Славяне и местные финны какое-то время жили на одной территории и постепенно смешивались между собой. Финно-угорские элементы отчетливо проявляются и в новгородских сопках, и в длинных курганах Псковщины (Седов В.В., 1970а, с. 16–22; 1974, с. 16–18), поэтому их можно рассматривать как древности славяно-финского симбиоза. Ядро населения Новгородской земли сложилось в условиях такого симбиоза, что оказало заметное влияние на дальнейшую этническую историю этого края, федеративное строение первого государственного образования здесь и структуру самого Новгорода (Седов В.В., 1979, с. 74–80).

До X–XI вв. северо-западная окраина Новгородской земли была еще собственно водской. Сопки, длинные курганы и круглые насыпи второй половины I тысячелетия н. э. здесь отсутствуют. Однако уже в XI–XII вв. на Ижорском плато и в восточном Причудье расселяются значительные массы древнерусского населения. В результате водь в. культурном отношении сближается со славянами. Под воздействием расселившихся в этом регионе славян среди водского населения распространяется курганный обряд погребения и древнерусская культура. Собственно водские курганы выделяются среди славянских специфическими женскими украшениями и ритуалом захоронения в сидячем положении, а также по данным антропологии. Курганные материалы дают возможность проследить постепенное смешение води со славянами, что привело к славянизации значительных масс местного прибалтийско-финского населения (Седов В.В., 1953, с. 209–216).

В XIII–XIV вв. собственно водской оставалась лишь прибрежная полоса Финского залива. Курганные насыпи здесь не известны. Однако не выявлено здесь и иных погребальных памятников этого времени. Очевидно, водское население, не затронутое древнерусской культурой, хоронило умерших по каким-то старым обычаям. Согласно описаниям начала XIX в., умерших водь хоронила в лесах, специально для этого выбранных, погребения обозначались большим камнем (Цеплин П.А., 1822, с. 241, 242).

В «Повести временных лет» дается перечень славянских народов, населявших Русь, а также неславянских, платящих дань и входящих в политический союз Руси (ПВЛ, I, 1950, с. 13). В числе последних названа норома (в других списках нерева, нарова, норова, нерома и т. п.). Какое конкретное племя скрывается под этим этнонимом, понять трудно.

Одни исследователи связывали это племя с летописной рекой Наровой (современная Нарва) и помещали его на северо-западе Новгородской земли. Другая группа ученых рассматривала норому как одно из литовских племен, указывая на то, что летописец в перечне племен придерживался последовательности их расселения, а норома помещена после корси (курши) и перед либью (ливы).

Представляется несомненным, что название одного из древнейших концов Новгорода Великого — Неревского — производно от этнонима племени неревы. Неревский конец, как полагают исследователи, представлял одно из первоначальных поселений, при слиянии которых возник город Новгород (Янин В.Л., Алешковский М.Х., 1971, с. 32–61; Янин В.Л., 1977, с. 230). Следовательно, название этого новгородского конца связано с одной из тех племенных групп, которые вошли в состав складывающегося в конце I тысячелетия н. э. политического союза славянских и прибалтийско-финских племен.

Еще А.И. Шегрен высказал догадку, что под названием нерема в русских летописях имеется в виду водь (Языков Д., 1840, с. 314, 315). И это предположение сейчас представляется наиболее вероятным.

Становится понятным, почему в перечне неславянских племен русских летописей отсутствует водь. С.С. Гадзяцкий объяснял это тем, что у води были иные отношения с новгородцами, чем у племен — данников Руси; она принадлежала к числу этнических групп, из объединения которых сложилось Новгородское государство (Гадзяцкий С.С., 1940, с. 100). Но такой же этнической группой была весь, однако она имеется в летописном перечне!

Под 1067 г. в летописи сообщается о приходе к Новгороду полоцкого князя Всеслава: «Заратися Всеславъ, сынъ Брячиславль, Полотьскыи, зая Новгород до Неревского конца» (ПСРЛ, IV, с. 123). Почему этот конец города не был тронут Всеславом? Оказывается, не случайно. Из летописного известия 1069 г. ясно, что в союзе с полоцким князем в этих походах принимала участие водь (Новгородская летопись, 1950, с. 17). Неревский конец, очевидно, был в какой-то степени водским, а водь была союзником Всеслава в борьбе с Новгородом, поэтому эта часть Новгорода и не