В мире звезд - Лора Брантуэйт

— И мне тоже очень приятно, мисс Стентон.

— Прошу вас, просто Аврора.

— Хорошо. Это имя стоит того, чтобы повторять его чаще. — Эдвард говорил с едва уловимой осторожностью, будто бросал камни в пропасть — глубока ли? — А я для вас тоже просто Эдвард.

— Эд-вард. — Движение губ завораживает, невозможно отвести взгляд. Ох и глубока!..

— Ну вот и познакомились! — с каким-то облегчением произнес Майкл. — Теперь можно и к работе приступать.

В студии царил полумрак, точнее часть ее была освещена прожекторами очень ярко — та, где стояли три высоких стула для актеров и режиссера, но вот стены едва угадывались в прохладной мгле. Здесь стояло несколько камер и висел экран. Это был центр мира Майкла Марински, его киномозг — место, где вычитывали роли, выстраивали отношения, вкладывали в реплики душу и тайные смыслы. То, что кино унаследовало от театра и от священного храма сцены. В каком-то смысле для фильма таинство, свершающееся здесь, значило больше, чем съемки в декорациях или на выезде. Здесь Майкл думал. Здесь он искал и творил. Здесь он влюблял людей друг в друга — не вымышленных персонажей, плод фантазий его и сценариста, — живых людей, которые способны испытывать настоящие чувства. Здесь он взращивал в их душах ненависть. Здесь заставлял их говорить реплики из сценария, вкладывая в них всю душу, и порой на ходу менял сценарий, чтобы сохранить что-то трепетное и живое, что вырвалось из груди у актера.

Это была интересная работа, психологическая драма, повествующая о драматичной любви частного детектива и жены очень богатого и не совсем чистого на руку бизнесмена. Они дружили, будучи детьми, потом потеряли связь и спустя много лет встретились... Но просто уйти от мужа героиня не могла: это означало подписать смертный приговор себе и любимому мужчине. Однако герой Эдварда обладал гениальным умом, который помог ему безукоризненно разыграть спектакль с хорошим концом. Эта киноновелла обещала стать жемчужиной в биографии Эдварда. А жемчужиной этой картины обещала стать Аврора Стентон.

Репетировали долго, больше четырех часов: при постоянной эмоциональной нагрузке это долгий срок. Сэм каждые полчаса приносил кофе, но, когда Эдвард и Аврора вышли на свежий воздух — вместе, так получилось, — они почувствовали себя аквалангистами, поднявшимися с глубины двести метров.

— Может, пообедаем где-нибудь? — невинно поинтересовалась Аврора.

Если бы Эдвард не растерял наивную веру в дружбу между мужчиной и женщиной, он наверняка подумал бы, что между ними завязываются именно такие отношения.

— Согласен. Знаю очень симпатичный итальянский ресторан неподалеку. Там удивительно вкусная пицца.

— Отлично! Подбросишь? — Аврора подмигнула ему.

Эдвард кивнул.

Работать с ней в паре было удивительно легко. Она обладала недюжинным талантом и подобно тому, как рыба легко скользит в толще воды, без труда меняла настроение героини и тональность реплик — в зависимости от того, чего от нее требовал Майкл.

Эдвард отметил это с удовольствием, без ревности: ему редко попадались такие «гибкие» партнеры, которые легко и естественно вступали в диалог и под которых не нужно было специально подстраиваться.

Они сидели за столиком в ресторане и живо болтали. Точнее это Аврора живо болтала, а Эдвард поддерживал разговор, насколько это было нужно, чтобы не показаться невнимательным или угрюмым.

За последние полчаса он успел два раза посмотреть на дисплей сотового, чтобы удостовериться, что не пропустил ни одного вызова или сообщения. Далекий абонент «Дженни» хранил молчание.

— А как тебе кажется, у них все будет хорошо? — Аврора вывела его из оцепенения неожиданным вопросом.

— У кого? — уточнил Эдвард, как мог, беззаботно.

— У Виктора и Кристины, наших героев... — Она очень изящно промокнула губы салфеткой.

Помада кораллово-розового оттенка не стала бледнее, значит, Аврора пользуется самой лучшей косметикой... Эдвард следил за ее движениями, и потому не сразу осознал, что именно говорит ей в ответ:

— А разве это важно? Их прошлое существует ровно настолько, насколько будет показано в фильме. Их настоящее существует тоже только в рамках кино. Ни прошлого, ни будущего на самом деле нет. Как и у нас...

И где я это слышал?!

Аврора наморщила лоб:

— Странная идея. Ты философ...

— Нет, я только... учусь жить и быть счастливым.

— Я бы тоже хотела.

— Это сложнее, чем кажется.

— Я догадываюсь, — усмехнулась Аврора.

Эдвард чувствовал, что она прощупывает его («Как ты думаешь, твой герой похож на тебя?»), отгадывает его предпочтения («Ты любишь пиццу с грибами или с ветчиной?»), ищет слабые места. И почему женщин всегда так волнуют в мужчине слабые места? Все они твердят, что им не хватает в жизни надежного плеча, а сами только и делают, что ищут в мужчинах недостатки и слабости. Мир сильных хватких женщин и равнодушно-пассивных мужчин не слишком нравился Эдварду.

Они попрощались очень мило. Аврора протянула ему руку, чем удивила Эдварда: такие женщины любят на прощание прикасаться к мужской щеке губами.

У Эдварда было ощущение, что он знает ее не один год. Девушка с нежным именем «Аврора» напоминала ему молодую пантеру — красивую, гибкую и опасную хищницу, которая еще познает искусство охоты и секса через игру. Все с ней как-то очень двусмысленно и вместе с тем будто не всерьез, невзначай. Эдварду слишком хорошо был знаком этот типаж. Юная леди явно преуспеет в кинобизнесе. Но с ним...

Эдвард усмехнулся и покачал головой. Потом достал из кармана мобильный и, неосознанно сжав губы, снова позвонил Дженнифер.

— Эй, Джен, тебе звонят! — Этель бесцеремонно постучала в дверь ванной.

Дженнифер беззвучно выругалась.

— А кто? — с подозрением спросила она.

— Какой-то незнакомый номер.

— Потом перезвонит, если нужно, — как можно беззаботнее отозвалась она.

Этель вопреки ее опасениям отстала. Дженнифер слушала шум льющейся струйками воды и чувствовала, как напрягается тело, несмотря на то что его обволакивает влажным теплом. Сколько же у него терпения! Сдалась она ему... С ума сойти, неужели ее недоступность только распаляет его? Как в старых романах, черт побери.

Душ не приносил ей обычного удовольствия, но она все равно не торопилась выходить, будто бы тонкая дверь служила ей защитой от всех неприятностей внешнего мира.

— Может, хватит?.. — спросила она вслух, почти зло растирая кожу жестким белым полотенцем. Непонятно было, к кому она обращается и что имеет в виду: к Эдварду с просьбой не звонить больше или к себе с упреком в трусости.