Священный любовник (ЛП) - Уорд Дж. Р.

Когда они направились туда, где она побывала чуть ранее, он отпустил ее руку, но остался рядом. Его хромота была едва заметна, лишь легкая неровность в его элегантной походке, и, как обычно, для нее он был красивее, чем любое произведение искусства.

Она беспокоилась за него, и не только из-за того, что случайно услышала.

Одежда на нем отличалась от той, что он одевал на трапезы. Кожаные брюки и черная рубашка — в таком виде он сражался — сейчас были все в пятнах.

Кровь, подумала она. Его и врагов расы.

Но это было не самое худшее. Вокруг его шеи виднелись отметины, как будто кожу чем-то повредили, лицо и руки покрывали синяки.

Она подумала о том, что о нем сказал король. Опасен для себя и для других.

— Мой брат Дариус коллекционировал произведения искусства, — сказал Праймэйл, когда они подошли к кабинету Рофа. — Они принадлежали ему, как и все в этом доме. Теперь все перешло Бэт и Джону.

— Джон — сын Дариуса, сына Марклона?

— Да.

— Я читала о Дариусе. И о Бэт, королеве, его дочери. Но нигде не было ни слова о Джоне Мэтью. Странно… как сына воина, его имя должны были вписать на первую страницу, вместе с другими потомками брата.

— Ты читала биографию Ди?

— Да. — Она искала информацию о Вишесе, брате, кому изначально была предназначена. Если бы она знала, кто в конечном итоге станет Праймэйлом, она бы обязательно проверила ряды красных кожаных томов, чтобы найти книгу Фьюри, сына Агони.

Праймэйл остановился в начале коридора со статуями.

— Что вы делаете, когда брат умирает? — спросил он. — С его книгами?

— Одна из летописец метит любую свободную страницу черным символом крих, и ставит дату смерти на первой странице первого тома. Также проводим церемонии. Мы провели их для Дариуса и мы ждем… чтобы сделать то же самое для Тормента, сын Харма.

Он кивнул и пошел вперед, как если бы они обсуждали что-то ничего незначащее.

— Почему Вы спрашиваете? — спросила она.

Последовала пауза.

— Все эти статуи из греко-римского периода.

Кормия притянула воротник мантии ближе к шее.

— Правда?

Праймэйл миновал первые четыре статуи, в том числе ту, слава Деве-Летописеце, которая была полностью обнажена. Но остановился возле статуи, у которой недоставало конечностей.

— Они немного деформированы, но учитывая, что им более двух тысяч лет, просто чудо, что хоть какая-то часть уцелела. Э… Я надеюсь, их нагота не оскорбляет тебя?

— Нет. — Но она была рада, что он не знал, как она трогала обнаженную статую. — Я думаю, они прекрасны независимо от того, укрыты или нет. И для меня не важно, что они несовершенны.

— Они напоминают мне о том месте, где я вырос.

Она ждала, вдруг остро осознав, как же сильно ей хотелось, чтобы он закончил свою мысль.

— Как же так?

— У нас тоже были скульптуры. — Он нахмурился. — Они были покрыты виноградной лозой. И сад тоже. Везде виноградная лоза.

Праймэйл пошел дальше.

— Где Вы выросли? — спросила она.

— В Старом Свете.

— А Ваши родители…

— Эти статуи были куплены в сороковых и пятидесятых годах. Дариус был приверженцем классики, и, так как он всегда ненавидел современное искусство, то купил вот это.

Когда они дошли до конца коридора, он остановился перед дверью одной из спален, сводя с нее глаз.

— Я устал.

Бэлла была в этой комнате, подумала она. Это было ясно по выражению лица.

— Вы уже ели? — спросила она, думая, что было бы чудесно увести его в противоположном направлении.

— Я не помню. — Он посмотрел на свои ноги, обутые в тяжелые ботинки. — О… Господи. Я не переоделся, да? — Его голос был странно глухим, как будто осознание опустошило его. — Я должен был переодеться. Прежде, чем мы пришли сюда.

Протяни руку, сказала она себе. Протяни и возьми его за руку. Так же, как он взял твою.

— Я должен переодеться, — спокойно произнес Праймэйл. — Мне нужно переодеться.

Кормия сделала глубокий вдох, протянула руку и сжала его ладонь. Она была холодной на ощупь. Тревожно холодной.

— Давайте вернемся в Вашу комнату, — сказала она ему. — Давайте уйдем отсюда.

Он кивнул, но не двинулся с места, и, прежде чем Кормия поняла что делает, она повела его. Вернее, его тело. Она чувствовала, что его разум был где-то далеко отсюда.

Она привела его в комнату, в мраморные пределы его ванной, и он так и остался стоять там, где она оставила его, перед двумя раковинами и огромным зеркалом. Пока она включала распылительную камеру, которую они называли душевой кабиной, он ждал, не столько с нетерпением, сколько неосознанно.

Когда поток воды под ее рукой стал достаточно теплым, она повернулась к нему.

— Ваша светлость, все готово. Теперь Вы можете омыть себя.

Его желтые глаза смотрели прямо в одно из зеркал, но на его красивом лице не было и доли узнавания. Как будто напротив него стоял незнакомец, чужак, которому он не доверял и чьи действия не одобрял.

— Ваша Светлость? — спросила она. Его неподвижность была тревожной, и если бы он не стоял на ногах, она бы проверила биение его сердца. — Ваша Светлость, душ.

Ты можешь сделать это, сказала она себе.

— Могу я раздеть Вас, Ваша Светлость?

После того как он слегка кивнул, она встала перед ним и поднесла руки к пуговицам на его рубашке. Она расстегнула их одну за другой, черная ткань постепенно отступала, открывая его широкую грудь. Вытянув полы рубашки из кожаных штанов, Кормия расстегнула пуговицы на животе. Все это время он стоял на месте, спокойный и податливый, его взгляд не оторвался от зеркала даже тогда, когда она распахнула его рубашку и скинула ее с плеч.

В тусклом свете ванны он был великолепен, все статуи казались ничем по сравнению с ним. Его грудь была огромна, а плечи почти в три раза шире ее собственных. Шрам в виде звезды на его левой груди смотрелся так, словно был выгравирован на его гладкой, безволосой коже, и ей захотелось прикоснуться к этому месту, пальцами провести по лучам, что расходились в стороны из центра отметки.

Ей хотелось прижать губы к этому месту, подумала Кормия, прижать их к его сердцу. К знаку Братства на его теле.

Сложив рубашку на край глубокой пузатой ванны, она ждала, когда Праймэйл продолжит раздевать себя сам. Но он не сделал ничего подобного.

— Должна ли я… снять Ваши брюки?

Его голова кивнула.

Ее пальцы дрожали, когда она расстегивала пряжку его ремня, а затем и пуговицу брюк. Его тело двигалось в такт ее движениями, вперед и назад, но не сильно, и она была поражена тем, насколько твердый он был.

Дева Славная в Забвении, его запах был просто фантастическим.

Кормия медленно расстегнула молнию, для удобства удерживая вместе обе половинки пояса брюк. Когда она отпустила их, ширинка распахнулась. Под кожаными штанами виднелось черное нижнее белье — облегчение.

В некотором роде.

Выпуклость между его ног заставила ее тяжело сглотнуть.

Она хотела спросить его, может ли она продолжить, но когда подняла глаза, поняла, что он был где-то очень далеко отсюда. Либо она продолжит то, что делала, либо он пойдет в душ одетым.

Когда она стянула кожу брюк с бедер до колен, ее взгляд застыл на мужской плоти, упакованной в мягкий хлопок. Она вспомнила, что почувствовала, когда он во сне кончил на ее тело. То, на что она сейчас смотрела, было гораздо больше и тверже тогда, когда прижималось к ее бедру.

Так происходит возбуждение, не так ли? Предыдущая Директрикс рассказывала ей о брачном ритуале, подробно описав, что происходит с мужчиной, когда он готов к сексу.

Также, она подробно рассказала о боли, которую причиняет женщине эта твердая штука.

Заставляя себя не думать об этом, она опустилась на колени, чтобы снять брюки полностью и поняла, что сначала ей надо было снять с него обувь. Борясь со складками кожи на его лодыжках и заставив его перенести вес на другую ногу, ей удалось снять один ботинок. Затем она перешла к другой ноге… и увидела протез.