Акулья хватка - Джеймс Мэйо

На сером автобусе у обочины красовалась табличка с надписью: "ВМФ США. В город". Автобус отходил по расписанию и в салоне уже сидели несколько семей. Светловолосые мальчуганы в синих штормовках на молниях шумно сопели, возились, карабкаясь и взбираясь на сиденья. Жены попыхивали сигаретами. Мужья, стриженные под бобрик, были в штатском. Группа лейтенантов, несущая кителя на вешалках, пересекла дорогу и зашла в автобус. Американский флот закреплялся в этой зоне - американские квартиры, американские школы и все прочее. Жены моряков проводили время вместе, томясь и скучая, когда их мужья выходили в море, обреченные оставаться чужими во французской среде.

В одном из баров виднелось множество голов, стриженых под бобрик. Матросы пока вели себя осмотрительно и благоразумно. Такси вырвалось из пробки и начало взбираться на гору, чтобы попасть на противоположную сторону бухты. Повыше, ярдах в пятистах, на склоне при въезде в город движение было перекрыто. Мигали красные сигнальные огни, и с обеих сторон дороги два черно-белых полицейских фургона перегораживали проезд.

"- Ну вот, начинается", - подумал Худ.

- Полицейский кордон, - бросил через плечо таксист, плавно затормозил и остановился. Показались два полицейских. Один остался стоять на шаг сзади с легким автоматом наперевес. Второй отрывисто бросил: "Документы".

Худ открыл дверцу такси и вышел. В подобных случаях лучше выходить на свежий воздух, на открытое пространство. Они находились высоко над заливом. С одной стороны тянулся низкий каменный парапет, окаймлявший дорогу. Он отвесно спускался к железнодорожным рельсам и валунам глубоко внизу. Другим боком дорога упиралась в гладкий каменный утес. Место полиция выбрала удачное.

Французская полиция часто выводила Худа из себя. По его мнению, она представляла из себя сборище беспринципных бюрократов. Он взял себя в руки и на самом ломаном французском, какой ему только удался, произнес:

- Добрый вечер, мсье.

Худ сунул руку в карман, вытащил портмоне и достал из него водительские права гонщика, выданные Международной федерацией автомобильного спорта, с фотографией морды орангутанга в правом верхнем углу, которая должна была символизировать собой лицо владельца документа. Он пользовался ими бессчетное количество раз прежде и они никогда не подводили его перед полицией. Эти ребята обычно внимательно разглядывали фамилию и имя. Шевеля про себя губами, они читали по слогам "Чарльз Килдар Худ". Затем козыряли с улыбкой и на ломаном английском, дескать, и мы не лыком шиты, картавили: "- Спасибо, сэр. Доброй ночи, сэр".

Никто никогда не смотрел на фотографию орангутанга.

На всякий случай. Худ всегда имел при себе и нормальные водительские права со своей фотографией. Но "обезьяна" была одним из элементов его оснащения. Если бы её заметили, у него всегда был шанс отшутиться и наболтать какие-нибудь малозначащие смешные пустяки с примесью лести. Фраза "это не могло укрыться от вашего взгляда, офицер" или подобная ей всегда выручали его, и он успешно избегал неловкой ситуации.

Он протянул документы полицейскому. Тот внимательно изучал написанное, переводя взгляд с Худа на документ и обратно.

- Я англичанин, - на ломаном французском начал Худ, и затем продолжил по-английски, - точнее говоря, ирландец, если вам это, конечно, интересно.

Полицейскому явно не понравилась английская речь и он нахмурился.

- Как? - неодобрительно переспросил он по-французски. У него было смуглое лицо, гладко зачесанные назад волосы и усики военного образца, типичный облик болвана-полицейского.

Худ пожал плечами. Полицейский с сомнением посматривал на него из-под нахмуренных бровей, хотя на фотографию орангутанга внимания не обратил. Худ тревожно чувствовал между этими двумя близкое родство. Незаметно уронив на землю фотографию Китти, которую она дала ему перед уходом, он быстро метнулся, чтобы её поднять.

Как он и рассчитал, полицейский немедленно заинтересовался.

- Дайте сюда. Что это? - спросил он, вытаскивая снимок из рук Худа.

- Моя подруг, - залепетал по-французски Худ, - или мне должно произносить мой подруг? Гелфренд, знаете ли, - свернул он на английский, премиленькая душечка, правда?

Тень понимания озарила глуповатое лицо. Губы сложились в какое-то подобие усмешки. Он показал фотографию своему напарнику, и, смерив Худа презрительным взглядом с ног до головы, вернул Худу документы и фото.

- Поезжайте, - он мотнул головой, чтобы они поспешили.

Худ вернулся в машину, хлопнул дверцей, водитель нажал на газ и они понеслись. В Сент-Жане, не доезжая до набережной. Худ расплатился и вышел. Стояла тишина. Ярко светили огни одного из соседних ресторанчиков. Портовый бар был открыт. Из динамика одного из катеров доносились звуки соло на трубе.

Он начал взбираться к Кап Ферра. Через десять минут показалась вилла "Оливье". Сначала Худ подергал дверь служебного входа. Она была все ещё заперта. Вытащив из кармана ключи, найденные в "линкольне", он слегка приоткрыл дверь. Света на вилле не было. Худ шагнул вперед.

Мрачная громада здания возвышалась на фоне темного неба. Стараясь ступать по траве, Худ обошел гараж. Спрятавшись в тени деревьев, он замер, осматриваясь и прислушиваясь. Безмолвие, полное скрытой и невидимой угрозы. Только отдаленный рокот моря и шорох гальки. Больше ни звука.

Он подумал о теле шофера, распятом далеко внизу, у самой кромки воды. Следовало спрятать тело. Он стиснул зубы при мысли о подобной перспективе. Но делать было нечего. Через пару часов труп обнаружат и на виллу стянутся все полицейские округи. Начнут допрашивать Лобэра и потом... Он, Худ, может смело выходить в отставку.

Все выглядело по-прежнему. "Линкольн" стоял на дорожке перед гаражом. Ворота гаража открыты. Худ обошел "линкольн" и зашел в гараж. Внутри он зажег свой маленький карманный фонарик с виде карандаша. В гараже тоже ничего не изменилось.

Худ выключил фонарик, вышел и побрел к кустарникам, которые отмечали начало склона, спускавшегося к краю пропасти. Пробравшись во тьме через заросли кустарников, он оказался на обрыве. Холодный ветер обдувал кожу, совсем близко шуршала галька и шумело море. Момент бы неприятный, но он взял себя в руки. Включив фонарик. Худ осмотрелся вокруг и понял, что стоит на поляне между кустарниками. Отойдя в сторону, он добрался до железной лестницы, ведущей на берег моря, и начал спуск. Слабый средиземноморский отлив заставил отступить море примерно на фут и приоткрыть узкую полоску мокрой гальки у прибрежных камней. Галька громко хрустела под ногами. Немного дальше ему предстояло карабкаться по камням.

Впереди выступал "еж", составленный из металлических штырей и прутьев. Тела нигде не было. Худ обошел все кругом, посветил фонариком в воду, но ничего не увидел. Он провел рукой по верхушке прутьев и фонарик высветил засохшую кровь. Пучки морских водорослей на отмели говорили о том, что иногда морские волны докатывались до "ежей", омывая их. Не они ли унесли тело шофера?

Худ вернулся наверх. Кухонная дверь на вилле все ещё была распахнута настежь. Войдя в здание, он остановился и прислушался. Тишина,

Вернувшись в гостиную, Худ включил лампу. В серванте стояла батарея бутылок со спиртным, и он решил смешать себе виски с содовой, но уже поднося стакан ко рту, внезапно передумал и швырнул его через всю комнату. Стакан разлетелся в дребезги. К черту Лобэра вместе с его выпивкой! При воспоминание о Тейте и его предсмертной агонии Худа охватила холодная ярость. Он почувствовал омерзение. Как бы ему хотелось взорвать этот дом! Все зло, о котором говорил Кондор, перечисляя послужной список Лобэра, в этом доме воплощалось в действительность, и фоном служила роскошная обстановка, коллекции картин и антиквариата. В душе Худа бушевали страсти, он внутренне восставал. Лобэр внушал ему отвращение потому, что окружал себя этими предметами искусства, которые во все времена были выражением и порождением добра и любви.

В глазах Худа вновь воцарился ледяной холод. Он вышел в гараж, нашел тяжелый молоток, топор и долото. Под верстаком лежал короткий железный лом, который вполне мог сойти за "фомку". Все это он взял с собой в дом, включил свет и поднялся на второй этаж. Порогом бронированной двери служила панель из дорогого дерева. Он начал крушить её, разрубая топором дерево и расшвыривая щепки во все стороны. Им овладел приступ безумия.

Теперь он добрался до стального покрытия. В дело пошел лом. Худ покрылся потом и работал, не покладая рук. Он вспотел, скинул пиджак. Но дверь, как видно, обивал мастер своего дела. Она не поддавалась. Полчаса работы ни к чему не привели, и Худ бессильно отшвырнул инструменты.

Он уныло спускал рукава, когда услышал, как снаружи кто-то подъехал. Парадная дверь отворилась, хлопнула и из коридора донеслись звуки голосов. Худ набросил на себя пиджак, закурил и вышел на площадку.