Фирмамент - Михаил Савеличев

"У тебя в животе - звуковая машина. Звук - ничто. Ты - нечка. Ты только знаешь, но не живешь. Ты можешь имитировать любовь, но не любить..."

"Милый, кто говорит о любви!, - рассмеялась Одри и каменные рты тоже зашлись в грохочущем смехе. - Ты - последний романтик Ойкумены. Ты наивен и даже не ведаешь о собственном безумии. Хотя... Наверное, я знаю о любви... Это чувство насыщения после долгой жажды, крохотный зазор между зубами пиявки и вскармливающей ее артерией. Так? Тогда у нас - любовь..."

Ветер стонал в лабиринте отверстий, Кирилл сжимался, словно мог разобрать за пеленой завесы унисон сплетающейся пары. Он бы не смотрел, если бы можно было не смотреть. Все тепло печи шло на них, осколки брони были разбросаны вокруг обнаженных тел. Раскаленные пятна пробивались сквозь кожу, расплывались влажными мазками и складывались в жесточайший обман. Ложь, ложь, и еще раз ложь. Множественные оргазмы лжи. Удовольствие насилия, насыщение в первозданном и самом честном смысле слова. Наверное, он что-то понял в самый последний момент, потому что гармония распалась и началась борьба, но Черная Луна уже была на своем небосводе, она щедро сеяла тьму и скалилась угольным черепом сквозь невозможные пространства, потому что нельзя было удержаться, следовало пасть на колени и взывать к медленной смерти, а рядом расцветал брызжущий фонтан крови - ледяной, тяжелой, свинцовой, она впивалась в кожу и просачивалась внутрь - таинственная тинктура преображения, обращающая тлен в сияние живого золота, и было удивительным чувством - разглядывать облаченные в тончайшую желтую фольгу собственные пальцев, еще одно волшебство пробуждения от навязчивого кошмара, пробуждения в тишине и слабой воде близкого рассвета, как будто здесь мог быть рассвет...

Все тело затекло от неудобной позы, мышцы ныли, болели губы, но свежий воздух беспрепятственно стекал по коже лица анестезирующей повязкой. Кирилл, сдерживая стон, перевернулся на живот, подтянул колени, уперся ладонями и оттолкнулся от пола. Теперь он стоял на четвереньках. Одри и Борис спокойно смотрели на него.

- Я спал?

- Ты спал, - подтвердила Одри. Борис отвернулся.

- Невероятно, - сказал Кирилл и сел, словно неуклюжий младенец подвернув под себя правую ногу и упав на зад. - Невероятно.

В горле першило и было трудновато глотать.

- Что нового?

- Фарватер растаял, - сказал Борис. - Ждем гостей. Конкурентов пока не видно.

Кирилл встал, надел маску и подобрался к наблюдательному отверстию. Конечно же, рассвет не наступил. Светился ледник. Неожиданно приятный свет истекал из него и нависал над полисом туманным маревом. Детали ледяной стены проступали резкой фактурой мореного дерева, и теперь с легкостью можно было видеть ее слоистую структуру - напластования оттенков тысячелетий, зеленые, пепельные, синие, черные сгустки эмоций Человечества, внезапно обнаружившего, что оно не может противостоять надвигающейся Зиме. Черный страх, зеленое отчаяние, синяя надежда и пепельное равнодушие, пастели великих строек Обогревающих Машин, стратосферных взрывов, хаоса и бегства. Тысячелетние кольца на зарастающем плотной корой мировом древе.

Гирлянды подводных светильников прочерчивали разрыв во льду улиц, слышался гул бурлящего потока и отдаленный грохот заработавших мельниц. Чудовищные лопасти сдвинулись со своего места, поймали в размашистые руки бесконечное тело ветряного змея и заискрили почти забытым теплом.

- О конкурентах забудь, - сказал Кирилл. - Они устроят засаду и попытаются пробиться в туле на спинах саркиреров. Они поэтому сюда и конулярию притащили.

- А если у них получится?

- Не получится.

Толстая кожа льда подтаивала и лопалась на крупные пластины, которые быстро выцветали почти до полной прозрачности. Округлые ледышки терлись боками друг о друга, и в этом слабом звуке чудилось поскрипывание хитиновой брони.

- Что теперь будем делать?

- Ждать. Будем ждать.

Кирилл повернулся, и тяжелый удар опрокинул его на пол. Он забарахтался неуклюжим жуком, попытался подняться, но его снова припечатали к стеклистой поверхности, которая вдруг подалась, подтаяла, расступилась, обхватила его липкими лапами, вцепилась в бесполезно вьющиеся визоры и втянула их глубоко внутрь. Кирилл напрягся, броня завибрировала от работающих на пределе сервомоторов, стеклянные пальцы стали лопаться и соскальзывать, но разглядеть в тумане почти ничего не удавалось - несколько сенсоров метались бесполезными точками, а мозаика никак не желала складываться в осмысленную картину. Затем в ноги воткнули по обжигающему факелу, в грудь ударили ледяным молотом, и на какое-то мгновение дыхательная трубка забилась вязкой кровью.

- Лучше не двигайся, - доверительно прошептала ему на ухо Одри. Но он не послушался, асфиксия рвала его из плотной колыбели боли, она была его лучшей союзницей, смерть вытаскивала из трясины страха и растерянности на жиденькие клочки невероятного спокойствия и упорства, но затем кто-то отключил свет, и он оказался нигде.

Одри бросила скорчер, опустилась на колени и тронула Кирилла за плечо.

- Кирилл, Кирилл, - позвала она его. Наклонилась, отстегнула маску, но задняя часть слишком глубоко ушла в расплав, и снять лицевую платину не удалось.

- Мертв? - Борис сидел у колонны, ему не хотелось двигаться. Они успели первыми, напомнил он себе, но желания шевелиться не возникало. Хотелось все также неподвижно холить собственную тоску и апатию.

- Он умирает. Душа его заплутала в лабиринтах тела, и кровь еще сочится по капиллярам...

- Перестань!

- Мир громадной улиткой ползет в ничто, и знаки дороги отмечают малейший изъян судьбы...

- Заткнись! - Борис повалился на бок. Желудок судорожно сжимался и выбрасывал жгучую желчь. Рот наполнился горечью, но руки тряслись и никак не могли найти проклятые застежки.

- Что мы в этом мире? Кусочки слизи или искры партеногенеза? Мы всегда в прошлом, будущее кажется чудом нашим мертвецам...

Маска отлетела, изо рта потекла черная тягучая жидкость. Борис кашлял и задыхался, ему хотелось разодрать собственное горло, чтобы выпустить наружу полыхающий огонь, но ослабевшие пальцы натыкались на жесткий воротник брони. Слабак, слабак, слабак... Каракатица... Слизень... Червь... Так вот какой вкус у предательства... Горький и жаркий...

Одри помогла Борису подняться и подвела его к наблюдательному отверстию. Он глотнул льда и замычал от облегчения.

- Помогать людям - моя первейшая обязанность, - сказала Одри. Она подождала пока Борис отдышится. Тот стоял на четвереньках, как неуклюжий лангуст, и лизал снег.

- Ты отвратителен, - прошептала она и изо всех сил пнула его в живот. Потом еще и еще. Броня амортизировала удары, но Одри пинала и пинала с размеренностью часового механизма. За нечку, за сучку, за кровь, за боль, за ночь, за снег, за холод, за железо, в которых затерялась подлинная она.