О мастерах старинных 1714 – 1812 - Виктор Шкловский

– Куда этот везешь?

– На Шпалерную улицу, там дворец покойника Потемкина. При дворце пруд – Лиговка-река запружена. Через пруд перекинут будет мой мост, на удивление лягушкам. Так и кончилось все. И ты, Алеша Сурнин, и ты, Лев Сабакин, не воюйте много: плетью обуха не перешибешь. Прощайте, ребята!

– Господин Кулибин, – возразил Сурнин, – у нас в Туле и у вас в Нижнем Новгороде разве так говорят и так поступают?

– А как у вас поступают?

– А у нас, господин Кулибин, дерутся до последнего. Я сто раз подметки к сапогам подкину, на всех лестницах ступени сотру, а что придумал, на заводе попробую.

– Он молодой, Лев Фомич, – сказал Кулибин про Сурнина.

– Правильный, – ответил Сабакин.

Кулибин вытер рукавом губы и сказал:

– Так поцелуемся мы, все трое, тут, на улице. Не пропадет наша работа!

– Не пропадет, господин Кулибин!

Они поцеловались.

Сабакин и Сурнин сели в телегу, обернулись.

Мост издали казался легким, стройным и прочным.

Вокруг все переменилось: Нева текла в крепких стенах гранита; на диво выделанные набережные казались частями машины, сработанными на огромном станке.

Над скалою махом поднялся всадник и, простирая руку на север, возвещал о победах Петра и о торжестве искусного литейщика, отлившего изваяние.

Осенние, цвета отожженной меди, деревья Летнего сада казались через решетку такими стройными, что похоже было, будто кто-то хотел снять с деревьев копию и измерял их для этого с небывалой точностью.

– Восемь лет не даром прошли, – сказал Сабакин.

– Старика Кулибина жалко, – ответил Сурнин. – Пойду докладывать про станок свой в Коллегии. Ходьбы мне будет много.

– Может, тебе, Алеша, на Коллегию денег дать? – спросил Сабакин.

– Не надо, – ответил Сурнин. Он полез в карман и достал связку чугунных перстней, нанизанных на медную проволоку. – Мне Яша на дорогу подарил перстеньки с птичками зелеными, желтыми и алыми, сказал: «Дари начальству – пускай носят, только бы твоей работе ход дали».

– Дальновидный Леонтьев парень, – улыбнулся Сабакин, – понимает он людскую мелкость.

Глава двадцать вторая,

в которой кончается история Алексея Сурнина, начинается история Павла Дмитриевича Захавы и продолжается повесть о создании русского токарного станка.

По приезде Алексей Сурнин не сразу отправился в Тулу, потому что был связан с Петербургом, – он начал свою работу в Сестрорецком заводе. Здесь, под начальством директора, полковника артиллерии, построил он токарные станки с одним и двумя резцами.

Станки работали хорошо. Взяли их образцом на питерские заводы.

Десятого февраля 1794 года состоялось высочайшее повеление на имя генерал-губернатора тульского и калужского:

«Евгений Петрович, тульского оружейного мастера Алексея Сурнина, обучавшегося с успехом в Англии и показавшего на опыте искусство свое в делании разного рода огнестрельного оружия, повелеваем определить мастером оружейного дела и надзирателем всего до делания оружия касающегося, дав ему для обучения потребное число учеников, жалованья же производить ему по пятьсот рублей в год.

Пребываем вам благосклонными.

В том же году Сурнин был назначен надзирателем всего оружейного производства в Туле, получив чин титулярного советника.

В музее Тульского оружейного завода, расположенном на берегу старого заводского пруда, теперь покрытого зеленью, сохранились две сестрорецкие модели токарных станков: на обеих моделях суппорты, в которых закреплены резцы.

В одной из моделей работает сразу три резца, из которых каждый снимает стружку, все более и более глубокую.

По прибытии в Тулу Сурнин сделал и другие специальные токарные станки, которые потом поступили на завод Берда для массового производства их. Английский патент на самый примитивный станок с суппортом был взят в 1795 году, несколько лет спустя после изобретения Сурнина.

Восемь или десять мастеров – тут источники разноречат – были прикреплены к Сурнину для обучения.

В Туле Сурнин показал людям новый станок и начал его усовершенствовать. Он заказал новые станки в Петербурге, у Берда.

Никто не знал, что в Туле строятся машины, которые могут решительно влиять на исход будущих битв.

Знали про другое: про то, что земля в засеках у Тулы промерена и оказалось ее 36 тысяч 715 десятин. Деревья в засеках по императорскому приказу были сосчитаны – оказалось их 7 миллионов 800 тысяч.

Приказано было рубить ежегодно 1/150 дубового, 1/60 кленового, 1/40 липового и осинового дерева. Всего же в год рубить 163 тысячи 721 дерево.

Сосчитано было как будто и строго, но лес сильно поредел, река Упа обмелела, и портом города Тулы стал Алексин-на-Оке – туда приходили баржи с уральским железом через Каму, Волгу, Оку, и отсюда везли металл гужом.

В 1803 году венёвский купец третьей гильдии Федор Федорович Чеботарев починил и возвысил, чтобы сберечь весенние воды, плотину завода и получил за эту работу золотую медаль, но, впрочем, скоро после этого был уволен.

На его место, а также механиком, назначен был Павел Дмитриевич Захава, который расширил завод, ввел в него многие станки собственного изобретения и построил в Туле фабрику математических инструментов.

Менялся город: дворяне построили в Туле деревянные дома с колоннами, с фронтонами, с высокими залами для танцев и низкими комнатами для жилья.

Разбогатевший на Урале заводчик Левинцов построил в городе, недалеко от кремля, пышные каменные хоромы с парадными воротами, с дорогими наборными паркетами.

Когда умерла Екатерина, на престол вступил Павел. Он строил дворцы в Петербурге, велел красить в полосатый цвет шлагбаумы, начал разбор тульских дел, замышлял поход в Индию, но был убит в Михайловском дворце.

Говорят, что весть о смерти появилась в английских газетах тогда, когда император еще был жив и, сидя во дворце, прикидывал на карте дорогу мимо Арала, через неведомые степи, на Индию, для казаков атамана Платова.

Во всяком случае, смерть Павла произошла не без участия генерала Беннигсена – человека, с английской разведкой весьма связанного.

Англия воевала с Францией. Во Франции богатели купцы, сменялись правительства.

На лионских тканях сперва появились вытканные изображения пчел, как знаки трудолюбия, потом сменились изображением орлов, означавшим войну.

Мир воевал.

Миру нужно было много оружия.

Бледнолицый генерал Бонапарт стал императором и завоевывал земли для французских товаров. Англия воевала с ним, нанимала войска, устраивала союзы.

В России царствовал Александр.

Годы шли неспокойно. Мир попал в перестройку.

На фабриках начинали шуметь паровые машины, но все еще токари в Англии и во Франции держали резец в руках, все еще, изготовивши ружейные части, потом, при сборке, пригоняли их, подтачивали напильником.

Было так и на предприятиях Джона Вилькинсона, который богател в Англии, превращая в деньги чужие изобретения и труд.

Он строил чугунные мосты, использовавши идеи многих, в том числе и Кулибина; лил пушки, трубы, цилиндры для паровых машин, садовую мебель, сундуки; пытался делать из чугуна дома, заступы, игрушки, кирки, бритвы; много раз переживал неудачи и неустанно искал нового применения для металла.

Когда в 1805 году он умер, то похоронили его, согласно его завещанию, в чугунном гробу, что должно было послужить, по мысли Вилькинсона, завидным примером нового применения чугуна.

Рушились королевства, появлялись новые династии, сгинуло прусское могущество, поколебалась Австрия.

Старый Кутузов, сдерживая французов, и обманывая их, и отбиваясь егерями в бою под Шенграбеном, привел войска к Аустерлицу, но молодой Александр и молодой австрийский император сами командовали армиями. Старик Кутузов увидал поражение русской армии, был ранен в щеку и испытал немилость. Потом он, неохотно назначенный, сражался с турками, отступал, выжидал, накапливая силы, и наносил мощные контрудары.

Так шли годы.

Шло лето, созревала рожь. Было это в 1812 году.

Войска Наполеона перешли русскую границу, как переходили границы иных стран.

Сходились к Смоленску русские армии; отступая, Барклай враждовал с Багратионом, атаман Платов сдерживал французов.

Разговаривая на разных языках, пестрая, как политическая карта Европы, шла разномундирная великая армия.

Шли люди в медвежьих шапках, в шапках из рыси, в касках с конскими хвостами.

Шли люди в белых и синих мундирах, в плащах.

Горел Смоленск, горели поля.

Старый Кутузов организовывал ополчение.

В Петербурге еще светлы были ночи.

Перед памятником Петру круглые сутки маршировали ополченцы. Круглые сутки работал Сестрорецкий завод.

Училось ополчение и уходило на запад, к Полоцку.

Под Москвой ночами уже было темно. Но под Можайском, в день Бородина, тьма наступила раньше ночи, и в дыму вздрагивал огонь там, где сближаются крутые берега рек Москвы и Протвы.